Окутывающий всё пространство фильма табачный дым заставляет не задуматься о метафизике курения, но вспомнить песню Аркадия Северного «Сигарета, сигарета, никогда не изменяешь»
Фильм Ренаты Литвиновой «Последняя сказка Риты» звучит высказыванием во многом окончательным, как и положено фильму «про смерть».
Выражусь тактичнее: для нашей иконы стиля, знаменитой актрисы и сценаристки это кино стало своеобразным подведением итогов, может быть, сугубо промежуточных – профессиональных и человеческих.
Творческих: сценарий «Риты» вырос из прозаического наброска (1988 г.!) «Очень любимая Риточка. Последняя с ней встреча». Основные линии – больница, сновидения, горевестник, смерть – есть уже в этой давней вещице. Однако в финальном сценарии «Последней сказки» также наличествуют мотивы «Монологов медсестры» (с них началась карьера Литвиновой в кино – сценарная и артистическая), да и вообще Таня Неубивко из свежего фильма продолжает галерею всех медработниц от Литвиновой, той же Офы из «Трех историй». Понятно, что не обошлось без реминисценций режиссерского дебюта Ренаты Муратовны – «Богини»; скажем, помимо всего прочего, рыба уже не столько символ (не так общехристианский, как инфернальный) – сколько отдельный и самостоятельный персонаж.
Литвинова, безусловно, подводит баланс и своего многолетне-плодотворного союза с Кирой Муратовой – в «Рите» есть, в прежних ее работах почти незаметная, кира-муратовская хаотичная плотность кадра и звука, хрестоматийные старушки, заселившие многие планы, как одесскую коммуналку…
Впрочем, есть еще один мировой режиссер, которого здесь у Литвиновой много, хотя и анонимно – Луис Бунюэль, с его сновическим радикализмом. Об этом даже как-то неудобно говорить, но тут общая тенденция российского кинематографа – погружаясь в полувековой (и дальше) давности находки великого испанца, изображать оригинальничанье и собственную гордость. Чтобы далеко не ходить – столь же недавний, интересный и неровный фильм Кирилла Серебряникова «Измена». Разве что Карен Шахназаров не устает говорить о собственных бунюэлевских корнях, хотя его-то как раз следует признать «преодолевшим сюрреализм» (в «Исчезнувшей империи» и, как ни парадоксально, «Белом тигре») — может, нынешнее положение большого киноначальника тому причиной.
Еще пару слов об итогах – на сей раз, похоже, человеческих – именно так, осторожно, следовало бы говорить об отношениях одной иконы с другой – Ренаты Литвиновой с Земфирой Рамазановой. Земфира, по сути, соавтор фильма – даже не потому, что сопродюсер, а потому, что автор музыки (замечательной), которая в «Последней сказке Риты» играет не сюжето-, но стилеобразующую роль.
Но стиль и есть главный сюжет Литвиновой – речь даже не о конкретном фильме, а сюжете существования художника. Тут все безупречно – и люди, и интерьеры. От промышленно-барочных (так!) помещений дома приемов Смерти до больницы с ее аварийным корпусом (Таня Неубивко: «Окна есть, но они немножко заложены кирпичами») и вывеской морга. Через плюшево-портвейновое кафе «Запределье» и рыбный день похоронной конторы.
Что же до людей – три главных героини прекрасны во всех сценарных ипостасях. Что-то Рената Муратовна умеет делать в кино такое, что и киношный статус-то отменяет: актерши не играют, и даже не живут в кадре, а осуществляют его вокруг себя… Как Татьяна Друбич (Надежда Михайловна) в пробежке по больничному дворику – радостно-тревожные шажки, большая бутылка водки в ячеистой бордовой авоське. Полагаю, авоську такую для нужд съемки было отыскать труднее, чем все прочие интерьеры…
Есть в фильме еще Юра Гагарин с телескопическими сочлененьями рук, домик-венок, допотопный селектор-рация для связи с потусторонним миром, косы и кокошник для убедительности в драпировках смерти, пустыри с небесами и хрущевками, шампанское марки «их штербе» (привет Антону Чехову с Ильёй Ильфом). Да много чего еще.
Ключевой же мотив (он же конфликт), связанный с курением (Земфира: «Курить!!»), заставил меня почему-то задуматься не о метафизике дыма и смога, но вспомнить популярную и подпольную песню советских 70-х «Сигарета, сигарета, никогда не изменяешь», более всего известную в исполнении Аркадия Северного.
А отсюда и теперь, собственно, о главном. То есть о смерти.
Поразительно, но в кино о смерти, где зримо и даже отчасти назойливо декларируются итоговость, финальность, окончательность, отсутствует даже тень религиозного сознания. Традиционного, нетрадиционного, конфессионального, гностического – любого. Гламурное ЖКО, где ведется смертное делопроизводство, никак не обозначает присутствие Бога. И прочего Иного. Даже его не пародирует. И не травестирует.
Это ни в коей мере не упрек Ренате Литвиновой, да и смешно бы было: каждый снимает, как понимает. Просто попытка разобраться.
Вся мистика «Последней сказки Риты» — механическая, сконструированная. Не технологически, но чисто художественными методами.
Больше всего это напоминает «страшные истории» в пионерлагерях после отбоя. Пионеры ведь о существовании Бога просто не задумывались, но истории о черной руке, красном пятне и желтой шторе не покидали чартов. И в мошонках холодело, когда по городу, меж пыльных пирамидальных тополей и панельных хрущевок катил по каким-то своим очень здешним делам гроб на колесиках… Пусть гипнотизирует страх, однако неотступна мысль, что сегодня или никогда, надо, наконец, «идти мазать баб»…
Впрочем, это я уже пересказываю «Синий фонарь» Пелевина.
«- Знаете, как мертвецами становятся?
— Знаем. Берут и умирают».
Собственно, эта цитата из Виктора Олеговича лучше всего другого передает суть фильма «Последняя сказка Рита». И забавнейшим образом фиксирует эдакий советский инфантилизм и пионерский мистицизм у самых продвинутых наших художников…
Еще одна параллель с «Изменой» Серебряникова. Последний, по моим впечатлениям, пытается выдать непростую свою внутреннюю жизнь с процессами на грани и зубовным скрежетом, за картинку общего бытового неблагополучия. Неблагополучия, спору нет, у нас таскать на экраны не перетаскать, но все же не стоило бы путать Божий дар (несомненный в случае Серебряникова киношного) с расейской действительностью. То есть, безумие художника вовсе не адекватно ландшафту, и наоборот.
С Литвиновой обратная история. Дмитрий Быков где-то сказал, будто Рената Литвинова нарочно привила себе вирус сумасшествия в чисто художественных целях. В этом смысле фильм «Последняя сказка Риты» следовало бы признать знаком пусть частичного, но излечения. Избывания вируса. Настолько это рациональная, четкая, умная (ибо от ума) и тщательно выстроенная, без всяких свободных пространств для порхающего безумия, работа.
Если возвращаться с данным критерием к ситуации подведения итогов, то сальдо для Ренаты Муратовной выходит безусловно положительным.
Алексей Колобродов