Имена и книги участников II Славянского литературного форума «Золотой витязь»
29 апреля были оглашены результаты писательского конкурса II Славянского литературного форума «Золотой витязь». Среди дипломантов и участников этого творческого соревнования было много авторов, уже знакомых широкому читателю по прежним временам. Но также прозвучали и относительно новые имена, появившиеся на газетных и журнальных страницах в последние годы. Шесть небольших очерков, посвященных конкурсным произведениям Форума, дают возможность увидеть внутренние художественные токи сегодняшнего литературного процесса.
О ПОВЕСТИ ВЕРЫ ГАЛАКТИОНОВОЙ
Небольшая повесть Веры Галактионовой «Мы будем любить» удивительна ощущением таинства жизни. Неожиданно от предмета или житейской ситуации начинают двигаться волны смысла и чувств, и читатель вдруг оказывается в бесконечном пространстве, в котором все взаимосвязано и пронизано какой-то непостижимой вселенской мыслью.
Сюжет развивается неторопливо, в нем огромное количество подробностей предметного мира, деталей человеческих характеров, окрашенной речи персонажей, тонкой, едва проявленной любви, неприязни, ненависти, раздражения, жалости и интуитивного понимания собственного предназначения.
Поразительно, сколь волшебной может быть не переусложненная смыслами и стилем русская проза в обстоятельствах сегодняшнего дня, когда даже воздух в России напитан неприязнью человека к человеку, цинизмом и полным отрешением от будущего. В повести совсем нет политики и публицистики, ее главная героиня словно бы находится на пороге вечности, как звено, которое должно присоединиться к уже существующему мирозданию. Читателя подкупает и мудрость автора, и метафизика повествования, и великолепный, точный язык – то яркий, то приглушенный.
Эту прозу можно счесть по-настоящему женской – настолько велик и таинственен мир, возникающий в душе главной героини. Ее не случайно зовут Марией, как не случайно в ее устах соседствуют слова Бог и Путь, которые она считывает с древнего иероглифа.
Между тем, удивительнее всего, что такая почти надмирная проза принадлежит перу писательницы, многие страницы которой можно счесть высоким образцом современной русской мысли. Аналитический ум и мастерское владение публицистическим пером, так ярко проявившиеся, скажем, в недавней ее статье «Русское Слово и мировой Ordnung», берут начало в глубоком лиризме ее дарования. И в этом – один из важнейших приоритетов нашей литературы.
О ПРОЗЕ АЛЕКСАНДРА ТИТОВА
Проза Александра Титова выросла из журналистики, в которой всегда важны жизненные мелочи и реальность как таковая – без эстетических причуд, без приукрашивания, без феерических фантазий. Потому события в этих рассказах и повестях отличаются какой-то почти осязаемой достоверностью. Титов рисует характеры, как когда-то говорили, людей низкого звания. Однако читателя не оставляет мысль, что именно такова жизнь и есть на самом-то деле, а все иное – телевизионное и городское – великая иллюзия, которая отнимает человека у самого себя.
Деревенскому миру у Титова присуща некая изначальная, почти звериная простота, которая, однако, не лишена нравственной нормы, но прячет ее под слоем плоти, под рутиной обыденности, под словесной грубостью и натурализмом. Такую простоту можно вписать в духовные рамки экспрессионизма, утратившего надежду и веру в громкие слова, но отражающего земную тягу человека жить. В этом есть черты затаившейся веры и желания быть лучше, чем сегодня получается у простого селянина, вросшего в чернозем. Уснувшая душа его все-таки ждет побудки, петушиного крика, возвещающего рассвет и начало нового дня, однако это ожидание никак не отменяет прозябания тела, его голода и холода, боли и усталости.
Александр Титов будто бы говорит читателю: ты ничего не знаешь о высоких понятиях, потому что не желаешь увидеть и пожалеть низкое. Он как бы проверяет все слова мира на их соответствие земным вещам. Это писатель эпохи дискредитированных названий, времени, когда земля и человек остались без имени, когда внешняя сторона вещей стерлась и везде присутствует только их изнанка. Отсюда – глухое горе рассказов и повестей Александра Титова. Но здесь же и живая, в поту и крови, реальность, продолжающая дышать и трепетать безымянно – до поры, до времени…
О ПУБЛИЦИСТИКЕ ВЯЧЕСЛАВА РУМЯНЦЕВА
Вячеслав Румянцев запоминается читателю как собеседник, трезво и рассудительно входящий в историческую или политическую ситуацию, о которой он ведет речь. Наблюдательность и здравый смысл отличают его статьи и дорожные записки, в которых совсем нет трибунной патетики и гнева. Разбирая приметы народного характера, Румянцев старается уйти от громких обобщений. Однако все частности, приведенные им, как-то неуловимо складываются в картину, говорящую о самых общих чертах явления или народного уклада, и читатель главные слова произносит уже сам. Это редкий дар – подвести собеседника к собственному выводу, не бичуя его логикой и яркими образами. В последнем случае, побежденный красноречием публициста, он способен лишь согласиться с ним и присоединиться к уже готовой интеллектуальной формуле. Но при иных обстоятельствах впоследствии также готов и легко отказаться от навязанного ему рецепта.
Румянцев воспитывает своего читателя и пытается пробудить в нем некие родовые приоритеты, позволяющие выжить народу в трудные времена, сохранить преемственность поколений, семейные узы и органичную связь с природным окружением. Таковы его записки о путешествии в Абхазию, рассуждения в связи с книгой Несостоявшаяся революция».
Воспитание – занятие с отдаленным результатом. Оно требует внутреннего равновесия педагога, ясности ума и трезвого взгляда на реальность. Эти свойства содержатся в самом ядре интеллектуального таланта Вячеслава Румянцева, делая эту фигуру во многом уникальной для нашего жестокого времени.
О ПОВЕСТИ ИГОРЯ МАЛЫШЕВА «ДОМ»
Повесть Игоря Малышева словно бы легализует в жестком и рациональном мире взрослых – волшебный и незамутненный ложью и расчетом мир детства.
В этом детском мире нет правды, которая была бы отягощена жестокостью, и нет вранья, которое вложено в уста говорящего его черствым сердцем. Все эмоции здесь чисты, в них нет двусмысленности. И от того пространство повести кажется чрезвычайно просторным, непредсказуемым и многокрасочным. Персонажи чудесные – домовой, садовый, водяной – полноправные герои сюжета, наравне с родителями маленького Вани. Социальные приметы обозначены крайне лаконично, зато природные черты складываются почти в космос. В этих смысловых координатах автор воссоздает искренние порывы детской души. Это как раз то мировидение, которое имел в виду Христос, когда призывал взрослых быть, как дети.
Сказочная проза Игоря Малышева продолжает замечательную традицию отечественных и зарубежных авторов, но дополнительно еще и вписывает некие универсальные качества ребенка в контекст русского родового восприятия мира. Эта сторона произведений Малышева чрезвычайно важна для нынешнего российского дня, когда все национальное и древнее нуждается в решительной поддержке со стороны творческого сообщества.
Кроме того, современная детская литература во многом может считаться детской лишь условно, поскольку в ней все чаще и чаще в адаптированном виде встречаются установки пошлого и неискреннего мира взрослых.
Тогда как сюжеты Игоря Малышева призваны сохранить и показать образ кристального детского мировосприятия, которое во многом поддерживает равновесие цивилизации и не позволяет ей упасть безвозвратно в пучину зла и беспамятства.
О ПУБЛИЦИСТИКЕ ЕЛИЗАВЕТЫ АЛЕКСАНДРОВОЙ
Статьи Елизаветы Александровой-Зориной отличаются яркой образностью, точностью слова, ясным видением основ современного российского существования. Находя жесткие слова для описания сегодняшнего дня, автор легко соединяет нынешнее время с историей, показывает, насколько маргинальные черты давней жизни теперь стали катастрофически весомыми. Таким образом, автор создает объемную картину того социума, тлетворного и дегуманизированного, который облекает каждого гражданина России – умного и глупого, честного и циничного, бедного и богатого, юного и пожилого. От этой грязи не уйти, не спрятаться, необходимо ее осмыслить и определить ее место в русском бытии, дабы затем – уже не завтра, а может и не послезавтра – избывать эту скверну ежесекундно и повсеместно.
Образная публицистика сегодня в дефиците, однако именно она более всего воздействует на душу простого человека, который в усталости своей не может следить за пунктуальным аналитизмом иных, часто очень прозорливых и глубоких, статей. Именно такое писательское слово может отвести в сторону от читательского глаза и уха гримасы и гнусный смех современного российского капитализма.
Вместе с тем, работы Александровой ориентированы на протестное восприятие действительности, на ее неприятие, однако позитивной опоры для духовного сопротивления в этих текстах не достает. Упрек этот существенный, потому что душа человека все-таки жаждет хотя бы минутного успокоения и пусть небольшой, но непререкаемой истины. Совсем коротко это можно обозначить как укоренение в любви.
Но все же – сегодняшний день требует гнева, и полемические статьи Е. Александровой-Зориной являют собой его блестящий литературный образец.
О ПРОЗЕ ИВАНА ЗОРИНА
Рассказы Ивана Зорина поражают близостью к классическому стилю русской прозы. Многие вещи кажутся написанными век тому назад или полвека – в них спрессовано время и опыт человека, которого история испытывает на прочность, хотя уместней было бы сказать: «пытает». В каждом наблюдении и мельком брошенной фразе сконцентрировано знание автора о жизни и горькая мудрость, которая не склоняет к печали читателя, но показывает, в каком мире он существует. Эта плотность повествования напоминает прозу Андрея Платонова – не стилем, но чувством вязкости мироздания, некоей «перенабитости» жизненного пространства отпечатками прежних событий, чувств, решений… Герои действуют вроде бы свободно, но как раз этой свободы обрести счастье или горе у них, как оказывается, и нет.
Перу Зорина послушны сюжеты философские, для которых автор мастерски находит речь очень конкретную, подкрепленную предметикой и окрашенной лексикой персонажей. И такие рассказы врезаются в память читателя, как будто он знал их всегда. Иное дело материя современности, плоть настоящего. К ее изображению Зорин приступает очень осторожно, и на письме она выглядит пока не столь убедительно.
Таким образом, в каком-то самом общем смысле, сегодня в прозе Ивана Зорина мы вынуждены выбирать между литературой как искусством и литературой как изображением животрепещущего мгновения. Разумеется, день настоящий особым художественным образом претворяется в искусство. Для этого претворения, как правило, требуется некоторая пауза, т.е. дистанция, которая позволяет сгладить наглядное и высветить глубинное. Но литературный процесс и собственно сам читатель требуют от автора отобразить то, что происходит сейчас или, в крайнем случае, – было вчера: узнавание в искусстве вещь крайне важная, хотя, разумеется, и не самая главная.
Потому-то блестящая проза И. Зорина для русской литературы ныне предстает своего рода камнем у развилки дорог: направо – художество, налево – правда.
При этом важно отметить, что эти рассказы определенно пронизаны национальным началом – тем пытливым и парадоксальным вопрошанием человека о судьбе, которое является как бы факсимильным оттиском отечественной литературы.
Вячеслав Лютый