Если в каком-нибудь русском тексте появляется содомит, обязательно там же замаячит или лагерь, или криминал-профи.
Один из парадоксов современной русской литературы – о мужской однополой любви квалифицированно пишут дамы. И, с не меньшим знанием дела, связывают гомосексуализм с большим бизнесом.
Первой была Юлия Латынина. В романе «олигархического» цикла «Промзона» собачья свадьба губернаторов и промышленников вокруг кутюрье и мастера разводок Анастаса стала одной из сюжетных линий, а его убийство – эпизодом противостояния двух сибирских магнатов.
В дебютном, выдвинутом на «Нацбест», романе Ольги Погодиной-Кузминой «Адамово яблоко» (М., АСТ-Астрель, 2011 г.), любовная связь крупного предпринимателя и юного манекенщика – фабула и фон для другой, вполне новаторской, темы – семейной бизнес-саги. Сей почтенный жанр не успел у нас сложиться по причинам объективным – при молодом российском капитализме успели образоваться разве что кланы. А вот семьям, морганам-рокфеллерам, потенциальным персонажам не Пьюзо, но Фицджеральда, банально не хватило времени созреть хотя бы до «Дела Артамоновых». Не достало и условий – аналогия с пресловутым английским газоном, может, неточна по хронометражу, но тепличность у нас традиционно в дефиците.
Здесь необходимо отметить и вполне компетентный подход писательницы к бизнес-трудам, дням и схемам. Ольга Погодина-Кузмина не то, чтобы понимает всё про девелоперские проекты, внешние и внутренние инвестиции, движения капиталов и распределение акционерных пакетов. Однако мастерски умеет промолчать в нужном месте, проскочить точку финансовой конкретики, легко обойтись без документооборота – так, что и роман не спотыкается, а движется, как говорил Аркадий Райкин, «ходчей», и автор оставляет впечатление человека тонкого и разбирающегося. А то ведь (и в том же нацбестовском списке-2012) пишут о бизнесе, да с подробностями, так, что сомневаешься – можно ли доверить такому грамотею пивной ларек? И не возглавить даже, а посетить; вдруг обсчитают?
Подобный прием – не способ хеджирования, любовная линия в романе основная (хотя, как в любом хорошем романе, все ладно и крепко сшито, и половинить сюжет бессмысленно). Здесь у Ольги, разумеется, есть именитые сталкеры – тот же Михаил Кузмин, земляк и частичный однофамилец, которому она, безусловно, наследует в откровенности и даже некоторой возвышенности подачи голубой темы, но демонстративно отказывается от физиологии. Еще – Эдуард Лимонов времен первого романа (попадается лимоновское словцо «тишотка»). Принципиально новый подход – в исследовании отношения не столько общества, сколько ближнего круга к однополым любовникам, каковое отношение – прямое следствие феномена национального двоемомыслия и межеумочности.
В нашем особом пути даже гомофобия оригинальна – происходит она не от патриархальных адатов и церковных проклятий «содомскому греху», но является следствием всеобщей генетической тюремно-лагерной памяти. Соответственно, гомосексуальный контакт привычно воспринимается не актом любви, а инструментом унижения и радикального понижения статуса. Впрочем, это элементарно. А парадоксально то, что даже тюремные нравы покорны толерантности. Сегодня среди первоходов-бизнесменов, естественно, встречаются геи (в кругах банкиров и финансистов это довольно распространенное явление). По многим свидетельствам, они безропотно занимают место в специальном гетто («петушином кутке»), пользуются отдельной посудой и пр., но никаким издевательствам сверх того – не подвергаются. На этом фоне почти не практикуются практики «опускания» и, в меньшей степени, – «зашкваривания». Перевод из мужчины в женщину (а именно в этом значение процедуры, если не затрагивать более сложный садистский подтекст) теряет смысл. Человек произвел всё над собой сам и по доброй воле (на воле). Таким образом, тюрьма избывает из себя самый страшный и действенный инструмент унижения. Куда там вольным нравам…
Кстати, казанско-милицейская история с ОВД «Дальний» и бутылкой из-под шампанского, снова подтверждает тенденцию близости криминального и правоохранительного менталитетов. Равно как замещения законов «понятиями». Мастера тату рассказывают, что татуированные знаки типа «оскал на власть» в последние годы чрезвычайно популярны не у блатных, но у ментов с прокурорскими
Память, однако, сильнее: и если в каком-нибудь русском тексте появляется содомит, обязательно там же замаячит или лагерь или криминал-профи. Так было у Лимонова в замечательном рассказе «Сын убийцы»; у Ольги Погодиной-Кузьминой объявляется вор в законе Леонид Игнатьевич (коронованный в Ростове, как водится), чтобы роман устремился к финалу и драматическим поворотам в судьбах наших любовников.
А вот цитата из другого российского автора – Захар Прилепин, «Восьмерка». Сцена в ночном клубе: «Играла песня про «Голубую луну» — мне в очередной раз показалось забавным, как наше приблатненное, все на понтах и реальных понятиях юношество яростно зажигает под голубню».
Приблатненные ладно, дело отчасти прошлое; самые яростные гомофобы, которых я встречал в жизни, почему-то весомый ломоть как раз предпринимательства, чиновничества и прослойка журналисто-пиарщиков. При этом, естественно, яростно обличая подозрительных с данной точки зрения конкурентов, ничего не имеют против столь же сомнительной сексуальности собственного или потенциального начальства, да и не прочь завязать полезные в деловом смысле отношения с прочими голубцами и перцами.
Словом, ориентация теперь не более, чем пиар-инструмент, и, как любой пиар, стремительно теряет реальное значение. Данный диагноз – среди несомненных удач «Адамова яблока».
Вообще, мастерство не пропьешь – успешный драматург и сценарист в этой прозе угадывается сразу – увлекательный сюжет без особых детективных пришпориваний, ярко прописанные характеры (особенно удачны персонажи второго плана: отчим Игоря, компания мажоров, модельки и пр.), эффектные и сочные диалоги. Правда, в последнем случае карнавальный плюс подчас сменяется минусом сценической условности. Речевые портреты персонажей – от прибауток двуствольного коммерса до уркаганской фени – избыточны и одновременно шаблонны, как будто из каталога. Каталог толстый и глянцевый, реплики далеко отошли от КВНа, но привкус капустника остается… Слишком погружен в антураж римских терм и сатурналий видный московский политик – партнер главного героя (бизнес-партнер, в данном контексте это надо особо оговаривать) – впрочем, эту тиберианскую аналогию писательница как раз педалирует в рассуждении нехитрой диагностики времен и нравов.
Еще одна удача романа – персонаж по имени город Питер, собственно, никаких подробных описаний и особой топографии в романе нет, но питерская аура с барочными завитушками эпиграфов, лейтмотивом «музыки сфер», своеобразного вялого недоевропейства и смутного очарования порока, разлита в пространстве романа, по сути, они невозможны друг без друга.
Традиционный для нынешних русских романов (и фигурантов текущего нацбестовского списка) эсхатологизм здешней жизни, в «Адамовом яблоке» воплощен материально – в истории убийства малолетней проститутки гориллобразным мажором. Девчонку там жальче всех, однако вот еще одна интересная особенность книги – в самых мрачных сценах читатель ловит ощущение исходящего от автора жизнелюбия и сочувственного внимания людям в их разных движениях и проявлениях. Ольга пишет «как есть» и «как надо», но чувствует жизнь, похоже, совсем по-другому, в иных красках и звуках, и благодаря этому контрапункту, «Адамово яблоко» — роман не просто дебютный, новаторский и питерский, но литературное событие и открытие. Может, нового интересного прозаика, а может – целого направления.
Алексей Колобродов