В Союзе писателей России обитает тьма разнообразных сочинителей – и средне-русских, равнинно-серых, и откровенно бездарных, и одаренных, как от Бога, так и от лукавого; и тьма писателей может вытворять, что им в буйну голову взбредет, и Правление Союза писателей России за тьму писателей и отвечать не обязано.
Губернские писательские отделения раскалываются по разнообразным творческим и материальным причинам, создают диковинные клубы, форумы, кружки, и, опять же, Правление СП не отвечает за писательскую самодеятельность. Так же оно не может винить в расколе и писателей, вошедших в Гражданский Литературный Форум России, созданный Капитолиной Кокшенёвой, ибо писатели Форума никогда не заявляли, что Форум противостоит Союзу писателей России, как некая его подмена, но осознавали Форум ветвью писательского сообщества, идейно и творчески созвучную, хотя и формально независимую.
Тому, что Капитолина Кокшенёва – чьи дарования, литературно-критические и организационные, оказались невостребованы в СПР, – вдруг некую часть забот-хлопот о современной литературе взвалила на свои плечи, Правлению СП России надо радоваться, как радуются постаревшие старейшины рода, когда подросшие чада подсобляют им вести родовое хозяйство. Добрые старейшины радуется и тогда, когда выросшие и заматеревшие чада даже выделяются, чтобы зажить своим хозяйством, но во славу и благо рода; мало того, старейшины вручают им часть добра из имения, ибо оно принадлежит не старейшинам, но всему роду. Плох тот отец, что словно собака на сене: и сам не ам, и достойному не дам.
Возможно, в московской писательской элите и вспыхивают брани на материальной почве (присвоение имущества Литературного Фонда, издательств, журналов, газет и прочего общеписательского имения); возможно, и губернское писательское начальство поживилось неким братчинным добром, Бог всем судья, но участники Форума, как и прочие рядовые члены Союза писателей России, сроду не уповали на материальную, премиальную помощь Союза, надеясь лишь на частный купеческий капитал, да в избранных губерниях – и не казённый. А чаще уже ни на что не надеясь.
Долог ли будет век Литературного Форума, Бог весть: трудно загадывать русскую литературную судьбу в нынешнее время, когда российская власть поддерживает лишь бойких либерально-космополитических беллетристов без Бога и царя в голове, да, скрипя сердце, иных русских народных писателей, от коих трудно откреститься, потому что советская власть, говоря нынешним жаргоном, «раскрутила» их имена на весь мир. Впрочем, их творчество того и заслуживало. А как жить в литературе или хотя бы выживать писательским дарованиям, что от Бога и русского народа, что прозябают по российским захолустьям да и в первопрестольной?.. Вот о чем должна бы денно и нощно болеть душа столичных и губернских писательских начальников; вот в чем литературный Форум и призван помочь Правлению СПР.
Не ведаю, как сложилась литературная жизнь в либерально-космополитическом Союзе писателей, но в патриотическом Союзе из литературной жизни ушел сам литературный процесс, и жизнь творческая обрела некий соборно-фестивально-банкетный образ. Живописец может представить картины на выставке, и собратья по кисти выразят ему впечатления: и похулял, и похвалят; так же и композиторы, а каково писателю, скажем, завершившему роман или книгу сказов?.. где и как скажут ему собратья поучение по духу, мысли и слову сочинения? В добрые литературные времена процветали областные, зональные, всероссийские, всесоюзные семинары по прозе, поэзии, критике, публицистике, по результатам которых радением писательских властей рождались журнальные публикации и книги. Словом, писательство шло по рабочему литературному пути, ставя путевые вехи, большие и малые, чтобы идущие вслед не блудили в ночной темени и снежной замяти. Всё было, да сплыло, утонуло в суетной буржуазной пучине, словно захлебнулось на пиру во время чумы. Ныне… иным пышные презентации, пленумы и фестивали, иным, нередко даровитым, известным в «широком» дружеском кругу, лишь горькие похмелья…. В этом, кажется, кто-то из форумчан и справедливо упрекнул писательские власти, за что и навлек немилость на сам Форум.
Без рабочего литературного процесса деятельность писательских властей бессмысленна и даже порочна; а посему горемычные писатели, особенно, провинциальные, отчаявшись, вдруг и обрадели: может, литературный Форум и взбодрит задремавший рабочий литературный процесс?.. Писатели и не уповают на то, что Форум вдруг станет печатать и распространять их книги – непосильно; писатель и сам чудом соберет с миру по нитке, как христорадник на паперти, да и напечатает книжонку. Но если возродится былой рабочий литературный процесс, то писатель хотя бы ощутит цену своему труду, узрит удачи и огрехи в духе и слове.
Рядовым писателям, вошедшим в Форум и не вошедшим, делить нечего, а спорить можно… скажем, о том есть в том или ином литературном произведении русская народность или она там не ночевала.
Спорить можно, коль в споре якобы рождается истина, но зачем браниться?! Скажем, некая писательница вдруг бранит собратьев по ремеслу за то, что вошли в Гражданский литературный форум России: мол, «предали» Союз писателей России, особенно теперь, когда он переживает тяжкие времена; потом обвиняет и Капитолину Кокшенёву, и правление Форума в «беспринципности». Это по поводу меня, грешного… «И почему, если вы (Капитолина Кокшенёва и правление ГЛФР – А.Б.) такие уж принципиальные, не устроите публичную порку, например, (…) Байбородину? Начните полоть лебеду в своих рядах! Это было бы справедливо». И далее: «Но я не думаю, что на не столь уж давнем творческом вечере Анатолия Байбородина, тоже члена ГЛФ, устроитель вечера, он же ГЛФ, назидал ему, что он всё ещё не вырос хотя бы до прозаика Боборыкина, но что возможности у него такие всё ещё есть. Наверняка, пели заздравную аллилуйю. Как всегда». Насчет того, что я – лебеда, спорить не стану, может, Ирина и права, и никто Кокшенёвой не запретит «устроить публичную порку… Байбородину», а вот насчет творческого вечера, где «пели заздравную аллилую», суровая писательница ошиблась: в декабре минувшего года ГЛФР лишь помышлял о моем творческом вечере на вторую половину января. Брань на вороту не виснет, но чего браниться, можно и договориться…
* * *
Искушение избранных – вот камень, на коем споткнулась ныне, спотыкалась вечно, российская литературная жизнь; об этом, суть, и полемика, что разгорелась на сайте Гражданского литературного форума России. По прочтении статьи Капитолины Кокшеневой, а потом и других статей, и у меня явились некие мысли о искушении избранных …
Русское писательство, даже и не воспевающее порочные страсти, но ярко и образно утверждающее «ветхозаветный» безблагодатный, нравственный закон, писательство, порой и насыщенное христианской догматикой, – роковое испытание человеческой души: тьма сладостных соблазнов пасут художника. На своей судьбе испытал сполна. Художественное творчество – либо путь спасительный, либо погибельный, ибо художественное дарование может быть и от Бога, и от князя тьмы; может искренно воспеть жертвенную, сострадательную любовь к ближнему Христа ради, а может, живописуя и романтизируя дьявольские соблазны мира сего, увлечь души ближних в адскую бездну, где огнь, сера и скрежет зубовный. Неслучайно в корне слова «искусство» – искус… Священник ответит Богу и за души прихожан, художник ответит за свою грешную душу и за души ближних, кои искусил «от человецев» дольней мудростью, что для мудрости горней божественной – безумие, а скорбнее того, ежели соблазнил воспетыми грехами и пороками падшего мира сего. «Горе тому человеку, через которого соблазн приходит… Лучше есть ему, еже повесится жернов мельничный на вые его, и потонет в пучине морстей» (Мф.18:7,6.) В поучение Иисуса Христа речь идёт о малых чадах, кои яко ангелы небесные, пока взрослые не искусят их порочным миром, но и простолюдье русское – дитя дитём, коему не устоять перед соблазнами без кнута и пряника – без сурового, но справедливого догляда Отца Небесного, отца народа, отца семейства.
Искушения могут быть столь утонченными, что в миру могут выглядеть и добродетелью, – кто полагает, что бес бродит по земле с рогами и копытами, будет его вечной жертвой. К тому ж даровитый, именитый художник должен еще и сам миновать огни, воды и медные трубы, не спалив душу искусом честолюбия, корыстолюбия и гордыни. Тяжко придётся душе знаменитого, всемирно славленого писателя, ежели, упаси Бог, по слову его тысячи читательских душ ушли за ним, слепым поводырём, в бездну кромешную…
Художественное творчество может спасти, коли осветится сострадательной любовию к ближнему, что уже в радость Вышнему; но творчество может стать и погибелью души, когда душа, не говоря о Вышнем, эгоцентрически замкнута от ближнего, истерзана честолюбием, тем паче неутешенным. Будучи директором бедного писательского издательства, я это остро ощутил, и так эгоцентрическая самостность писателей меня печалила, а порой и корёжила, что на собрании я и выплеснул раздражение на горемычные писательские головы. Хлеб ешь, а правду матку режь… Но, помня слова святого Макария о том, что «доброе слово и злых делает добрыми, а злое слово и добрых делает злыми», придержал брань, что уже вертелась на языке, а закатил восторженную речь:
«Восхищаюсь я братьями-писателями: вваливаются в издательство, шумят, за грудки хватают: «Ты, пошто Иванова-Сидорова не издаешь? – талант же от Бога, от народа!». «Чего ты орёшь?! чего разоряешься?! – отбиваюсь от доброхотов. – О себе бы подумал, о своей книге похлопотал». «Да ладно, я перебьюсь. Издам книгу, не издам – не велика потеря для народа. А вот Иванов-Сидоров…»
Когда я окончил пламенную речь, когда до писателей дошло моё восхищение ими, братья-писатели в недоумении выпучили глаза, стали вспоминать, когда они за кого хлопотали?.. Но вспомнили лишь то, как орали и рубахи рвали: «Иванова-Сидорова издаешь, такой-сякой-разэдакий, а я что хуже?! «Да Иванов-Сидоров – народный поэт, к тому ж в летах да и беспомошный, – пятый год не может книгу издать». «Да чихал я на твоего Иванова-Сидорова с пожарной каланчи! Я свою книгу хочу издать!.. понял?..» Я!.. я!.. я!.., а прочие… пропадите пропадом, горите синим полымем!..– вот гибельный эгоцентрический путь художника, вот смерть души задолго до сосновой домовины.
С грустью помянулся вычитанный случай с талантливым русским киноактером и режиссером Леонидом Быковым, который в 1972 году поставил фильм «В бой идут одни “старики”», где сыграл главную роль. Картину, возлюбленную простолюдьем, выдвинули на премию, и премиальный комитет уже и настроился вручить награду Леониду Быкову. Но в списках выдвиженцев оказался и Василий Шукшин с фильмом «Калина красная»… Леонид Быков, по воспоминаниям очевидцев, пошёл в комиссию и отказался от премии в пользу Шукшина: де, у меня фильм рядовой, а «Калина красная» – явление в русском кино. Вычитав о геройском поступке актера Быкова, я невольно задумался: а случалось ли подобное в современной русской литературе, устоял ли некий писатель перед премиальным соблазном, отказался ли в пользу собрата по перу, чье произведение, на его взгляд, оказалось более достойным премии?.. Примерил на себя, вздохнул обреченно: велико искушение, тяжко испытание… «Талантов много, но не от Бога…» Увы, на такое …уступить награду собрату… может решиться лишь дарование от Бога, а коль в русской литературе со времен советских и поныне премии …и ради славы, и ради денег… нередко получают и средне-русские, равнинно-серые, но бойкие и начальственные сочинители, так разве дождешься, чтобы эдакий «серый кардинал», «серый сочинитель» отказался от премии в пользу… народного поэта Иванова-Сидорова. Впрочем, «серый» никогда и не догадывается о своей «серости», и может огрызнуться, если укажут: «Да это ваше мнение, от зависти, а тёща читала и плакала». Бог весть, как делят богатые премии в либерально-космополитическом Союзе писателей …тамошние писатели похожи на «казачков», засланных из вражеского стана… но и в русском патриотическом Союзе, случается, что богатые премии не в награду, а к разладу.
Для начальствующих в русском искусстве к помянутым соблазнам добавляется искушение властью, коя открывает такие богатые возможности, что голова от счастья кружится; и столь трудно преодолеть искус …жить у воды и не напиться?.. что преодолевшему можно ставить прижизненный памятник. Правящим кругам Союза писателей России – и столичным, и губернским – искушение властью заодно с имуществом перешло по наследству из советского строя, но искушение обрело иную, постсоветскую, потаенно буржуазную суть. А в начальственных речах былой советский патриотизм …без Бога и царя в голове… вдруг пышно окрасился православной риторикой, словно со скелета сдернули ленинский кумач, и облачили костяк в расшитые золотой нитью, багряные ризы.
* * *
Но в первые постсоветские годы искушения властью еще не налились былой силой, поскольку правящие круги Союза писателей России, как и вся русская национальная элита, как и все патриоты Российской державы, сплотились в противостоянии бесу-русоненавистнику, что воцарился на российском престоле, в противостоянии либерально-космополитическому, прозападному Союзу Российских писателей. Мало того, известные русские писатели, соборно воссоединившись под покровительством Правления СП России, по сути и возглавили русское национально-оборонительное движение по всей былой Российской Империи. Не добившись крутых перемен в государственной политике, направленных на духовно-нравственное возрождение русского народа, на политическое, экономическое укрепление русского государства, тем не менее, писатели-патриоты в ту постсоветскую пору сослужили великую службу по возрождению русского православного самосознания.
Но миновал век, и сама российская государственная политика обрела некий лукавый патриотический образ; кремлевские и губернские чиновники ради красного словца стали сурьмить и помадить речи русскими национальными идеями. А в былой национал-патриотической элите, еще вчера боевой, а ныне усталой, да и постаревшей, наступило нечто похожее на брежневский застой. Искушения элиты раздробило и обессилило русское национальное движение, отчего оно не стало реальной силой в реальной российской политике, отчего и победили… говоря по-сталински, враги народа. Враги, бесы ушлые, смекнули: зачем тратить пули и порох, русские … коль без Бога в душе… в окопах меж собой передерутся за котелок каши, тут их и бери голой рукой. И взяли.
Валентин Распутин в принародной, но откровенной беседе скорбел: «Нас (русский народ, державу, — А.Б.) раздирают а мы (русские национал-патриоты, — А.Б.)набрасываемся друг на друга» («Доля ты русская»: «Советская Россия» № 16, 2001). А почему набрасываемся, это писатель жалостливо утаил за словами, ибо не судите да судимы не будете. Впрочем, эту заповедь нынче может сказать судьям и обвинителям в зале суда и подсудимый душегубец, по которому тюрьма горько плачет. Так почему же национал-патриоты, забыв о России, бешеными псами кидаемся друг на друга, хватаем за грудки, что же мы не поделили?.. Власть, деньги, славу?.. А потому что избранные не устояли перед искушениями, и невольно предали братьев. А предавший опаснее врага — свой среди чужих, чужой среди своих. Враг виден насквозь, от него, ясно море, кроме погибели русским ждать нечего, а что ждать от предавшего братьев, Бог весть: может, завтра подставит тебе подножку, а то и засадит промеж лопаток кривой варначий нож. Русское предательство, едва зримое, неисповедимое (как и нынешнее гениальное русское мошенничество), внешне благообразно: красное словцо — одно: за веру, царя и Отечество не щади живота!.. а жизнь — другое: без Бога и царя в голове. Иной борзый «национал-патриот» искренно и неистово крестится за Святую Русь, рвет принародно рубаху за други своя, клянет царствующую нерусь; но вот открестился, охолонился и припомнил, что и самому бы не грех поесть хлебушка с икрой да поносить пиджачишко с искрой, а для сего, оставаясь «русским националистом», надо изловчиться и к либерально-космополитическому корыту прибиться. И прибьется, и, обгоняя либеральную нежить, кинется сломя голову набивать мошну, объегоривая набегу други своя. Оно, конечно, стыдно быть богатым, когда народ в нищете, но да Бог с ним, с родным народом, сам виноват в своей скудости, — не кается, подлец, что вместе с большевиками семью царскую распял и церкви ломал. Народишко русский хоть сдохни от хлада и глада – по грехам твоим кара небесная; пропади ты пропадом чернь русская, лишь бы я да чада мои были сыты, одеты, обуты, жили в довольстве и неге. Но на соборах будет за народ русский креститься, божиться и головой о земь биться…» Правой рукой крест кладут, левой мзду берут, иные с постным фарисейским лицом, с тихими «христианскими» речами и церковными свечами («Господи,в чужую клеть впусти, помози нагрести да вынести»), иные …се загадочно и непостижимо… искренны в русской духовно-национальной оборонительной страсти и в буржуазном цинизме. Глазом не моргнет, ради хлеба куса обманет новодельный национал-буржуа своего брата, с коим еще вчера крестами менялся, и молился: да я!.. за други своя!.. Для други своя у Егорки в заначке есть отговорки: чего уж после драки кулаками махать, коль проиграли сражение за русский народ, коли уж бесы Русь полонили. Теперь, просто, поживём, хлеб пожуём… Половодье российского времени поглотило в мутной пучине сокровенное ожидание русского чуда: и даже самые ярые национал-патриоты, еще вчера дравшие глотку: «Бей жидов, спасай Россию», — стали привыкать к тому, с чем бранились не щадя живота, от чего еще вчера с души воротило. Не все, но, увы, многие, устали, смирились со злом в душе. Устали и на лиходеев, укравших Россию, ворчать, вспомнили: а жизнь-то проходит, братья-славяне!..
Искушения не миновали и, повторю, начальственную элиту в русской писательской среде – и губернскую, и столичную – в чем, кстати, на съезде Союза писателей России их прилюдно обличали Владимир Личутин и Владимир Бондаренко, но съезд, в большинстве своём собранный из «правящих писательских кругов» и провинциальных писательских начальников, предал анафеме обличителей. «Лицемере, изыми первее бревно из очесе твоего, и тогда прозриши изъяти сучец из очесе брата твоего», – так и меня обличали после гневливых, бранливых речей начальствующие, указуя: де, на честолюбивой, корыстолюбивой зависти замешаны ваши обличения.
В очерке «Плач о литературе» я уже писал, а нынче напомню: «Почему русские писатели, теряя читателя, сплошь и рядом проигрывали место под литературным солнцем русофобствующим русскоязычным беллетристам?.. Не потому что у тех всё схвачено, оплачено, а потому, что русские, бранясь, беса тешили, либералу служили, что в русских литературных верхах иссякла праведность, осталось лишь фарисейство, что вылилось, опять же, в овеянный легендами делёж Литфонда, делёж щедрых премии и путешествий по миру. В суетной, тщеславной, своекорыстной тяжбе русские литературные дарования – особенно в провинции – проигрывали бойким «воспевателям святой Руси», и те, немощные в духе и слове, вытеснив с поля дарования, единолично и представляли русскую литературу, единолично и противостояли русофобствующей беллетристике, и, разумеется, проигрывали… даже в русских читательских умах. Исходя из этого, думается, что русская литературная немочь опаснее русофобствующей литературы, как опаснее доморощенный предатель откровенному врагу. И доколь русская литературная власть будет властвовать неправедно, даже и фарисействуя на собраниях, дотоль и будет царствовать на Руси слово нежити и неруси.
* * *
Если исключить бессребренных подвижников русского православного духа, искушение честолюбием, корыстолюбием коснулось не только писательской, художественной, но в целом всей русской элиты, которую либеральный бес-русоненавистник решил взять ни мытьем, так катаньем: не смог одолеть на поле идейной брани, одолел искусом честолюбия и корыстолюбия. Имевшие доступ к былым народным, потом, вроде, бесхозным благам, православные русские националисты, и патриоты-коммунисты не устояли перед искусом – живые люди, любили покрасоваться в собраниях, любили и пожить на широку ногу, а жить у воды и не напиться… Это Иосиф Сталин горделиво ходил в потёртом кителе, а его дочь красовалась в юбке из мундирного сукна; а уж после Сталина и поныне начальствующие …даже, напомню, из ярых русских патриотов… уже не могли жить в скудости, подражая простолюдью (скажем, школьным учителям и библиотекарям), что вечно перебивается с хлеба на квас. Но лукавый искуситель, одолев мамоной, не запретил искушенным витийствовать на соборах и собраниях за Святую Русь, поскольку витийство обратилось в фарисейское сотрясание воздуха, коему народ не поверит, и по слову их не пойдет за ними: мол, все вы одним миром мазаны. Впрочем, может, народ и пойдет за ними по заповеди Христовой: «Вся бо,елика аще рекут вам блюсти, соблюдайте и творите; по делам же их не творите: глаголют бо, и не творят.» (Мф.23:3) Вспоминается ходовая советская байка… В колхоз приехал Упал-намоченный с лекцией о моральном кодексе строителя коммунизма. Перед лецией Упал-намоченный просит председателя: «Вечерком подбегай в заежку. Возьми пойла, подгони тёлок, гудеть будем…» Вечером постаивает Упал-намоченный на крылечке заежки, поджидает председателя и вдруг видит диво: топает председатель с ведром коровьего пойла, следом пастух гонит стада тёлок, а за ними – пионер с трубой – трубит, гудит…
К закату прошлого века и мутному рассвету нынешнего всё смешалось в российском доме: народились диковинные русские коммунисты и русские православные националисты: искренно и страстно, принародно обличающие дьявольский, цинично-рыночный буржуазный мир, либеральных буржуа без Бога и царя в голове, без стыда и совести, но и рука об руку с буржуа наживающие корыстный-некорыстный капиталишко ребятишкам на молочишко… Впрочем, когда русские патриоты, даже из писательской среды, уходили в бизнес, греха в том не таилось, если в частное дело не втягивались нажитые советским веком, лукаво присвоенные, общеписательское добро и само имя писательского сообщества, а так же имена издательств, газет и журналов, если мамона не выжигала из души предприимчивого писателя Любовь к Вышнему и ближнему, к родному русскому народу. Русские купцы, суть предприниматели – богобоязненные, человеколюбивые, горой стоящие за Святую Русь, – воздвигли города с монастырями и храмами, сиропитательными домами и богадельнями. Разумеется, и в купечестве, как и в зажиточном крестьянстве, хватало мироедов и ухарей, у коих в кумирне курился ладан не Господу Богу, но «золотому тельцу» и бесам порочных земных страстей. Богомерзкие купчины безжалостно обличались в русском искусстве, но, вопреки обличений, в купеческом сословии мироеды были не типичными; в ином случае не видать бы народу, как своих ушей, могучего Государства Российского, купеческим капиталом обеспеченного; будь они буз Бога и царя в голове, без любви к родному русскому народу, давно бы уже распродали державу оптом и в розницу.
Предприниматели из писательской среды – явление редкое, а вот предприимчивых писателей, втянувших в частное дело нажитые советским веком, лукаво присвоенные, общеписательское добро и само имя писательского сообщества, а так же имена издательств, газет и журналов, эдаких – досточно. При повальной нищете, которая не миновала и писателей воистину народных, воистину талантливых, подобное предпринимательство в самой литературной среде напомнило казенный сиропитательный дом, где начальник и его челядь исподтишка сбывают налево сиротское добро, но плачут на соборах и в застольях о сиротках горемычных, которых сами же содержат в черном теле, проклинают дьявольскую силу, якобы обездолившую бедных сиротинушек. Бог им судья, начальникам, а я не прокурор, но печально, что искушение избранных стало верховной причиной того, что русскую литературу загнали в трущобы, а избранных увели на большую дорогу, где бродят с кистенями тати придорожные.
Увы, увы, чем больше мы, русские националисты, орали о соборности и братчинности, тем дальше уходили в индивидуализм… ибо живем однова. Но Валентин Распутин в помянутой статье писал, с надеждой на чудо: «Если соберем волю каждого в одну волю — выстоим! Если соберем совесть каждого в одну совесть — выстоим! Если соберем любовь к России каждого в одну любовь — выстоим!». Но песенка русско-советской национальной элиты была спета на закате прошлого века, а нарождающая элита еще бродит в тумане, и соберет ли силы воедино ради Царства Русского, устоит ли перед искушеними мира дольнего, Бог весть.
Анатолий Байбородин