Гражданский литературный форум России, учреждённый в 2009 году, стал свободной творческой площадкой, объединив несколько десятков самобытных талантливых писателей. Сборник рассказов «Для тебя» – уже второй по счёту, изданный форумом.
После прочтения книги, под обложкой которой собраны самые разные тексты (и реализм, и миф, и философская притча), сложилось впечатление, что главный герой нашего времени – это наблюдатель беды. Он подробно фиксирует происходящее вокруг, увлечённо рассказывает. У соседей что-то не то – скандалят, стучат, шумят, дерутся. Те пьют, эти вовсе молчат. «Как всякий образованный человек, Паша, конечно, предполагал, что соседи – это зло, но не настолько же!» (Виктор Никитин, «Война»). Но наблюдатель ничего не предпринимает. Либо его благие намерения оканчиваются ничем. Как у Романа Сенчина в рассказе «Квартирантка с двумя детьми»: «Мне-то что? Сидел в комнате, телевизор смотрел»; «Я за себя боялся».
Перед нами социум, где каждый человек сам по себе. Равнодушие, отсутствие соучастия, замкнутость на своих проблемах. Чужая боль – не своя. А с другой стороны – боязнь внедриться в частную жизнь другого. Ведь она ныне неприкосновенна. Каждый живёт как хочет, какой спрос?
Философ Иван Ильин писал: «…ни добро, ни зло не имеют в жизни людей «чисто личного» или «частного» характера. Всякий добрый – независимо даже от своих внешних поступков – добр не только «про себя», но и для других; всякий злой – даже если он злится «про себя» – зол, и вреден, и ядовит для всего человечества».
Пронзителен образ чёрного, угрюмого, заброшенного дома из рассказа «Зятьки» Анны и Константина Смородиных. Опустевшего, холодного, где жмутся друг к другу под старыми одеялами кошки. Не о своём доме жалеет рассказчик – о чужом. И всё-таки боль при виде него сильна, как будто потерян общий, отчий дом. Да, родным стенам пришлось пережить немало потрясений – в рассказах слышен отзвук 90-х: «…приватизация вышла с фокусом. Пошли задержки и без того мизерной зарплаты. Кто-то увольнялся сам, кого-то увольняли. Всё чаще в разговорах звучало слово «развал» («Война»); «Пору слома и крушения империи и возникновения на её обломках нового государства они пропили» («Зятьки»).
И вот другой тип героев – те, кто оказался в самой сердцевине беды. Безвольные, не имеющие возможности противостоять стихии. Выброшенные из жизни, когда-то при работе, мастеровитые, сейчас спились, превратились в тех, кого окружающие уже и за людей не считают. «Я – по тебе – нелюдь, что ли?..» – спрашивает плутоватый деревенский пьяница Ерёма («Новомир» Петра Краснова). Бывшая красавица, умница по прозвищу Стрекоза, нынче бомж с чёрным лицом, о себе: «Пугало с шеста упало и валяется под кустом, или мешок чёрный полиэтиленовый с мусором после весенней уборки остался. Кому надо? Никому давно чужого мусора не надо, свой девать некуда» (Татьяна Соколова, «Бомжик мой миленький»). Лишние люди, оказавшиеся на свалке истории. Кто-то скажет: мол, сами виноваты – надо было держаться, зарабатывать, устраивать свою жизнь. Но не выдержали, что-то надломилось и покатились, сердечные. Кому-то из них помогали, не бросали, не брезговали ни вонючей одеждой, ни грязью («Не грязнее нас», – сказал батюшка в одном из рассказов). Другие остались наедине со своей бедой: «Да кому они нужны, убивать их? В том-то и дело, что никому не нужны. Вот и убили себя» («Квартирантка с двумя детьми»).
От этого лишнего человека не ожидают уже ничего. А он вдруг идёт в огонь и спасает других, таких же «никудышных» или задерживает грабителей, рискуя жизнью, или из последних сил тянется к дочери и внуку, кровиночкам. «Да, пьяные, никчёмные, больные – они одушевляли эту усадьбу» («Зятьки»).
Лишними оказываются и те, кому сложно соответствовать нравственным требованиям общества, – не вписывается в коллектив Наташа из рассказа «Прощание славянки» Н. Калягина – доверчивая, наивная, чистая девушка. Непросто приходится совестливой и ответственной учительнице из рассказа Лидии Сычёвой «По законам Хаммурапи». В целом от всех рассказов остаётся впечатление общей отстранённости от жизни. Нет здесь гармонии с окружающим, радости и приятия бытия, чувства, что мир принадлежит тебе, что ты соработник Бога. Наоборот, человеку неуютно, он постоянно ощущает этот болезненный разрыв: мир отдельно, человек отдельно, и каждый друг от друга – отдельно.
В рассказах сборника запечатлён кризис человечности: как сохранить человеческое в себе, способность помогать, жертвовать, любить и видеть человека – образ Божий – в другом, даже самом опустившемся.
В мифическом эпосе «Илли» Германа Садулаева старец сравнивает зверя и человека, и не в пользу последнего: «Только человек заставляет работать на себя другого человека, только у человека может умирать с голоду тот, кто добывает пищу, а праздный – купаться в роскоши и достатке».
Герой Ивана Зорина тоже полон разочарования, но оно иной природы – экзистенциальное, с чувством глобального, непреодолимого одиночества: «Он был один во вселенной, всюду лишний». Парадоксально мыслящий наблюдатель жизни и смерти, пытающийся разгадать тайну бытия, он «всюду оставался чужим», ведь «на земле все эмигранты». «Мир такой огромный, а он живёт в нём, будто в собачьей конуре».
Герой рассказа Бориса Агеева «Карагинские одиссеи» вместе с товарищами попадает в сильный шторм. Противостояние человека и стихии здесь сакрально. И всё-таки герои преодолевают сердце бури, точку между светом и тьмой. Преодолевают благодаря мужеству, спокойствию, бесстрашию, уверенности друг в друге.
Время великих волнений ещё впереди. Как ни банально звучит, мы все в одной лодке. Уже во многом разочарованные, не доверяющие рулевым. Но каждый думает: «Ничего, выплыву». А тот, другой, выплывет? И станет ли мир лучше, если думать только о себе и безучастно наблюдать чужую беду? Ведь каждый в ответе за всех и все – за каждого.
Мария Скрягина