Пути духовной эволюции человека
Поэзия – это путь. Сначала – душевного сопротивления жизненным испытаниям, затем – духовного роста. Во все времена это — один из труднейших путей эволюции души человека, познания им жизни и самого себя. По сути — поединок с судьбой: она тебя бьет со всей силы и ждет, что ты скажешь. Выдержал? А если тебя вот так согнуть? Да еще придавить сверху? Такое чувство, словно у души все суставы выкручивают до хруста, все мышцы растягивают, словно в балетной школе. Но если выдержал — осанка на всю жизнь будет другая. Особая. А поскольку борьба эта в большей или меньшей степени идет в душе каждого, то и стихи рано или поздно становятся достоянием всех.
Говорят, что поэзия – это призвание.
Да, ты призван. К ответу перед собой и перед Богом.
Когда душа начинает искать Слово, чтобы выразить себя, свою муку и свою веру – твой путь определился.
Лирическая поэзия, то есть, собственно поэзия, требует от человека предельной открытости сердца.
Но мужская природа, инстинкт самосохранения, требования безопасности, выработанные веками, призывают к сдержанности, осторожности в выражении чувств и эмоций. Отказ от всех масок и бронежилетов, готовность к неизбежной душевной боли дается мужчинам нелегко. И как следствие, в них, поэтах, проявляется неуловимая женственность, уязвимость, мнительность.
А женщины-поэты – они живут сердцем. Но открыть его всем – все равно, что раздеться перед всеми. Для этого нужна не просто душевная отвага, но и ясное осознание, что и зачем ты хочешь сказать. А добиться этой ясности, трезвости выражения при накале и хаосе чувств очень трудно. И вот этот рационализм и сила духа даются женщинам-поэтам не легче, чем поэтам-мужчинам стихийность и иррациональность.
Может быть, поэзия, переплавляя человека, делает его андрогином?
Поэты, наверное, самые нелюбимые дети любой эпохи. Потому что они задают небесным и земным властям самые неудобные, самые запретные вопросы.
Нет большей головной боли для власти, чем человек, выбившийся из стада, из толпы, из строя. Нет ничего опаснее для нее, чем он — посмевший стать самим собой, осознавший свою индивидуальность. Потому что это преображение еще и заразно.
Любое творчество – это поиск себя, поиск в себе Бога, попытка вспомнить, кто ты и зачем пришел в этот мир.
Любая работа души, приближающая человека к Творцу, достойна уважения и внимания, какими бы незначительными не казались ее результаты. И, напротив, — самые яркие достижения тускнеют, теряют свое значение, если взращивают гордыню и небрежение ко всем остальным, не твоим творениям.
Когда стихи твои выходят «на люди», начинается одно из самых непростых испытаний. Забывается, какой ценой родились слова, проникшие в сердца людей, гордыня поднимает голову и озирается: а я-то! Вон чего написал!
Нередко этот солнечный удар настолько силен, что первый публичный успех поэта становится и последним.
Поэзия, как и любовь, — движение души к свету. Поэтому ей, как любви – все возрасты покорны.
Но как любовь бывает эгоистической, дикой, неразвитой – в силу неразвитости души – так и стихи. И это опять-таки не зависит от возраста.
Поиск человеком своего творческого пути – то же самое, что поиск веры.
Какие только секты, общины и церкви он не посетит! Что выберет дрогнувшим сердцем – то и его. Разочаруется, вырастет из стесняющих душу пут – пойдет искать дальше. И люди вокруг тоже будут меняться.
Все постепенно, все – по ступеням. Никому не объяснить насильно то, что тобой выстрадано.
В России вечная несытость и несвобода всегда заставляли живые души людей искать способ сопротивления. Исключительно благодатная страна для поэтов! И нигде, по наблюдениям аналитиков, поэзия не была так востребована – в любой форме, от сатирической до трагедийной. Чем сильнее, неодолимее давление внешнее, тем собраннее и несокрушимее противодействие души. Какая-то тихая, отчаянная ярость: не возьмете! не властны! Вообще круг судьбы, круг беды не разомкнешь простым физическим усилием. Но, совершив неимоверную незримую работу, душа взмывает, вырывается из этого круга. И человек встает над бедой.
Видимо, это особое мужество: принимать происходящее с тобой без осуждения. Непротивление злу насилием, о котором говорил Христос, на мой взгляд, и предполагает внутреннее, духовное противостояние. Это намного труднее, чем сопротивление физическое.
Почему люди так слабо восприимчивы к добру и красоте?
Скажем, так: науке известны рефлексы условные и безусловные. Понятие добра и красоты, на мой взгляд, тоже бывает безусловное, когда душа большинства людей замирает при виде рассвета над морем, полета птицы, цветущего сада, звездного неба.
А есть понятие о красоте привитое, условное, которое передается человеку через человека. Вот тут сложнее: кто и в какой семье вырос, какое воспитание-образование получил, какой ступеньки развития достиг. И кто, соответственно, доверяет своему вкусу и голосу сердца, а кто идет туда, где модно и «раскручено».
Драмы тут особой нет. Ведь на любую ситуацию можно взглянуть по-разному: изнутри, сбоку, сверху. Вот прошла выставка детского рисунка «Россия духовная и вестники ее славы»: обидно, что дети рисовали, старались, взрослые тоже старались, устраивали, а народу пришло мало. Но если посмотреть извне, со стороны: ведь вопреки всему выставка состоялась, и люди видели ее и оставили в книге отзывов восторженные отклики.
А если взглянуть «сверху» – да разве в количестве посетителей дело! Ведь потрясает талант детей, их мудрость, их вера в Россию и любовь к ней. Они есть, эти дети, которые так видят и чувствуют свою многострадальную страну. И говорить о гибели России, о том, что нет у нее будущего, мягко говоря, преждевременно.
Развитие духовных процессов не подстегнешь и массовыми они никогда не будут.
Я поверила в Бога, когда умирал мой сын.
Но только недавно пришло понимание того, что Бог не на небе, не где-то извне, он – в моем сердце.
Он – это я. Для меня это стало потрясением. Ведь одно дело – грешить и просить прощения у кого-то на небесах: согрешил – покаялся – снова согрешил. А отвечать перед самим собой, за все отвечать – это совершенно иная ситуация, измерение иное. Не знаю, это ли имел в виду Пушкин, когда писал: «Ты сам – свой высший суд». Но появляется совершенно иной взгляд на события – извне, сверху. И чувство одиночества усиливается. Понимаешь, что все твои духовные прозрения и открытия бесполезно кому-то навязывать: это только твой путь, работа только твоей души. Люди не верят тому, что им говорят, они до всего должны дойти сами. И у каждого свой способ учиться.
А поэт – не учитель и не пророк. Он – слабый, грешный человек, который услышал голос Бога в своем сердце. А стихи, может быть, это то, что Бог считает возможным сказать сначала самому человеку, поэту, а уже через него – другим людям.
Душа дорастает до каждого слова, будь то душа поэта или читателя.
Тот, кто может услышать тебя – услышит обязательно. Ты делаешь свою работу для себя прежде всего, для своей души.
А души растут по-разному. Если ты и оказался в плане поэтического мастерства – или ремесла! — на пару ступенек выше кого-то и презрительно вниз поглядываешь – грош цена твоему мастерству, ибо душой ты ничуть не вырос.
А лестница – то над тобой – бесконечная.
Заговорившему на языке поэзии, конечно же, необходимо, чтобы его услышали. Но к читателям надо относиться так же спокойно, как и к сочинителям. Только Время способно расставить все местам. Стихи услышат люди, которые прошли путь, похожий на твой, которые думали о том же, но другими словами.
Это же так просто: твоего читателя никто не отвратит и не отнимет! Он будет расти вместе с тобой. А отстанет – ничего страшного. Главное — самому не остановиться в росте.
Ведь настоящую радость творчества ни с какими наградами не сравнить.
Вот — ты. Вот – лист бумаги и ручка. И ничего нет вокруг: лжи, крови, насилия…
Ты чувствуешь Бога в душе. И сам становишься в этот миг таким, каким Он тебя задумал при сотворении мира.
Если любое творчество, а тем более словесное – вызов Тьме и Хаосу, ведь первое Слово и было началом сотворения мира, — то оно призвано гармонизировать чувства и мысли, которые раздирают душу человеческую. Поэтому мне и кажется, что без ритмики, без четкой музыкальности строчек не будет ясности изложения и проникновения слова в душу.
Музыка стихотворения у каждого поэта – своя. Но даже поверхностное знакомство с историей литературы заставляет задуматься о закономерностях стихосложения.
Стихи, которые пишутся без размера и рифмы, которые лишены пунктуации и идут как поток сознания автора – не зацепляются за сердце читателя. Как бы оригинальны, умны и философичны они ни были. Ум можно подключить, сердце — нет.
Стихи, на мой взгляд, неразрывно связаны с музыкой космоса, с пульсом нашей планеты и биением сердца. Мне кажется совсем не случайным, что самые великие, самые пронзительные стихи русской поэзии, которые словно бы входят в нас с молоком матери, написаны четко выверенными, отшлифованными размерами – хореем, ямбом, дактилем, анапестом. Либо – в стихийном стиле русских песен и плачей. Эти древние ритмы, совпадающие с ударами сердца, кажется, сами притягивают нужные слова. И рождается единственно возможное сочетание, где ничего не переставить и ничего не убрать:
«Люблю тебя, Петра творенье…»
«Выхожу один я на дорогу…»
«Не жалею, не зову, не плачу…»
«Взбегу на холм и упаду в траву…»
А форма сонета, венка сонетов? Казалось бы, жесткие рамки, разгуляться негде. Но сама ритмика, музыкальная форма сонета настолько универсальна, настолько созвучна внутреннему ритму человека и одновременно находится в гармонии с ритмикой земного и звездного миров, что слова чувствуют себя в тесной и строгой форме вполне свободно. Думаю, дело в том, что этот ритм, эта музыка – она из Вечности, она была всегда, она глубоко естественна, как шелест волн и дыхание ветра.
Сколько бы ни ломали эту традиционность, сколько бы ни старались изобрести свое, небывалое – в памяти остаются стихи, написанные в классической форме. И дело тут совсем не в примитивизме. Просто душа не принимает другую музыку.
Она мудрее ума.
Откуда и как идут стихи?
Много раз доводилось слышать, что они идут под диктовку «сверху». Словно стихотворец антенну настраивает и работает, как приемник.
Есть еще стихи «из головы», бесконечно причудливые, вариативные конструкторы.
И есть стихи – из сердца. Идет какой-то гул, вибрация, нередко – до физической боли и озноба. Гул постепенно сменяется ритмом, ритм – мелодией, на мелодию идут слова.
Вообще когда возникает мелодия стихотворения и оформляется первая строчка-мысль, дальнейший процесс идет быстро. Но стихотворение, написанное за день-два, долго не отпускает, шлифуется по слову. Нередко найденное с таким трудом слово в корне меняет все четверостишие-катрен, приходится и его переделывать, и все стихотворение тоже. Но первоначальная мелодия меняется редко, почти никогда.
Стихи из сердца – самые мучительные.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Воистину…
В истории литературы и культуры остаются стихи и «надиктованные» и «сконструированные». Но в памяти народа – только рожденные сердцем.
Я – филолог по образованию. Честно сдавала экзамен по теории литературы, в том числе – по стихотворным премудростям: стихотворным размерам, инструментовке стиха, всем этим ассонансам и аллитерациям, анапестам и амфибрахиям.
Но сейчас, когда я сама пишу стихи, нет-нет, да и думаю: хоть кто-нибудь из поэтов был всерьез озадачен прикладным применением знания литературной теории?
Ведь в идеале женщину можно подготовить к родам: рассказать ей анатомию и физиологию, обучить оптимизации процесса, технике расслабления одной группы мышц и напряжения другой, правильному дыханию… но когда этот «процесс» настигнет тебя всерьез – что ты вспомнишь из этой теории? Тебе все равно, что происходит вокруг – только бы сил хватило выдержать. А потом — плывучее, зыбкое состояние, когда не верится, что все позади и – вот он, живой, кричит…
Поэзия – это путь духовной эволюции.
Но ведь любовь, материнство – тоже путь. И он дает невероятную внутреннюю силу, бесстрашие и свободу от всех предрассудков: бытовых, религиозных, государственных.
Материнство – самый незамутненный голос сердца человеческого.
А ведь творчество и есть материнство, сотворение. Это любовь любви, самая глубочайшая женская суть. Я думаю о том, что почти все великие поэты: Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Тютчев, Рубцов, были либо сиротами при живых матерях, либо сиротами – в прямом смысле слова. И это осознание сиротства, на мой взгляд, было основной причиной обращения их к поэзии в раннем возрасте. Первый толчок к поэтическому творчеству – боль одиночества, тоска по любви, поиск гармонии мира. И второй могучий толчок – тоска по воле. Ведь Россия для поэтов всегда была и любимой матерью и свирепой мачехой одновременно. Всегда их сердце рвалось от этого противоречия.
Тема сиротства такой яркой алой нитью проходит через творчество всех больших русских поэтов, что удивительно, почему до сих пор нет серьезных литературоведческих исследований на эту тему.
Удивительный парадокс материнства: в физиологическом смысле оно делает женщину очень слабой и уязвимой, порабощенной своим младенцем. В духовном – дает сильнейший стимул к росту, необычайную силу сердца, новый взгляд на мир и чувство единения со всем живым на земле. Безошибочное предчувствие судьбы своей, опережающее и отрицающее доводы разума, дает ей право общаться с Небом напрямую, потому что в сердце – Бог, который есть Любовь.
Но одновременно на эти высшие знания накладывается вето, печать молчания. Чтобы женщине снять этот запрет и высказать то, что она знает и чувствует, нужно переродиться, переплавиться душой в немыслимых испытаниях.
Сегодня женщины чувствуют, что мужчины выдохлись, устали духовно еще больше, чем физически. Они изранены и обескуражены в этих вечных битвах, революциях, перестройках, которые ведут либо по замкнутому кругу, либо в никуда.
Мужчины могут устать. Могут недотерпеть.
А женщинам, когда речь идет о спасении и сотворении, это просто не дозволено.
Ведь никто не спрашивает, какой ценой родится дитя. Ценой жизни – значит, ценой жизни. Здесь не может быть никаких «не могу, устала». Точно так же, когда речь идет о спасении. Во все века женщины спасали и будут спасать врагов, иноверцев, инородцев. И никто не властен запретить им делать это.
Для того, чтобы женская сила вызрела, проросла, проявилась сполна, женщине надо хоть недолго погреться в объятиях сильного и мудрого мужчины – отца, брата, возлюбленного. Тогда в час испытаний она выстоит.
Но сильный и мудрый мужчина не явится из ничего, он тоже «прорастает» в объятиях матери и возлюбленной.
Может быть, это закон сохранения сердечной энергии?
Сколько же звеньев надо было выбить из этой великой цепи, чтобы люди забыли главную заповедь материнства и отцовства: теплом своих крыльев, своих сердец оберегать душу ребенка от одиночества и непонимания?
Ведь это так просто: «Я рядом. Я тебя люблю. Ничего не бойся, взлетай…»
Самая трудная родительская наука – понять, что дети выросли. И – отпустить.
Душой отпустить, поверив, что все у них получится.
Библейский бог разгневался на людей потому, что, еще не дозрев до любви духовной, не постигнув главную суть сотворения, они стали производить себе подобных, незрелых.
И родился Каин. И пошло Зло по земле.
Женская власть над миром – тайная.
Когда она становится явной – мужское начало теряет смысл и нарушается великое равновесие.
Ведь женская сила тоже не бесконечна. Она немыслима без любви к мужчине. Ожидания этой любви. Памяти о ней. Надежды и веры.
Но когда мужчина привыкает смотреть на женское тело как на сосуд греха и удовольствия – где ему разглядеть «огонь, мерцающий в сосуде».
Он коллекционирует тела и думает, что знает женщин. А на самом деле похож на «эрудита», прочитавшего в сотне книг по одной странице, да и то не до конца.
Для женщины в любимом человеке сливается отец и сын, она чувствует себя рядом с ним и матерью и ребенком: хочется оберегать его, нянчить и в то же время завернуться в его объятия и спастись от всего мира. Говорят, что только женщина способна поднять мужчину до своего уровня. Но сделать это может только женщина, сотворенная его любовью. Ибо в любви каждый из двоих – творец и творение одновременно.
Гениальное творение – русская кукла-матрешка.
И кто ее выдумал? И думал ли неизвестный мастер, как сейчас утверждают эзотерики, о том, что душа человека заключена в семь тел: физическое, ментальное, астральное и т. д. ? А, может, спираль эта раскручивается не изнутри, а внутрь, в глубину души и сознания?
Ах, эта сказка про Кощея: на дубе – ларец, в ларце – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо… Может, самая маленькая матрешечка – это и есть яйцо неделимое, заключающее в себе смерть и – любовь. Ведь и Кощей в сказке любил!
Много у человека масок, много способов охранить свою душу, главную тайну ее. Но вся шелуха-скорлупа, все половинки верхних матрешек – слетают мгновенно, когда человек замирает под взглядом Любви. Или – смерти.
Сегодня женщины решают мужские вопросы: обеспечивают семью, в одиночку растят детей, делают мужскую работу по дому. И делают это в массовом порядке – по всей России, по всему миру. Не от хорошей жизни они это делают – просто нет выбора. Про себя я называю это «синдромом открытой спины». Даже закаленному вооруженному воину становится не по себе, когда у него спина открыта. А каково женщине? Ведь она не меч, не автомат в руках держит – ребенка!
Эволюция материнства – удивительна. Она начинается с жизни, которая вызревает в тебе, растет и рождается. А потом оказывается, что ты связана и со всеми детьми, и со всеми зверьми, и со всем живым на земле. А к тому времени, когда ты своих родителей чувствуешь своими детьми, вся планета тоже становится твоим ребенком.
Но это я, взрослый человек, так чувствую. А откуда тринадцатилетняя девочка, нарисовавшая «Русь земную и небесную», знает об этом?! Стоит среди звезд Богородица и двумя руками бережно, словно беременная живот, земной шар держит…
В истории русской литературы не было еще такого всплеска женской поэзии. Никаких выводов я не делаю, но и ничего радостного в этом не вижу. Разве то, что масса боли и одиночества в женской русской душе стала критической. Мой мудрый друг, прошедший всю войну, сказал однажды: «Стихи и война – неженское дело. И, глядя в мое удивленное лицо, грустно улыбнулся. – Когда женщина берется за перо – это первый признак нездоровья нации. Когда она берется за оружие – мир на краю пропасти и надежды на мужчин больше нет».
Видимо, сейчас время женщин — им собирать по осколкам веру, надежду, любовь, честь и мужество, как собирали их бабки и матери по зернышку в войну неприкосновенный запас для будущего урожая…
Что может поэт? Переделать мир – не может. Людей – тем более.
Только непрестанно работая над собой, над каждым стихотворением как над последним, не поддаваясь унынию, усталости, лести, гордыне, не страшась цены своих прозрений – может он сказать то, что говорит ему сердце.
И, может быть, это будет то, что уменьшит боль одиночества и непонимания в сердцах других людей. И они откликнутся.
Последнее слово, как известно, остается за Временем.
Если хотя бы одну твою строчку вспомнят год спустя после твоего ухода – друзья тебя не забыли.
Если ее вспомнят через сто лет – значит, Бог через тебя сказал людям нечто важное. А тебе удалось в точности донести Его слово.
Галина Якунина