«Карта души», начерченная лезвием ножа

Дмитрий Новиков. В сетях Твоих. — Петрозаводск: Verso, 2012.

Прекрасный рассказчик из Петрозаводска Дмитрий Новиков сделал по нынешним временам достаточно большой перерыв. Предыдущий сборник его рассказов появился в издательстве “Вагриус” аж в 2005 году. И вот под занавес 2012 года в столице Карелии вышла новая книга “В сетях Твоих”. Это также рассказы, объединенные темой Севера, причем некоторые из них уже появлялись в сборниках Новикова.

В существующей литературной ситуации, когда если ты не выпускаешь книгу раз в год, то о тебе попросту могут забыть, писательская стратегия Новикова представляет особый интерес. Она вовсе не движется издательскими и рыночными императивами, а строится через категорическое отрицание лжи, выплавляется из боли: слово проживается лично. В эссе “Новые поморские сказы имени Шотмана, или Мифы «нового реализма»”, которое также присутствует в книге, столпы своего писательского кредо Новиков определил так: “Радость. Боль. Жизнь. Правда”. Он говорит о необходимости “вчувствованной внимательности к жизни”, “любовном любовании ей”, “предельной, а порой и запредельной искренности”, “сопереживания, жалости, боли, иногда через отрицание их” и бегства от любой неискренности.

Конечно, все это можно записать в разряд просто громких и красивых выражений, писательского самолюбования и хвастливой рисовки перед читателем, если говорить обо всем этом безотносительно текстов. А именно в них, собранных в книге “В сетях Твоих”, Дмитрий Новиков показывает постепенное вживление всех этих тезисов в плоть рассказа и вместе с тем — обряд-путь инициации, преображения героя-рассказчика, который развертывается через приобщение, постижение Севера.

В соответствии с постулированными принципами творчества, новиковские рассказы — это своеобразные хроники пограничных состояний, которые наиболее ярко проявляются в походах на Север, к Белому морю, в проявлениях любви, человеческой страстности. Русский Север у Новикова — как раз та необходимая ситуация, где правдиво высвечивается настоящая сущность, естество человека.

В рассказах сборника важное место занимает движение, путь, как пространственный, так и духовный. Отсюда через карту проложенного маршрута раскрывается и “карта души”. “Имея над головой всего лишь небо, а под ногами только землю или воду”, ты становишься господином себе, получаешь свободу воли. Встаешь на свой путь инициации: “В дороге ты чист, потому силен и уязвим”. Этот маршрут пугает. Если путь — это “повторение шедших пред тобой”, то душа — “путь навстречу боли”.

В первом рассказе “Глаза леса” важна карта с описанием предстоящего маршрута, которую герой периодически достает из рюкзака и вновь в нее всматривается. Само пространство антропоморфно, привязано к человеку и им постигаемо. Недаром рассказ называется “Глаза леса”, а на карте герой находит название реки Афанасий. Как сказал сам Новиков в интервью, которое присутствует в книге вместо вводной главы: двойственная русская история “бесследно не пропала, за-стыла в озере, затаилось в воздухе”. Здесь же и душа многочисленных поколений людей. Человеческая география отразилась на карте местности, вписана в пространство. Дыры на сгибах карты — безлюдье.

В то же время карта, как женщина, в ней загадка, она манит. Красивая и одновременно лживая. Пока не пройдешь по маршруту, его не познаешь. На нем всегда поджидают неожиданности, открытия, так же и с женщиной…

Отношения мужчины и женщины у Новикова связаны с символикой ловли. Любовь, как и наживка для рыбы, таит “жестокую опасность”. Отношения между мужчиной и женщиной: “тонкая, напрягшаяся леска, натянутая до предела своего”. Вроде поймал, а она постоянно пытается вырваться, сорваться с крючка, уйти из рук. Но здесь может быть и как с выпущенной рыбой. Она всплывет вверх брюхом, и ее хватает баклан (“На Суме-реке”). Иллюстрация предела — любовные страсти сумчатых австралийских дьяволов до полного изнеможения, а то и до погибели. Любовь и смерть рядом.

Красота у Новикова соединяется со страхом, прекрасное со смертью, опасностью. Так в северной природе, так и в любви. Сума-река катила “темные” воды “страшной страстью”, имела “изменчивый женский норов”.

Река — кровь, которая идет “реченькой”, когда натыкается на порог любви. С ней “уходит дурь”. Река умирает в море, которое “глотает сладкую воду земли, превращает ее в свою соленую кровь”. Начинается “потусторонняя жизнь рек”, растворенных в целом моря.

Соленая кровь сродни соленой воде. У Новикова есть образ женщины, пьющей кровь, смешанную с водкой. Явь прошлого это или сон — однозначно не ответишь. В пограничном мире много обманного, переменчивого, лживого. Особый подвиг — все это преодолеть, пройти по грани жизни и смерти и остаться в живых. Сети женские. Вот и Белое море так же раскидывает “свои ласковые сети, в которых запутываешься навсегда”…

Север — место человеческой метаморфозы, его детектор лжи: “На севере многие меняются. Многое проясняется. Не зря здесь битва бесов с ангелами. Тихая такая. Постоянная. Без времени пространство”. Эти места манят: “то ли промысел Божий, то ли бесы манят”. Отправляться туда следует с благословением, то есть подготовленным, как в рассказе “В сетях Твоих”. Выдвигаясь с “больной душой”, ты рискуешь оказаться один на один с “безжалостным и ласковым судьей”.

Север выворачивает всего человека наизнанку, все внутреннее у него, потаенное выводит наружу, преображает или убивает: “Есть в северном лёте какая-то жестокая сила. Она чем-то похожа на щедро украшенное рыбьей кровью резвое лезвие”. Лезвие это отбрасывает “нутряную смердь” и добивается чистоты. Здесь достигается предел человеческих сил, когда “с души словно отваливается пластами чешуя накопившейся за долгие годы грязи”.

Новиковская книга о Севере — “граница, грань между жизнью и смертью, добром и злом”, многое здесь имеет дихотомическую природу. “Меня любят границы, а я — их”, — признается автор-герой. Человек балансирует на этом рубеже. С него постоянно норовят столкнуть змеи, бесы, силится утащить под лед рыба, смущают жабы, снующие у костра. Из ловца здесь ты моментально сам можешь превратиться в чей-то трофей.

Недаром путника часто встречает старуха, почти что фольклорная Баба-яга, готовящая для него обряд посвящения. Например, отправит проверять снасти в отлив — куйпогу, по вязкой кромке, где еще недавно была вода, а теперь здесь “все, что в море мертвого было, оставляет”. Описывая избушку в северной глуши (рассказ “Глаза леса”), герой как бы невзначай замечает: “куриных ножек у избушки не было”. Но она опять же пограничье, за которым начинается путь по реке. Кстати, в каждом рассказе у Новикова присутствуют старики. Они так же на грани, между жизнью и смертью, в то же время являются носителями опыта, памяти, обладают мудростью, несут на себе различные отметины истории, как старик Савин и Нефакин в рассказе “Беломор”.

В этом северном “потоке нереально мощной жизни” ты исам становишься старше. После соприкосновения с Севером, жизнь начинает делиться на до и после: “в прошлом, городском, южном, похотливом и плясательном своем существовании ты был куриное яйцо — гладкое, самоуверенное, незамысловатое”. Здесь твоя “скорлупа” покрывается “сеточкой морщин”, ты мудреешь.

Через эту мудрость начинаешь понимать, что необходимо преодолеть пустоту дыры на карте, безлюдье, четко обозначить точку своего “я” в перекрестии северного пространственного креста: “Позади нас лежала Кузоменская пустыня. Впереди бесконечными волнами било берег бескрайнее море. Сверху был Бог. Снизу и везде были бесы”.

Наперекор всему герой рассказа “Строить!” возводит новый дом на берегу озера и небольшой речушки.

Дом — одно из самых важных дел в жизни автора-героя. “Сейчас очень важно строить. Строить дома”, — говорит автор-герой. Практически чеховская философия: “Делать дело”. Кто ей следует, становится “делателем”, демиургом, испытателем себя и других людей — работников. Человек осваивает границу “жизни-смерти”, переводя ее в разряд жизни, преодолевает разруху, заброшенность. Ведь он должен вписать себя в пространство, освоить его. Строительство дает опыт понимания мира, людей, преодолевает ограниченность. Так попытка огородить свой участок вместе с кусочком реки порождает негатив, который сразу проходит как только герой отказывается от своей задумки. На участке появляются многие змеи, с которыми приходится вести жестокую войну лопатой.

Змея на участке, змеи внутри — они страшнее: “чем меньше змей в душе, тем больше в ней любви и спокойствия”. Путешествие на Север — это интериорное движение во внутрь себя, где и происходит основная брань, которая после будет отражаться во вне: “Нет ничего снаружи, все внутри”.

Кстати, другой “северный” писатель Владимир Личутин вместо змеи использует образ внутреннего медведя, с которым борется человек. В своих книгах он исследует процесс внутреннего раскола и разрастания греха в человеке. Новиков же показывает путь постепенного истребления этого греха, избавления от него человека.

Личутинский герой пребывает в состоянии борьбы с “вечным бессонным медведем” в своей груди, в которой он находится, как в “плотно запертом срубце” до поры пока не проявишь слабину. Стоит “приотпахнуть кованую дверцу, приотпустить цепи, тут и заломает черт лохматый, подомнет под себя божью душу, выпустит дух вон”. Чтобы не заломал он, не расколол, будто через коленку, тебя на части, нужно стеречь его, постоянно памятуя о нем, об опасности, о возможности внутренней смуты. Поэтому в каждом должен быть в силе этот “сердечный страж”, который не даст лохматому воли. Как только страж слабеет, так сразу назревает раскол, смятение.

Герои же Новикова действуют наоборот. В пограничье Севера они предельно раскрываются, распахивают свою душу нараспашку, до предела, допускают туда лезвие ножа, не оставляют ни капли лжи внутри, выплескивая все это наружу. Новиковский герой доводит сам себя до состояния близкого к грани, практически до смерти, до предельной боли и через этот своеобразный экзорцизм пытается разглядеть себя настоящего и открыться для новой жизни.

Он идет практически по стопам святого Варлаама Керетского, история которого изложена в рассказе “Другая река”. За убийство неверной супруги будущий святой должен был ходить на лодке несколько лет по Белому морю с ее гробом, пока не осознал, что спасение надо искать “не в смерти, а в жизни”, через неустанный труд. Так и герой Новикова путешествует по Северу со скарбом своих прегрешений, целым гробом их, каждый раз грозящим довести до предела и оборвать жизнь, подвешенную на волосок, пока не ощутит себя сопричастным к проявлению чуда, “золота счастья”, когда “в золотой ладье, медленно перебирал золотые сети сверкающий человек. В сетях этих светлым золотом билась сиятельная рыба”.

Небо — “правдивое зеркало”, оттуда исходит луч, очищающий человека, преображающий все пространство в золото. Человек уходит с грани острого лезвия ножа, по которому он двигался, становится, как “пойманная в сеть рыба”, и переходит в пространство Его, сеть Его. Выбор сделан…

Так и проходит эволюция героя в книге: от туриста, потом жителя, обретшего здесь кусок земли и строящего на ней свой дом, до святого.

Как и Личутин, Новиков говорит о расколе в человеке и в отечественной истории. Человек внешне “любве-обильный”, а копни чуть вглубь — “мы же злые, как черти”. В душе извилистая “червоточинка”, с ней он может заступить “за границу белого с черным”.

Поэтому герой Новикова не переходит на другой берег, за грань. Попытка перейти на него по исхудалому мосту в рассказе “На Суме-реке” ведет к падению на самой середине. Его пространство — сама граница-река с ее течением, порогами, своенравностью.

Граница — это берег морской (“граница между живой говорливой водой и спокойной сосредоточенностью земли”). На берегу — пустынные деревни, заброшенные дома. К нему герой Новикова движется по реке.

Говорит Новиков и о том, что еще не завершена Гражданская война, а раскол в крови, он запечатлен в тех же пустынных деревнях. В противоположность этому: “поморы — единственные из русских, у кого вся злая энергия и воля уходит не на борьбу с себе подобными, а на борьбу с морем, с севером неуютным”. Северные люди, как местная растительность, в постоянной борьбе за выживание. Чуть ее пригреет и начинается моментальная трансформация: “тут же зацветет цветами, тут же даст семена, чтобы опять держаться”. Как тут не вспомнить Федора Абрамова, который писал, что люди на Севере, будто солнца…

“Как разобраться в этой стране, где люди злы и добры одновременно, где ничто не движется вперед, а все только по кругу, где подвиги похожи на преступления, и обратно всё тоже похоже? Где на словах вместе, а на деле все люди — враги?” — вопрошает автор. Ситуация практически, как у лермонтовского Паруса, зависшего белой точкой на белом листе бумаги: пустыня позади, море впереди, сверху Бог, снизу бесы, а выбор до сих пор не сделан, отсюда и двойственность отечественной истории… И чтобы не разбиться о скалы в этом круговом движении от бури к буре, нужно придерживаться все тех же констант: “Радость. Боль. Жизнь. Правда”.

“Настоящее искусство не прощает лжи”, — пишет Новиков. В книге “В сетях Твоих” лжи точно нет, может быть поэтому она и собиралась, вырастала не один год…

Андрей Рудалев