Судя по низкому качеству представленных “антитоталитарных” фильмов (выбивается из этого ряда лишь картина “Последний Донос на Анну” венгерского режиссера Марты Мессарош), тенденциозность была одной из целей отборщиков московского кинофестиваля.
Грустное зрелище открывается взору человека, вздумавшего насладиться искусством и посетить главный праздник кино в нашей стране — Московский международный кинофестиваль. Плебейством и “свинцовыми мерзостями жизни” веет от двух конкурсных программ. То, что здесь нет шедевров, еще как-то можно объяснить — признанные режиссеры не спешат привезти свои творения в Москву, поскольку наш фестиваль отличается вопиющей несправедливостью в выборе победителей, отмечая своими призами в нечетные годы слабые и крайне тенденциозные картины антисоветского содержания. Зритель так и не полюбил российские фильмы, удостоенные “Золотого Георгия”, — “Петя по дороге в царствие небесное” (2009), “Путешествие с домашними животными” (2007), “Космос как предчувствие” (2005), несмотря на многочисленные аллилуйя критики.
Но в этом году московский кинофестиваль ухитрился превзойти свои прежние достижения по насаждению антикультуры и дурного вкуса. Слово Кириллу Разлогову (говорящая фамилия!), программному директору форума: “У нас будет показан французский фильм, отвергнутый Каннским кинофестивалем как слишком шокирующий своей эротикой… Второй пример — южнокорейская картина. Я увидел ее на фестивале в Пусане, там она ошеломила всех своими мазохистскими сценами”. Программный директор также осчастливил российского зрителя фильмом, где “признание сына благородного семейства в гомосексуализме взрывает ритуал семейной трапезы”, и лентой, в которой “юная лесбиянка и транссексуал встретились в мире шоу-бизнеса”. Добавим к этому немецкий фильм из конкурса “Перспективы”, о котором журналисты выразились недвусмысленно: “Порно на ММКФ”. На экране режиссер, она же исполнительница главной роли, занимается самоудовлетворением, иногда отвлекаясь на съемки порнографической картины…
Похоже, тем же самоудовлетворением занимается и К. Разлогов, собирая по всему миру “социологические киноотбросы” и свозя их за государственные деньги в Москву. Если бы это был частный фестиваль конкретного лица без бюджетной поддержки, то не стоило бы и говорить о его “культурных достижениях”. Поощрение на государственном уровне непристойных низкохудожественных лент есть еще один акт самоубийственной культурной политики, которую мы наблюдаем уж не первый год, и этому нет никакого мировоззренческого оправдания. Зато есть объяснение: равнодушие (или безграмотность) наших чиновников, которые возвышают подобных “экспертов”. (Тот же К. Разлогов — директор Российского института культурологии, ведущий на телеканале “Культура” и т. д.)
Появление “клубнички” / “клюквы” на кинофестивале имеет и идеологическое обоснование. Слово программному директору: “Итальянская и китайская кухни наряду с “Макдоналдсом” стали важнейшими механизмами глобализации почти в той же мере, в какой фундаменталистские пристрастия мусульманского Востока к сокрытию женского тела, а христианского Запада к его демонстрации могут считаться механизмами нового глобального цивилизационного конфликта, пришедшего на смену дуэли социализма и капитализма”. Славно! Сколько подмен в одном предложении, начиная с того, что христианский Запад никогда не стремился обнажить женщину (это делали атеисты и язычники), и заканчивая тем, что социалистический СССР, выступая за равноправие полов, вовсе не приветствовал сексуальную разнузданность. Что же касается дуэли между социализмом и капитализмом, то и здесь лукавство: нынешний кинофестиваль стал “тематическим” — пять конкурсных фильмов повествовали о том, как “угнетал” СССР страны соцлагеря и как душились “свободы” в Польше, Германии, Венгрии, Чехословакии и Болгарии. Гитлер забыт, фашизм даже не вспоминается, Европа изнемогает под сапогом советского солдата… Вот вам и празднование 65-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне! Прямо-таки парад “победителей” — весьма посредственные фильмы из Польши и Чехии отмечены серебряными призами кинофестиваля.
Но не надо думать, будто для кинематографа стран Восточной Европы тема обличения СССР — главная. Наоборот, судя по низкому качеству представленных “антитоталитарных” фильмов (выбивается из этого ряда лишь картина “Последний Донос на Анну” венгерского режиссера Марты Мессарош), тенденциозность была одной из целей отборщиков московского кинофестиваля. Что и подтверждает К. Разлогов: “Эта линия была задана на политическом уровне, когда началось обсуждение вопросов, связанных с Катынью… И нам показалось, что пришла пора рассчитаться с прошлым”.
Таким образом, “дуэль социализма и капитализма” продолжается — новый зритель, выросший в постсоветской России, должен усвоить “комплекс вины” за прошлое своей страны и приобщиться к “высшим ценностям”, таким, как поощрение режиссеров, снимающих порнографические ленты и идеологические поделки. “Цивилизационный конфликт” в такой ситуации неизбежен — здоровые силы все равно победят, чему и учит нас история. Другое дело, что вопрос: будет ли русский народ в числе победителей? — пока остается открытым…
***
Ну а теперь поговорим о других, менее заметных, но по-своему показательных фильмах кинофестиваля. Нас, разумеется, интересует в первую очередь отечественное кинопроизводство. Картина Олега Фесенко “Красный снег. Сага о хантах Югры” повествует о восстаниях местного населения в Остяко-Вогульском национальном округе РСФСР в 1931—1934 годах. Фильм сделан с явной симпатией к коренным народам и их обычаям, зато многие русские в картине, особенно руководящие работники и сотрудники ОГПУ, — пьяницы, садисты и развратники, затуманенные коммунистической идеей.
Спорный идеологический посыл плачевно сказался на художественной стороне ленты. Перед зрителем предстает собрание штампов и банальных диалогов (“Мне пленный для отчета нужен”, “Советскую власть на эту сучку променял?”). В результате на экране типичное “современное кино” — с претензией на открытие новых смыслов (“пришла пора рассчитаться с прошлым”) и с отсутствием творческого и мировоззренческого права быть судией времени, о котором у режиссера и актеров, похоже, самое туманное представление. Потому что если советская власть, разрушая традиционный быт северных народов, давала им что-то взамен — медицину, письменность и образование, а богатства Югры тогда шли на благо всего государства, то ради чего опустошаются сегодня природные кладовые и уничтожается тундра? Чтобы очередной олигарх купил новую яхту или футбольный клуб?!.
Еще один “региональный заказ” выполнил режиссер Юрий Фетинг. Картина “Бибинур” сделана эстетически красиво: черно-белые кадры сменяются приглушенными цветными, почти документальная точность передачи бытия татарской деревни сочетается с фантастической сценой падающего в разгар лета снега… Этот фильм, профинансированный Минкультуры и правительством Татарстана, рассказывает о мусульманке, которой приснился вещий сон о том, что жизнь ее закончится в ближайшую пятницу. Бабушка Бибинур вспоминает советское прошлое, которое не всегда было радостным, и всматривается в тревожную современность: в деревню приезжают криминальные бизнесмены; они собираются перепродать землю, где находится старое кладбище. Тихая праведница вразумляет одного из них, Джихангира, и он, “безродный космополит”, давно живущий за границей, вдруг узнает о том, что его предки родились в деревне, служили в местной мечети. Бизнесмен идет против компаньонов и отказывается от сделки, в отместку криминальные авторитеты готовят ему расправу. Бибинур смогла помешать наемному убийце, но погибла сама…
Центральная идея фильма — тоска по разрушенной вере, и потому старик, один из героев картины, собирает по округе камни, из которых когда-то была построена мечеть. Вера прекрасна, утверждают создатели кино, и мальчик с чудесным голосом созывает сельчан на молитву, но его звонкий призыв перебивается хаосом телевизионных голосов — в каждом доме есть “ящик”, который учит людей служить обыденной тщете, например стремиться к участию в “Минуте славы”…
В этих разных по своему художественному уровню лентах можно увидеть и появление “регионального кино”, и мечты о национальном возрождении, и тоску по старым, досоветским временам, когда, как это видится заказчикам фильмов, “все было лучше, чем сейчас”. Вопрос спорный, особенно применительно к исламу. Немецкая картина “Чужая” режиссера Фео Аладаг повествует о судьбе молодой женщины Умай, которая решает оставить своего деспотичного мужа в Стамбуле и вернуться с ребенком к родителям в Германию. Взаимопонимания она не находит — турецкая диаспора свято чтит обычаи и считает, что сын должен остаться у отца. В ход идут уговоры, принуждение, бойкот со стороны семьи, а когда эти меры не помогают, то “позор рода” смывается кровью… Ислам — это не только “возвышенное положение женщины” (о чем любят рассуждать наши новообращенные ученые дамы на Северном Кавказе), но и жесткие ограничения повседневной жизни. Особенно для женщин из бедных и малообразованных слоев общества, где религиозные нормы причудливо переплетаются с местными обычаями. Этой весной в той же Турции отец заживо закопал в огороде свою 16-летнюю дочь за то, что она позволила себе лишние разговоры с ребятами-сверстниками.
И все же для человека, не утратившего своей духовной природы, жизнь без веры противоестественна. И “религиозный вопрос” в советское время слабо был востребован не только потому, что власть не благоволила культам. Повседневная вера существовала, пусть даже это был режим “ближней перспективы” — вера в установление на Земле справедливого мироустройства, вера в человека, хозяина своей страны, вера в ближайшее будущее, в то, что государство не оставит в трудную минуту — поможет морально и материально. Вера без дел и обязанностей мертва — взамен гражданин страны вкладывал свой труд и силы в построение общегосударственного дома. Эта идея лежит в основе картины северокорейского режиссера Чан Кил Хена “Дневник военнослужащей”. По форме и сути перед нами наивное пропагандистское кино, призывающее девушек хорошо нести воинскую службу, любить Родину, не роптать на трудности и слушаться мудрых командиров.
Казалось бы, что может получиться из такой топорной “творческой задачи”? Но приведем отзыв одного из молодых зрителей: “Мне понравился “мир” этого фильма, где все просто, где есть понимающий, но строгий командир, где есть враг. После фильма осознаешь, что существует не только личное, есть Родина и любовь к ней — связующее всей твоей жизни, перед чем меркнут невзгоды и проблемы… Захотелось поехать в КНДР после фильма или вступить в КПРФ… Это был другой фильм из другой страны, в нем не было айфонов, проблем менеджеров, кризисов среднего возраста, нищеты и богатства”.
Мы, конечно, не будем идеализировать жизнь в КНДР, но нельзя не заметить, что зрители, да и заказчики “регионального кино”, интуитивно ищут защиты в современном мире от житейской грязи и пошлости, от торгашеского глобализма, где холится и лелеется лишь то, что находится ниже пояса. Что же нужно нормальному человеку для счастья? Вера, жизнь в согласии с природой и социальная справедливость — в этом, кажется, сходятся и ханты с шаманами, и татары с имамами, и корейцы с их глубоко почитаемым руководителем. А что думают по этому русские?
***
Фильм Юрия Шиллера “Воробей” представлял Россию в основном конкурсе и не снискал никаких лавров — критика его дружно обругала за неумелость и наивность. Сюжет картины прост: в сибирской деревне Васильевка председатель колхоза, отставной военный, решает сдать табун лошадей на мясо, чтобы расплатиться с кредитами. Жители ропщут, но перед угрозой грядущего безденежья отступают. И тогда сын пастуха, школьник Митя Воробьев, с охотничьем ружьем наперевес останавливает машину, везущую лошадей на бойню. На этом фильм заканчивается, а Васильевка со своими проблемами, куда “капитализм завезли после энцефалитного клеща и колорадского жука”, остается.
Кино это, несмотря на некоторые его художественные несовершенства (затянутость действия в первой части картины и нарочитость нескольких сцен), следовало бы показывать по нашему телевидению вместо “правительственных концертов” и прочих агиток за “великую Россию”. Потому что после целой галереи стукачей, гэбистов, доносчиков, диссидентов и людей “перекати-поля”, представших на экранах кинофестиваля, вдруг возникает картина “русского рая” — ширь лугов, дремучесть лесов, неспешность течения чистой реки. И народ здесь живет, занятый не только насущными потребностями, но и глобальными вопросами. Такими, например: кто возник раньше, Вселенная или Бог? Зачем ученым нужен андронный коллайдер? Каким будет конец света?
Об этом размышляет мальчик Митя, и нельзя не позавидовать его детству: у него есть сильный отец и ласковая мать, старший брат и добрый дедушка. У него есть лодка и река, лес и чистый воздух, домашняя живность во дворе и школа на соседней улице. У него есть родной дом, и поэтому Митя считает, что вправе защищать его с оружием в руках.
Народ — ребенок, но если чужая власть (председатель — человек приезжий) доведет его до предела, он, пожалуй, и за оружие возьмется — такова нехитрая идея этой картины. Народ по-прежнему взыскует веры — не на словах, а на деле (когда сельчане говорят председателю: “креста на тебе нет”, — он расстегивает рубашку и показывает нательный крестик). Народ жаждет справедливости: “Мы работаем, как прежде, растим хлеб и хотим получать деньги за свой труд”. Эти элементарные истины доносит до зрителя Ю. Шиллер, известный документалист, который в 67 лет снял свою первую художественную ленту о том, что героем в современной России может быть только ребенок — юношество и среднее поколение на поступок не способны, они послушно смиряются с “обстоятельствами”… Грустный и беспощадный диагноз людям “среднего возраста”. Везде — в творчестве, в политике, в экономике.
Фильм Ю. Шиллера дарит нам очень осторожный оптимизм — впервые за последние 20 лет на наших экранах появился достоверный образ русской деревни. Впервые образ наших тружеников и кормильцев воссоздан с благоговейной бережностью и любовью. Если фильм выйдет в прокат, сила этой любви многократно умножится. Как, впрочем, и сила неприятия тех, для которых главное содержание жизни не в вере, а в сиюминутном, не в красоте, а в деньгах, не в справедливости, а в личной выгоде.
Кого же у нас больше? “Дуэль”, как мы видим, продолжается, и она по-прежнему находится в сфере вечных категорий — добра и зла. Искусство делает это противостояние более наглядным. Никогда в России (да и в любой другой общности) не будет социального мира в сфере ценностей, потому что “толерантность” к безобразному возможна только у духовно-мертвых людей или у сознательных врагов “этой страны”. Что же касается экономического уклада — социализма или капитализма, — то никакой культурный госзаказ “сверху” или “сбоку” никогда не убьет у думающих людей стремления к справедливости. Вот почему личность пытаются “расчеловечить” — переключить ее внимание с мировоззренческих проблем на работу гениталий. Все это не ново, и в России с особенной ажиотацией навязывалось в 90-е годы. Теперь, похоже, мы двинулись по второму кругу.
Впервые опубликовано здесь
Лидия Сычева