ГОРОДСКАЯ СУМАСШЕДШАЯ
Наполняет апрель
Сокровенным свеченьем
Клёнов тонкие пальцы
На струнах лучей.
Улыбаясь, иду –
Вечно против теченья,
Против вечно спешащих
Навстречу людей.
К тусклым лицам
Глаза опускаю несмело,
Чувство детской вины
Настигает опять:
Как душе объяснить,
Чтоб молчала,
Не смела
Даже помнить о том,
Что умеет летать?
Я сливаюсь с толпой.
Но меня провожает
Не обманутый мною –
Иль чудится так? –
Окон взгляд неотрывный,
Таким он бывает
У ничейных детей,
Стариков и собак.
Льнут к земле облака –
Им тоскливо без ласки.
Мир желает Любви –
И не хочет взрослеть.
Даже веки сомкну –
Солнце юбкой цыганской
Ало бьется в глазах…
И костры – во всю степь.
И ветра – во всю мочь!
Ставни сорваны с петель,
Тайный голос окреп
И торопит: пора!
В мир моих парусов,
Моих песен неспетых –
Да простят меня все,
Кто хотел мне добра!
В луже – прутик
Расцветшей загубленной вербы,
Мокрый, словно котёнок,
Забытый, ничей.
С ним взойду я на борт
Сумасшедшего неба,
Что спустило мне трап
Из апрельских лучей.
И К А Р
Позади последнее усилье –
Я один на выжженной скале.
А за мной крестом – немые крылья
И распятьем – тень их на земле.
Неподвластен жребию иному
И страстям своим не господин –
Грешен ли, что стали мне, земному,
Тесными объятия вершин?
Гнев богов был нем, пока парил я
В дерзких снах.
Но лишь очнусь от грёз –
Душу рвут мои немые крылья
С яростью двух согнутых берёз.
Смертной мукой выбора охвачен,
Как в костер, смотря в глаза Судьбе,
Знал я: невозвратностью оплачен
Будет шаг мой к самому себе.
Знал – но никогда так счастлив не был,
Как сейчас, когда пророчит грусть,
Что, шагнув т у д а,
В живое небо,
Я живым на землю не вернусь…
МОНОЛОГ НА КОСТРЕ
Не вам судить меня,
Святейшие отцы.
Объявлен приговор,
Я в полной вашей власти.
Но с высоты костра
Вы для меня – юнцы
Из тех, что вечно ждут,
Как милостыни,
Ласки.
Все на одно лицо…
Уже вздохнул костёр,
Над площадью заря
Зияет рваной раной.
Последней мукой мне –
Безмолвный ваш восторг,
Безгрешный,
Словно взгляд
Мальчишки – пиромана.
Ах, милый мой палач!
Во сне и наяву
Он не жесток – о, нет!
Своей любовью страшен.
На медленном огне
Бессильных «почему»
Истлеет сердца крик:
Оно сгорает раньше.
Но я жалею – вас.
В пыли священных книг
Вам не найти рецепт
Той совершенной пытки,
Что уничтожит власть
Чуть слышных слов моих
И тела лунный зов,
И слабый свет улыбки.
Когда бы знали вы,
Свой тайный суд верша,
Что, в пепел обратив
Все ваши обвиненья,
Я, из огня восстав,
Так улыбнусь: «Грешна!» —
Что все костры Земли
Погаснут на мгновенье.
Вам не узнать меня,
Когда вернусь опять.
Когда я, вспомнив всё,
Замру перед толпою
И, вопреки молве,
Начну не мстить – спасать,
И буду вновь любить
И жертвовать собою.
Вы правы: э т о т грех
В веках не отмолю.
И даже в Судный день
С печалью заповедной
Ответствуя: «Грешна:
Любима и люблю»,
Услышу за спиной
Знакомый возглас:
«ВЕДЬМА!»
ПАМЯТНИК НА КРЕСТОВОЙ СОПКЕ
Над суетой,
над суесловием
Вознёс меня ночной зюйд-вест…
Смотрю на профиль твой, Крестовая,
В разрыве туч – скала и крест.
Он, мною никогда не виданный,
Вдруг ранил память – отчего?
В душе над старыми обидами
Рубцом багровым – тень его.
Судьба, за промахи не милуя,
Знай, от беды к беде вела.
Все ветры, знойные и стылые,
Ваяли нас, сестра-скала.
И, боль нечеловечью выдюжив,
Прищур вождя,
воздетый перст
Нам не представить здесь:
не выдержит
Никто из них наш бабий крест.
Им – власть держать.
А нам – объятием
Мир от безумия спасать,
С больной страны снимать проклятие
И сыновей с креста снимать.
Из века в век стоять на росстани,
Молясь, любимых ждать с морей…
Крестовая моя, ты – крёстная
Всех жён,
невест
и матерей.
Не знаю: сбудется, не сбудется,
Но не случайно с детских лет
Мне над тобой в тумане чудится
Не крест, а женский силуэт.
Лицо судьбе навстречу поднято:
Легко шагнув сквозь времена,
В святом неведении подвига
Сильнее всех смертей она.
В разрыве туч, взлетев стремительно
Вслед кораблям, замрёт рука…
Я вижу ангела-хранителя
Владивостока – на века.
МАТЕРИНСКОЕ
Ветер туман разорвал
На пелёнки.
Бессонница жжёт —
Пощады не выпросить.
Труднее стократ,
Чем любого ребёнка,
Сердце в ночи
Материнское выносить.
Не обмануть его,
Не убаюкать.
Ладони у горла
Скрестив повсенощно,
Стрелкой рулетки
Кружишь поминутно:
То – дверь,
То – окно
И – звёзд многоточие…
Нет на Земле
Неподъёмнее груза:
Вечно нести
В одиночку приходится
Сердце –
Всеженской памяти узел,
Тёплый от крови и слёз
Богородицы.
Словно ребёнок,
Еще не рождённый,
Под сердцем – весь мир
Встревоженный мечется.
…Смотрит, безмолвствуя,
В очи Мадонны,
Склоняясь пред крестом её,
Сын Человеческий.
* * *
Бабушка плачет: вырвали сумку
С пенсией,
выследили у почты.
Лицо – как листок в замерзающей лунке
В петле платка белизны непорочной.
Её жалеют.
Советуют разное.
Власти ругают: «Безобразие!»
Только собачка
бездомная,
щенная,
Смотрит в лицо ей,
словно Вселенная,
И тоже плачет…
НЕЛЮБИМЫЕ ДЕТИ
Нелюбимые дети
Растут, словно в поле вьюнки.
Нелюбимые дети –
Они так торопятся вырасти!
В мире взрослом их много –
Там легче тоску свою вынести,
Но самим повзрослеть не дано:
Стебли душ остаются тонки.
Из них вырастают преступники.
И – поэты…
* * *
Не страна победила страну –
Мы в войне победили Войну.
Победили такою ценой,
Что не снилась стране ни одной.
Мир спасённый,
Оставь ложь и лесть
И не лезь ты нам в душу, не лезь,
Нашу боль, нашу память не трожь,
Не пытай – все одно не поймёшь,
Почему пред великой бедой
Мы едины душой и судьбой,
Почему рядом с нами в тот час –
Вся Россия: до нас, после нас,
Вся незримая светлая рать…
Мы не можем Войне проиграть.
Р А С П Я Т И Е
Крест, пылающий в нас, — извечен,
Ибо так ненавидеть, любя, —
О, Россия, женщина женщин! –
Можно только одну тебя.
Презирая – молить прощенья,
Покидая – назад спешить.
Ты – мучительное спасенье
Для погрязшей в земном души.
Ты одна, одолев проклятье,
Боль и стыд переплавишь в свет,
Заслоняя своим распятьем
Грешный мир от грядущих бед.
ВЕРНЫЙ
Как сказать исхудалому скорбному псу,
чтоб оставил он пост
у крыльца и колодца?
Что стеречь тебе, старче?
Изба продаётся.
А когда её купят, то сразу снесут.
Как собаке сказать, что свободна она:
третий год ни цепи,
ни хозяина нету.
Так иди же, ступай –
на все стороны света,
и забудь своих бывших богов имена!
Но, читая с лица, пёс поймёт: виноват.
В том, что стар, в том, что жив –
даже смерти не нужен…
Как ты мог столько лет
жить всем сердцем наружу
на земле, где и Бог за любовь был распят?
Как смогло твоё сердце
до самого края,
до озноба вобрать
заповеданный взгляд
той Любви,
о которой не говорят,
чистый слиток её на слова не меняя?
ГОЛОС
Я – голос, я – тихий голос
Земли бездольной моей,
Её материнства горесть,
Недетская грусть детей.
Я – боль стариков забытых,
Печаль деревень – пустынь,
Погостов, водою смытых,
Сожжённых дотла святынь.
Я – горечь надежд недолгих
И свет непогасших глаз
Всех, преданных ей и долгу,
Всех – преданных … и не раз.
В её ветра штормовые
Мой голос навечно влит:
Не я говорю о России –
Она во мне говорит…
ЛЕЗГИНКА НА УССУРИ
Волны смолкли, страшась
зацепить раскалённый край пляжа.
И жюри от жары
сатанело при каждой заминке,
но жалело в душе
дагестанских парней в камуфляже:
не спеклись бы в кирзе,
не спалили бы крылья лезгинке.
С удивленьем, восторгом
вбирали берёзы-подростки
ритмы рек ледяных,
эха горного голос гортанный.
А солдаты, помедлив,
привстали на шатких подмостках
на носочки и – взмыли
над русской полынной поляной.
Что творили они
на речном допотопном понтоне —
семь сердец, семь лучей —
танец, словно алмаз, ограняя!
Разве можно без слов
так сказать о любви и о доме,
чтоб семь радуг обняли
Россию – от края до края?
Чтобы вышли мы к ним –
из палаток, из тени дубравной,
из поруганных вер
и обманом отобранных родин…
Если б слышал Кавказ,
как кричат его мальчикам «браво»
с берегов Уссури,
дети разных эпох и народов!
Если б видели те,
кто их судьбы заочно решает,
матерям сыновей
возвращая в свинцовом «конверте»,
как лезгинку на «бис»
вызывает народ –
ВЫ — ЗЫ – ВА – ЕТ!!! —
словно это вопрос
для России всей жизни и смерти…
07.08. 2008г.
ДЕРЖАВА
В. Распутину
Мне говорят, что на краю Россия.
А на краю России на меня
со стен часовни в слабом свете дня
глядят матрёны,
ксении,
марии.
Великие праматери мои,
Босые лады русских богомазов…
На всём пути Державы сколько Спасов
Взошло на вашей
молодой крови!
Наследуя лишь подвиг отреченья,
Вы молча, долг над горем вознеся,
Держались – и держали небеса
Свинцовые
над каждым поколеньем.
А новый век держался за подол,
И вслед за мужем шла повестка сыну,
И плакала, припав к плечу осины,
Весна-вдова
над пеплом бывших сёл.
Страна-полынь… Тебя зовут рабою
Лишь те, кто сам утратил честь и стать.
В войне трудней всего не воевать,
А для победы –
отступать без боя.
И все слова, что дух Руси ослаб
И близится закат её печальный,
Страшат, пока не встретятся с молчаньем
До немоты усталых
русских баб.
В таком молчанье кедры вековые,
Взойдя над взморьем, на семи ветрах
Качают луч рассветный на ветвях
И держат,
держат на краю
Россию…
Галина Якунина