Не предполагал участия в газетной дискуссии, затеянной статьей адвоката А.Кучерены “Вернёмся к колесованию?” Уж очень тема ”Казнить? или миловатъ?” остра и болезненна, ибо касается глубинных основ бытия, морали и ценностей человеческой жизни. Доводы оппонентов были, как показалось, довольно быстро исчерпаны и выглядели не всегда убедительными. В самом деле: разве, покупая на рынке говядину, кто-нибудь хотя бы на секунду примерял к себе презренную роль забойщика быков на скотобойне? Нечто в этом роде один покупатель говядины предлагает другому покупателю в качестве “аргумента” за отмену смертной казни: а в палачи, дескать, не пошёл бы? Да простится мне эта “гастрономическая” параллель, но говядину ведь все употребляют.
Допускаю, что А.Кучерена, выступая против применения смертной казни за особо тяжкие преступления и замену её пожизненным заключением, хлопочет не только об адвокатском хлебе с маслом, но и имеет на сей счёт “мировоззрение”. Оно какое-то очень непримиримое по отношению к сторонникам смертной казни. Но и в возражениях А.Кучерене не услышалось чего-то важного, из-за чего и следует “доглодать” объявленную “тему”. Потому что, как кажется, речь на самом деле зашла о разных вещах: о необходимости смертной казни по суду за самые отвратительные преступления — или об умягчении, а потом и отмене вообще принципа неотвратимости наказания в его прежнем виде.
Во времена римских завоеваний солдат-легионер подвергался немедленной казни за самовольное оставление караула или даже за более мелкие нарушения. Римская империя боролась со средневековым хаосом не только силой, но и внедрением принципа соблюдения закона, каким бы жестоким он ни был. Читатель скажет: так то — глубокая древность, к тому же в условиях войны. Но именно Римская империя привила Европе так называемое “римское право”, вошедшее своими основными положениями во все европейские конституции и составляющие основу современного судопроизводства. Римляне, конечно, опирались на процесс ещё более древнего законостановления, корни которого обнаруживаются и в Ветхом Завете, и которые заключаются в принципе воздаяния: “Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь”.
Современное государство — наиболее действенный и сильный институт, удерживающий зло от лавинного распространения, источник же зла не абстрактная или мистическая сущность, а сам человек. Не случайно вопрос об отмене смертной казни начинает будироваться в момент, когда общество погребено валом преступности и находится в состоянии моральной дезориентации. И с тем большим воодушевлением оно подхватывает дискуссии о “гуманизации” наказания, чем мощнее преступные деньги и напор криминала на государственное законотворчество и судопроизводство “продавливает” идею отмены смертной казни. Ведь понятно, что наш президент поддерживает идею не только из солидарности с Европой, в которой смертную казнь отменили, а и потому, что является также “гарантом” неприкосновенности и высшего слоя общества, которое сильнее и криминализовано. А ведь ныне криминализованы не только внутренняя политика — что подтверждается событиями вокруг приватизации и “дефолта” — но и мировой процесс товаропроизводства и вообще — международная политика. Конечно же — это война, хотя бы на улицах наших городов и не происходит прямых боевых столкновений и бомбёжек: война со всеми её атрибутами — жестокостью, хищностью, алчностью. Зримые и незримые войны идут за передел территорий и доходов, и тот или иной высший политик оказывает влияние на направление военных ударов, исходя из интересов акционеров той или иной собственной компании. Героиновая торговля из Афганистана, например, может за год спалить население такой европейской страны, как Бельгия — если ей не поставить заслон и не расправиться с ней самым жестоким образом. Жестокость антинаркотических законов считается оправданной, ибо счёт здесь идёт на десятки и сотни тысяч жизней, и стоит вопрос о здоровье миллионов людей. И не подтверждается мнение, что жестокость порождает ответную жестокость. Наоборот: последовательность в законном применении воздаяния вызывает страх у потенциального преступника и заставляет его отказываться от преступления.
В Европе за воровство соковыжималки из магазина приговаривают к заключению под стражу в довольно комфортных условиях, а не к отрубанию руки, как это бытует в некоторых азиатских странах — потому, что подобная степень воздаяния считается чрезмерной. К смягчению приговора могут привести и некоторые другие обстоятельства: первая судимость, например. Но лишь в одном случае принцип воздаяния ослаблен или даже отменён: в случае приговора к пожизненному заключению вместо смертной казни за наиболее зверские преступления. За убийство, за серийные убийства, за растление малолетних детей — что Ф.М.Достоевский считал самым страшным преступлением, которому нет оправдания — за самые ужасные проявления порочности, алчности и жестокости. Жертва — трепещи, а душегуб будет спасён от воздаяния, подпадая под дискуссию о милосердии.
Одно справедливое возражение противников смертной казни — о возможной судебной ошибке — подтверждается фактами казни людей, не виновных в предъявленном им обвинении. Судебные ошибки и рутинные юридические заблуждения сопровождают и менее серьёзные дела — о подлогах, воровстве, супружеских избиениях, однако никто не объявляет приговоры по этим делам жестокими или недействительными. Судебное производство допускает возможность исправления ошибок через апелляцию или посредством прокурорского надзора. Необходимо лишь усилить контроль над делами приговорённых к высшей мере наказания, более тщательно проводить досудебное расследование.
Противники смертной казни считают жизнь священным даром и в судьбе каждого находят Промысел о человеке. И хотят оставить за преступником возможность раскаяния в содеянном, и видят в отсрочке наказания надежду на его исправление. У верующего человека минута раскаяния недалеко — и для такого раскаяния вовсе нет нужды совершать уголовное преступление. Хотелось лишь напомнить,что смертная казнь ранее всегда применялась в отношении деяний, мерзких не только перед законом, но и перед Богом. Конечно же, жизнь — священный дар и лишать человека жизни — это не по-Божески, а по-человечески: мы ведь по-прежнему живём не в обществе, которое руководствуется христианскими заповедями, а по законам кесаря — в мирском, светском государстве.
Если принцип воздаяния отменяется по отношению именно к тяжким преступлениям, он неизбежно станет умягчаться и по отношению к менее тяжким. Это уже потихоньку и происходит: досудебные сделки с обвиняемыми с целью облегчить их участь, выкупы под залог, прямой торг сторон, бесконечное следственное и судебное крючкотворство. Возможно, в такой именно форме и осуществляется на наших глазах та самая “тайна беззакония”, предсказанная в Апокалипсисе. Если голосующим против смертной казни предложить жить в государстве, где законодательство основано на религиозных заповедях — и потерять руку после судебного приговора за воровство? — они будут первыми, кто не согласится на это. Но тогда нужно быть последовательными…
Никогда не приходила мысль взять на себя тяжёлую роль судьи, приговаривающего человека к смертной казни по доказанному обвинению: мысль о спасении собственной души занимает больше. К государству же, ограждающему общество от зла, вообще неприложимы категории святости. К жестокой мере полного воздаяния оно прибегает из жестокой же необходимости. И аппарат государства рано или поздно встаёт перед дилеммой: или делать исключение из принципа воздяния, как бы ни было оно жестоко, для особо страшных преступлений, и тогда общество будет затоплено злом — или довести жестокий, но справедливый приговор до исполнения.
И в заключение о милосердии. Вспомнилась в этой связи малоизвестная повесть американского писателя Германа Мелвилла — того самого, написавшего знаменитый роман “Моби Дик”. Автор описывает случай, произошедший в конце восемнадцатого века на английском военном корабле. Оружейный начальник — каптенармус корабля — невзлюбил одного из матросов, которого за его наивность, добродушие и огромную физическую силу обожал остальной экипаж — и оклеветал его перед капитаном. Разгневанный наветом матрос убил его ударом атлетического кулака. Военный трибунал по принятому накануне английским парламентом “Закону о мятеже” — принятому по причине прокатившихся по военному флоту восстаний, всколыхнувших всю Англию — должен был по факту убийства вышестоящего начальника приговорить матроса к повешению. Что и произошло на следующее утро. И ни прощение капитана, ни утешение священника, ни собственное раскаяние, ни общее сочувствие экипажа к невольному преступнику — не могли повлиять на приговор… Судовой врач отметил отсутствие обычных при повешении судорог, а автор этой деталью даёт понять читателю, что милосердный Бог избавил матроса от мук и остановил его сердце в момент повешения.
Кто хочет, может найти в этой повести и мотив исполненного до конца принципа воздаяния, и мотив милосердия. “Милость к падшим” всегда нужно призывать так же, как великодушным и кротким нужно молиться во спасение души самого душегуба: Богу — Богово.
Но кесарю-то — кесарево…
Борис Агеев