Канта Ибрагимов – столп и опора чеченско-русской литературы, председатель союза писателей Чеченской республики (есть и такой). Классик местного масштаба. В обязательной школьной программе. А российскому литературоведению про него почти ничего не известно.
Да, я в курсе, что в приличном обществе не принято ничего говорить друг о друге. В приличном обществе положено разговаривать исключительно о погоде. А самое приличное общество – это, конечно, общество литературное. Уж куда приличнее, куда дальше интеллигентнее! Воплощение приличий.
Приличнее литературного общества только сицилийская мафия с её законом омерты.
Поэтому любое высказывание будит троллей. Ежели я, к примеру, скажу что хорошее про сверстника и товарища-литератора – ну, понятно, липкинский полк своих не бросает. А если вдруг напишу критически – о! разборка, объедки не поделили. Если про младшего товарища напишу хорошо – ага, подтягивают новообращённых. Если про молодого, но плохо – боится, а вот она, молодая шпана, что сметёт их с лица и размажет по-всякому! Если о старшем и заслуженном с уважением и признанием – это легко: льстит и подмазывается. Если о нём же с долей критицизма – завидуешь?
О ком же и о чём мне писать, чорт подери? Вот Виктор Топоров сказал, что я «измучен нарзаном политкорректности» – про евреев нельзя, про геев нельзя, про единороссов нельзя, про молдаван тоже нельзя; кого же обвинить во всех бедах?.. напишу-ка про я гермафродитов: когда они ещё очухаются и создадут общество защиты себя! Но, это только отчасти так. Я ведь манерам не обучен. Всё равно и пишу, и говорю. Про всех. Хоть это и неприлично. Прилично если писатель сидит с важным видом на Олимпе (у каждого свой олимп) и делает вид, что он равноудалённый, и рецензий ни на себя, ни на своих коллег не читает (набивать свою фамилию в яндексе – дурной тон: то есть, все этим занимаются, но если тебя за этим делом застанут, то тебе должно быть очень стыдно; совсем как с ещё одной мужской привычкой, если вы понимаете, о чём я), а уж писать рецензии – марать свои белые писательские ручки в чужом словесном материале – до этого может опуститься только последний деградант.
Такой, как я.
Но ведь литературная критика – слишком серьёзная вещь, чтобы её можно было доверить литературным критикам!
И, несколько странно, но факт: в золотое и серебряное время русской литературы, кажется, все только и делали, что строчили друг про дружку: Толстой про Чехова, Бунин про Горького, Чехов про Толстого, Гумилёв про Блока, Блок про кого только не писал. Когда они успевали ещё и романы со стихами ваять? А ведь и профессиональных критиков хватало! Зачем было у горемык хлеб отбирать? Самые вредные – перемётные многостаночники, вроде Розанова с Чуковским.
Да ладно, мало ли, что было. Было и было. Иванов, Петров, Сидоров, Магометов. Было да прошло. В наше время такое поведение неприлично. Орнитолога меньше всего интересует мнение птиц о самих себе и птичий междусобойный щебет. А ежели, к примеру, рыба – то рыба должна молчать. Про неё скажет ихтиолог. И критику лучше уподобиться оному, нежели предшествующему специалисту. Потому как рыбомолчащие олимпийцы куда более удобный объект для исследований, чем неокольцованные галдящие крыломахи.
Что же до меня, то я как всегда при своём особом мнении. Мне видится не зоологический сад, а завод. И на заводе натурально есть ОТК, в котором работают профессиональные на всю голову и полную ставку контролёры и выбраковщики. Оне за станком ни единожды не стояли, зато специально обучены следить за качеством. У них есть технические регламенты: чтобы фабула-шмабула, сюжет-фуршет, композиция-экспозиция и прочий культур-мультур. Очень нужные и полезные специалисты.
Но порой, очень редко, почти никогда, а всё же, довольно часто, практически, в каждом случае, бывает также интересно, что скажет коллеге за соседним станком, на минуту сняв защитные очки, такой же бедолага, слесарь-литератор второго разряда. Ну, типа: братишка, ты тут хомут подтяни, пока у тебя вся композиция не поехала к едрене-фене. И обороты сбавь. Поменьше оборотов. Материал трудный, запорешь сверло.
Ну вот, как-то так. Это, как всегда длинная апология и преамбула, а сама амбула дальше.
Чеченский писатель Канта Ибрагимов номинирован на Нобелевскую премию по литературе. Поэтому я сейчас про него напишу.
Я бы и раньше про него написал, да только раньше никто бы читать не стал. А теперь всякому стало интересно: что за чудо-юдо такое, и откуда оно вылезло?
Прежде всего, какой он чеченский писатель, если пишет на русском языке? Такой же, как Садулаев, что ли?
Такой же, да не такой. Потому что двуязычные писатели – они как разговорники. И есть чеченско-русский разговорник – это если ты знаешь какое-то слово по-чеченски, а тебе нужно посмотреть, как оно будет по-русски. А если ты знаешь слово по-русски, но хочешь выпендриться и по-чеченски его сказать, то нужен русско-чеченский разговорник. И Канта Ибрагимов чеченско-русский писатель. А Садулаев – наоборот. Но мы про Ибрагимова.
Канта Ибрагимов – столп и опора чеченско-русской литературы, председатель союза писателей Чеченской республики (есть и такой). Классик местного масштаба. В обязательной школьной программе. А российскому литературоведению про него почти ничего не известно. Ничего о нём не пишут ни Топоров, ни Данилкин. А если о писателе ни Топоров, ни Данилкин ничего не написали, это значит, что такого писателя вроде как и не существует.
Даже когда Канта Ибрагимов получил государственную премию Российской Федерации (есть и такая) в области литературы и искусства за 2004 год – это не особо прозвучало в литературном мирке. Все решили: ну, политический жест. В рамках замирения. Вот вам кнут-система «Град», вот вам пряник-лауреат.
А тут – нобелевка! Многие стали недоумевать: это ошибка? рыбка? утка? шутка? Но не рыбка, и не утка, оказалось – правда, так. В «длинном списке» Нобелевской премии по литературе за 2010 год роман Канты Ибрагимова «Детский мир». И если вам лень искать эту книжку, выпущенную в 2005 году издательским центром ООО «Моц-Арт» тиражом в 3 (три) тысячи экземпляров, каковой тираж осел, главным образом, на московской квартире писателя и профессора, а также в офисе чеченской культурной организации и ещё в паре-тройке секретных мест, а паче того – читать, то я вам очень коротко расскажу.
Это, конечно про войну. Причём, про первую: 1994-1995 г. И, конечно, глазами мальчика. Мальчик необычный, со сверхъестественными способностями и играет на скрипке (для чеченского ребёнка это покруче чем двигать предметы силой мысли). В общем, такой индиго-мальчик. Мальчиком его зовут, потому что в детдоме-колонии он, не помня своего имени, назвался «кант». Кант – по-чеченски значит «мальчик». Ну и как самого писателя зовут вы помните. Такая вот многозначность и игра смыслов.
А ещё название «Детский мир» отыграно по полной: это и мир глазами ребёнка и магазин «Детский мир» в Грозном, объект грёз мальчика, чья квартира была в доме над этим самым магазином.
Война, зверства, бомбы, пули, плохие боевики и хорошие боевики, плохие федералы и хорошие федералы, плохие коллаборационисты и очень плохие коллаборационисты – вся палитра. Крутой замес.
Почему же мы до сих пор не читали?
Почему, если говорят о литературе на русском языке про эту самую проклятую войну, то вспоминают Прилепина, Бабченко, Маканина, даже Садулаева иногда, а Ибрагимова почти и не вспоминают? Чем он плох? Или хорош?
А он хорош, правда. Но мешает снобизм. Мне самому мешает. Хотя «Детский мир» – это, по сравнению с прошлым романом Ибрагимова, угрюмым фолиантом «Прошедшие войны», прошедшим по размягчённым мозгам редкоземельных читателей тяжёлой поступью соцреализма – просто сказка, полёт фантазии, пост, мать его за ногу, модернизм. Блок-пост-модернизм. Но, язык, Боже! Видимо, Канта Хамзатович искренне считает этот наивный искусственный школярский диалект – литературным русским языком. А ещё постоянно путается в словоупотреблении. То он называет своего таксиста «сговорчивым», имея в виду, что он умеет договариваться с военными о проезде через блок-посты. То мальчик у него думает: «надо придерживаться дистанции», когда берёт швабру для сражения с крысой, имея в виду, что надо выдерживать дистанцию, держать зверушку в отдалении. Эт сетера, эт сетера.
Однако критицизм пропадает, стоит только вспомнить, что Канта Ибрагимов – чеченско-русский разговорник, то есть, писатель. Он пишет не на родном для него языке. А как бы я сам писал, к примеру, по-английски? А ещё если перед этим я составил бы себе мнение об английском литературном языке на основе прочтения какого-нибудь Вальтера Скотта? Едва ли лучше. Я и по-русски-то могу крыломахом запульнуть. А по-чеченски вообще только разговариваю, а писать не умею – там нужно ставить после гласных мягкие знаки, а есть ещё такой согласный звук – 1 – и вот х1рен п1оймоьшь, что это такое.
И если пройдёшь барьер снобизма, продолжишь, страницу за страницей, то вдруг чувствуешь, как этот детский лепет тебя очаровывает. Чтобы себя оправдать, думаешь: о! наив! аутентичность! А потом забываешь про дефиниции, просто читаешь и начинаешь жить там, в разбитом на куски и осколки детском мире мальчика-канта.
Дальше, правда, какая-то странная и ненужная история «бабушки Учитал», которая оказалась (конечно же) потомицей дворянского рода Гнединых (а каких же ещё? непременно «Гнединых»). Чувствуется белогвардейская закваска старой школы. Вообще мне кажется что едва ли не все соцреалисты – скрытые белофилы. От того образы белогвардейцев в самых что ни на есть «красных» романах и фильмах такие привлекательные, такие благородные, щемят ностальгией и пропитаны почтительностью. Как же, барин! Барин, он барин и есть. Гнедин, вона как! Все 70 лет советской власти щемила эта ностальгия по барину: четвёртые сутки пылают станицы… па-а-аручик Галицын!.. И хруст французской булки. Потому и рухнуло всё: соскучились по эксплуататорам. Апофеозом «соцреализма» стал кинофильм «Адмирал» про Колчака, который такой весь из себя в белом кителе, душка, невинно убиенный, почти святой – даром, что жену флотского товарища-офицера совратил и сделал содержанкой в своём обозе, а народ без суда и счёта вешал, вешал, вешал…
Но когда Ибрагимов возвращается к мальчику, снова всё становится хорошо. Светлый и мудрый, Маленький Принц из развалин Грозного.
Что-то я уже слишком много про саму прозу Ибрагимова написал. Целых два предложения. Это, опять же, моветон. Не принято у нас обсуждать прозу прозаика. Зато можно сколько угодно рассуждать в букмекерском стиле – делать предсказания относительно шансов того или иного произведения заполучить премию. Увы, это последний и единственный информационный повод, чтобы поговорить о литературе.
Может ли «Детский мир» получить Нобелевскую премию? Скажете, нет? Скажете, смешно даже надеяться!
Глупости. Может, ещё как может. Вы читали последних нобелевских лауреатов? Например, Джона Максвелла Кутзее? Прочитайте. Тот же самый формат. Шансы увеличиваются вот ещё чем: вряд ли королевское жюри будет читать книгу Ибрагимова на русском языке. Наверняка есть перевод. И если переводчик хороший, то все стилистические погрешности будут устранены. Язык трансформирован. И получится другой роман, The Child’s World. Шикарно.
А тематика профильная. Национальные и социальные конфликты (жалко нет ни одного негра в романе, зато есть чеченцы – они, почитай, то же самое, что палестинцы), простительный и даже поощряемый национализм малой и страдающей народности в противопоставлении с «великодержавным русским шовинизмом». Опять же про Россию (СССР) написано жутко – почему эта страна закрашена на карте красным цветом? Потому что испокон веков залита кровью невинных… Бинго! Нобель практически в кармане.
И не думайте, что я злорадствую. Присуждению премии своему земляку я буду искренне рад. Только немного печально, что и в литературе каждое лыко идёт в строку дискредитации Советской России.
А в корявости словес Ибрагимова мы сами виноваты. Это, вне всякого сомнения, талантливый писатель, мудрый и опытный человек. Но его загнали в резервацию «национальной» литературы, где он и развивался, не имея обратного отклика, здоровой критики от литературного сообщества. Даже редактированием пренебрегли. А ведь натрави на его романы Шубину, так всё бы пригладилось – говорят, она и не из такого словесного материала способна ваять русскую литературу. И это как раз тот случай, когда литературный редактор жизненно необходим. Сам по себе мальчик, свой собственный, Канта Ибрагимов вырос в столп и основу, в литературного патриарха и академика, так и не научившись грамотно писать по-русски. Завтра ему дадут Нобелевскую премию, и мы все будем фыркать. А нечего фыркать. Надо было раньше принимать его в свою стаю и воспитывать, как волки Маугли. Теперь-то уже ему наша стая незачем.
Как раз сегодня прочитал, что Союз Писателей выдвинул на Нобелевку Валентина Распутина. Воля ваша, а мне показалось, что как бы «в пику» – вот, мол, посмотрите лучше на этого, этот – настоящий русский писатель! Спору нет, Распутин настоящий, и Нобелевки достоин. Да только где же мы раньше были? Вроде бы сроки выдвижения уже прошли.
А Ибрагимову сам Нобелевский комитет прислал уведомление. Проглядели? Ага. «Какой же он русский писатель, если он не русский!». Русский, русский он, как писатель. А если кому не нравится, что каждый эвенк может написать на русском языке роман, да ещё и получить за него Нобелевскую премию по литературе – так на этот случай есть хорошая строчка у русского поэта Бориса Гребенщикова: «Купи себе у Бога копирайт на русский язык».
Герман Садулаев
Комментарии:
10-03-20 10:32 Ваня
Зубоскальство и раздолбайство. И по большому счету, трусость. Ответить
10-04-04 16:12 Al
«Джалка» вырастила Германа и Канту. Одного вскормила (и шедро), второго чему-то научила. Вообще-то, класс! Так неуважительно писать о Канте. Он-то о Вас иного мнения. Да, мне понравился и Ваш пассаж об особенностях чеченского языка. Ответить
10-04-14 18:01 Sveta
Нравится то, что вы пишите, правда режет слух грубость, резкость вашей прозы, и этой статьи. Но именно это волнует, конечно, не только это. Согласно с вашей оценкой романа. А нобелевская премия, как и многие другие была и остается больше политикой, чем литературой. Ответить
10-04-16 14:43 Zlata
Что можно сказать?. Грубо и точно. Голос народа (на кухне). Природный талант и цинизм пополам с нежностью нигде не пропадут, даже в критике. Канта в какой-то мере покусился на тему Германа — мальчика на чеч. войне («Я — чеченец»). Разница между талантом и трудолюбием (в купе с упорством и пронырливостью), конечно есть. Но обижать слабых, пусть и 2-хметровых как-то не очень красиво.Жесткую прозу Германа признали, как это ….простые чеченцы, хотя там довольно много критики в отношении чеч. народа. Но Садул. не признан в офиц. чеч. кругах, он пока еще не стал офиц. чеч. гордостью — что удалось Ибрагимову. Ответить
11-06-28 10:17 Заира
На одном дыхании прочитала все книги Канты Ибрагимова, что не могу сказать насчет произведений Садулаева Германа ( я про него вообще не слышала), хотя очень слежу за новинками чеченской литературы. Абсолютно не согласна с критикой в адрес писателя. Таких прекрасных произведений, когда просто не можешь оторваться от книги в нашей литературе просто нет, разве что «Долгие ночи» Абузара Айдамирова. Спасибо, Канта Хамзатович! P.S. единственное, что хотелось бы пожелать писателю, это исключить интимные моменты присутствующие в романе «Седой Кавказ», которые никак не соответствуют нашему менталитету. Ответить
12-05-05 01:03 Муслим
Заира, тогда вам не стоит читать и Садулаева. Там уж глубже погрузиться придется. Абсолютно вы не поняли сути статьи. И Садулаев, и Ибрагимов довольно жестко пишут. Но если ибрагимова понимаешь лишь закончив читать книгу, то читая садулаева я наслаждаюсь чуть ли не каждым предложением. Знаете ли, погружаешься в атмосферу и сразу тянет взять в руки гитару и зарубить что-нибудь на жестких прятяжных рифах. Ответить