(Мир Александра Вампилова. Материалы к путеводителю. Иркутск, 2000)
Нелегкую задачу поставили себе авторы этой книги, решив сконцентрировать в одном томе правду о Вампилове — человеке, художнике и пророке. Столь смелое намерение авторов-составителей оправдано возросшим количеством исследований о выдающемся драматурге, которые, достигнув своей критической массы, нуждаются даже не в систематизации, а в отстаивании, как придонная речная вода после маневра баржи-сухогруза. В этом смысле жанр и род книги является, так сказать, «отстойно»-промежуточным, получив уклончивое жанровое наименование «материалы к путеводителю». Противоречивость эта, однако, исходит из лучших побуждений: стремления к документально-исчерпывающей информации в сочетании с принципом научного волюнтаризма, практикуемого в «сборниках материалов конференций», симпозиумов и проч.
Так, например, «биография» Кутулика, пригорода Иркутска, где родился Вампилов, прослежена с конца XVIII века, а самого писателя — с прадедов, в контексте их обширного бурят-монгольского и русского потомства. Подробности же детских, юношеских, отроческих лет способны вызвать симпатию своей избыточной осведомленностью любого гурмана мемуаристики и архивистики. Цифры, даты, топонимы «отчетно»-статистических статей в то же время соседствуют с живым, почти беллетризованным повествованием (например, о драке Вампилова и студентов с рабочими, нашедшей отклик аж в «Голосе Америки»). Венчает всю эту роскошь биографического «вамииловедения» скромная заметка «Вампилов и Байкал», слишком сдержанная для этой скорбно-волнующей темы.
Основное место в этом подлинно энциклопедическом издании занимает скрупулезный — с разных точек зрения, уровней восприятия — анализ художественного творчества драматурга. Характер расположения статей, соблюдающий как хронологию творчества Вампилова, так и последовательность аналитических вторжений в живую плоть произведений, несомненно порадуют специалиста (критика литературного и театрального, литературо- и театроведа), но заставят поднапрячься простого смертного. Так, если подраздел «Произведения и персонажи» блистает лапидарной информативностью, завершаясь длинным списком героев и антигероев рассказов, фельетонов и пьес, то рубрика «Художественный мир» рассчитана в основном на развитое абстрактное мышление читателя-реципиента. А названия этих статей, например, «Жанровое своеобразие драматургии А.Вампилова» или «Философско-этическая позиция Вамнилова» вкупе со специальной терминологией — «аксиология», «амбивалентность», «архетип» и др. — подвергнут испытанию читательское терпение и эрудицию.
Впрочем, рубрикация книги такова, что у читателя есть выбор, и он всегда может ограничиться краткой статьей-аннотацией, особо не вторгающейся в мудреный тонкости. Образцовой в этом смысле является характеристика пьесы «Прощание в июне», сюжет которой, по мнению С. Смирнова, построен на мотивах выбора и купли-продажи и которая «особых дискуссий» не вызвала. Но вот что касается «Утиной охоты», этого самого ненарочитого шедевра Вампилова, составители целомудренно предпочли избежать лобовых формулировок, отослав любопытствующих к статьям В. Курбатова, Н. Антипова, Н. Баландиной, Н. Киселева, С. Козловой, В. Нарожного, И. Плехановой, М. Рожанского и других авторов книги. Эта академического толка осторожность в оценке пьесы возвращает нас к мысли о сугубом чувстве жизни у Вампилова, зачастую ставящем в тупик компетентных критиков, работающих на стыке литературо- и театроведения. Ибо там, где автор более всего удален от своего материала — а в драме эта дистанция максимальна — в сходном положении оказываются и критики-аналитики, легко соблазняющиеся готовыми терминами вроде «довампиловская» и «поствампиловская» драматургия» (см. одноименные статьи). Настолько, что такие знатоки творчества писателя, как Н. Анастаеьев и М. Рожанский, сходясь в оценке критической неоперабельности Зилова — героя и протагониста автора, — вынуждены прибегать к такому, в общем-то, антинаучному «термину», как «загадка»: «самый загадочный из загадочных героев Вампилова» (Н. Анастасьев) и даже поставить проблему о загадке «загадки Вамиилова», то есть почему возникли споры вокруг него и симпатии к нему (М. Рожанский).
Так могучая энергетика загадки А. Вампилова и его героев рождает не менее мощное напряжение исследовательской мысли, атакующей бастион драматургического наследства писателя со всевозможных и подчас неожиданных сторон. Именно поэтому, на наш взгляд, в книгу вошли, разнообразя ее некоторую педантичность, такие вдохновенные статьи-микромонографии, как «Вампилов и традиции зарубежной литературы XIX— XX веков» Н.М. Кузнецовой или «Игровое начало в творчестве Вампилова» И.И. Плехановой.
И, наконец, логика энциклопедического мышления, одухотворенного эстетикой загадки, отводит полагающееся ему арьергардное место в разделе «Творчество» анализу стиля («речевых приемов» и «языковых особенностей») драматурга, представленному в кропотливых статьях Н. Баландиной. И тут, на микроуровне художественного мира Вампилова, становится очевидной земная природа вампиловского творчества, чуждого лукавству метафизики. Например, явления дисфемизма (замена нейтрального слова грубым) в пьесах означает укорененность персонажей в мире посюстороннем, в жизни как она есть, а не какой она может быть.
И почему бы тогда, учитывая исключительное комическое дарование писателя (черта писателя земного, а не «небесного») не исходить из «аксиологии» и «архетипичности» АНЕКДОТА как жанрообразующего «фактора, включающего в себя и игровое и экзистенциально-абсурдное начало? Извините за длинную тираду, которая родилась из желания показать, как один незамысловатый, но емкий термин может сфокусировать то, о чем говорилось многими авторами на страницах книги. Тем более, что это вполне литературоведческой слово (см.работы об анекдотизме в творчестве Пушкина, Чехова, Булгакова, Шукшина, Довлатова), не менее час-то, чем «загадка, встречающееся на страницах данного путеводителя.
И если бы авторы-составители перепечатали статью В. Лакшина, цитирумую, кстати, у С. Ташлыковым, то это стало бы более очевидным. Ибо анекдот — тот универсальный жанр, который и передает «нестерпимую плотность жизни» (В. Лакшин), особенно в ее бытовом разрезе, но и «взрывает» ее, указуя выход из застоя и духовной погибели. Достаточно вспомнить его «насквозь анекдотическую прозу, особенно раннюю, обратиться к коллизиям пьес, одна из которых так и называется «Провинциальные анекдоты», или поступкам и выходкам их героев (траурный венок Зилову, превращение Наконечникова из парикмахера в драматурга), чтобы убедиться в этом. И даже трагизм, нарастающий в предсмертном творчестве Вампилова, синтетичен, обращаясь в трагикомизм, как в том же «Наконечникове». Как не вспомнить здесь хотя бы одну запись из дневника писателя — этого кладезя комических афоризмов и заготовок для новых произведений: «Условия для самоубийства у тебя есть. Тебе не хватает только теоретической подготовки. Читай Шопенгауэра, Достоевского, Кафку…»
Впрочем, это уже скорее к вопросу о «дополнениях и замечаниях», чем о каких-то несуществующих здесь, в книге, изъянах. Ибо вообще в эпоху глобалистики с ее сетевым маркетингом и «сетевой литературой» становится праздным понятие дефицита, недостатка или изъяна: в статье «Интернет о Вамиилове» В. Шерстова, Д. Радимова в разделе «Судьба» дается впечатляющая перспектива скорости, а главное, плотности распространения информации о Вампилове и обо всем, что связано с его именем. В какой-то мере этот компьютерный характер тотального знания обо всем на свете отражен и в книге «Мир Александра Вампилова». И вспоминая этого человека с гагаринской улыбкой и пушкинской (родился в 1937 пушкинском году!) легкостью слова и шутки, перечитывая его рассказы, пьесы, дневники, невольно ностальгируешь. Ведь как-то уж очень легко расстались мы с литературным целомудрием, а где-то и довольно низко пади, заставляя вспомнить слова Сент-Экзюпери о хоралах ХVI века. И теперь 60-е для нас, хотя прошло не четыре века, а четыре десятилетия, увы, уже полузабытая история. Почти анекдот. Тем необходимее сейчас Вампилов с его «живой душой» (В.Лакшин) и словом.
Владимир Яранцев