Автор показывает поистине христианскую кончину главной героини, нет жалоб на тяготы жизни, нищету, несправедливость, нет даже намека на ропот, вместо этого любовь и всепрощение.
Есть одно произведедение у Распутина, которое не оставит равнодушным никого, прошу Вас, если можно прочитайте или даже перечитайте. А если есть возможность — посмотрите на сцене. Ощущение непередаваемое.
Жизнь состоит из самых разных сроков – надо окончить школу, может быть, институт, родить детей, поднять их, выйти на пенсию, посмотреть в глаза внукам, подвести итоги, спросить себя за многое… а потом вдруг приходит он, твой последний срок, когда своим кровиночкам нужно сказать: «Прощайте».
«Последний срок» — так называется спектакль по одноименной повести В.Г. Распутина, поставленный иркутским академическим драматическим театром имени Н.А. Охлопкова в малом зале театра на Таганке в неимоверной тесноте, где стоячих мест элементарно не хватало и зрители (я впервые видела такое) буквально вытесняли артистов со сцены. Как можно сыграть буквально на двух метрах – уму непостижимо. И все же играли. И как!
Тема вечная: умирает мама. Младший (в исполнении замечательного артиста Степана Догадина) отбил телеграммы остальным детям, приезжают не все, но не это главное. Приехавшие дети, которые, казалось, уж и забыли дорогу домой, по десять с лишним лет не приезжали, вспоминают родное гнездо, начинают тосковать каждый о своем. А мама? Что мама? Воспоминание. Но потом, насытившись ими, этими воспоминаниями, подходят по очереди к матери и ждут. Чего? Мама приподнимает глаза, обводит взглядом, вздыхает. Тревожная минута. Она превращается в час, в день, мама начинает говорить и даже просит сноху сварить ей каши. «Мама поправляется!», «А бабка наша того… смерть обхитрила!» — слышатся разговоры и сыновья, купленную на похороны водку, решают употребить с другой целью – за здоровье матери!
И вот уже они пьют второй день, третий. К ним присоединяется сосед – алкаш Степка Харчевников (арт. Владимир Веслополов). Дело происходит в бане, дочку Михаила – Нинку (в исполнении маленькой, но, безусловно, перспективной — Маши Кузнецовой) снаряжают принести закуски, но только так, чтоб никто не видел. Слышатся шутки-прибаутки, пьяный смех. Изрядно «приняв на грудь» мужики, как водится, рассуждают о бабах. По их мнению, бабы как вид сейчас вымирают, вместо них женщины… А отличие бабы от женщины в том, что бабы на себе всю жизнь все тащат: детей, работу, мужиков. «Вон, твоя мать – говорит сосед Михаилу, тому самому младшему – когда тебя колхозный сторож чуть ли не до смерти выпорол за украденный горох, зарядила ружье солью и так ему отомстила, что полгода сидеть не мог!». Вот это баба! Настоящая! Русская! Нашенская! «А сейчас женщины, жены – вторит ему собутыльник – жену бить нельзя – потому что в суд может подать… С бабами и войну, считай, наполовину выиграли, а что делать с женщинами, коли война?». В общем, пили за мать.
Старуха Анна (народная артистка России Наталия Королева) лежала и все вспоминала молодость, как поднимала детей, как терпели голод. Вспомнила, как чуть Богу душу не отдала ее дочка Люся (арт. Ольга Шмидгаль), «прям светилась вся. Вот-вот помрет». И тогда Анна удумала вот что: у них накануне отобрали корову в колхоз, а корова по старой памяти все еще заходила в хозяйский двор. Анна раз обняла ее, другой, а потом смотрит – вымя грязное, стала она вымя мыть и увидела – у буренки есть молоко! В колхозе не до конца выдаивали, так она начала потихоньку доить, чтобы другие не видели, молоко разведет с водой, ну, чтобы, казалось больше и детям. Так и выходила их. А один раз Люся увидела, как мама молоко ворует, и этот пронзительный взгляд мать до самой смерти не может себе простить. «Дочка, поди, потому и с дому рано уехала, чтобы подальше от меня. Это ж какой стыд. Я никогда не воровала. А тут?». Перед глазами смерти Анне стыдно за свой грех и от этого на душе неспокойно, ей и в голову не приходит оправдывать себя, мол, в колхоз забрали корову-кормилицу, не глядя на ораву голодных детишек? А много ли может одна баба без мужа? Это общий вопрос. Распутин отвечает устами героев: может все!
Она и мысли не допускает, что это с ней государство поступило несправедливо, оставив на произвол судьбы с малыми детьми. Нет, вместо этого главную героиню, которую не сыграла, а буквально воплотила актриса, жжет стыд. А как умирали дети… Анна вспоминает, как сынишка ночью закричал, она ему, значит, грудь дала, а он просто приткнулся. Только утром усталая мать заметила, что от него тепла-то нет, выходит, он этим криком прощался. Еще троих война забрала. Уходили высокие, красивые, все как на подбор, а вместо них пришли похоронки.
Автор показывает поистине христианскую кончину главной героини, нет жалоб на тяготы жизни, нищету, несправедливость, нет даже намека на ропот, вместо этого любовь и всепрощение. Невольно приходит на ум: «Милость выше справедливости». Так переходят в мир иной простые труженики, матери, отдавшие себя до последней капли. Поэтому образ Анны так близок каждому, она напоминает нам о наших родных. Поэтому что-то щемит внутри и почти каждый в зале вытирал слезы, а в антракте к писателю зрители устроили настоящее паломничество. Мне, как сидящей поблизости, было слышно, что Анна «ну, вылитая», чья-то мать, бабушка, тетя, крестная, сестра, золовка… Господи, да за что себя так она казнит? За ворованное молоко? Про которое она помнила всю жизнь?
Анну все время успокаивает соседка Мирониха (заслуженная артистка России Людмила Слабунова), которую тут же зал окрестил самой натуральной бабулей. Они с Анной всю жизнь плечом к плечу, Мирониха
такая же несчастная, забытая собственными детьми, старуха, ей дети также по десять лет не пишут, а она их ждет, каждый день почту спрашивает, молится за их здоровье… Мать, одним словом.
Мама… она больше, чем просто человек. И, глядя спектакль, отчетливо понимаешь, как много значит для тебя именно это создание, которого ты легко обижаешь, таишь на него обиды, забываешь элементарно
справиться о здоровье. Мама защищает нас от всего на этом свете и на том, просто потому, что она – наша мать – основной лейтмотив спектакля.
«Ить как получается – говорит Михаил – раньше мы были маленькими, потому что мама жила и вроде как заслоняла нас от смерти, а теперь бац – и нет! Пал заслон. Мать умрет и мы уже на очереди».
Дочери – Варя и Люся постоянно ссорятся, в конце-концов городская Люся закатывает настоящую истерику Михаилу за то, что тот плохо ухаживает за матерью, вон, мол, и простынь у нее грязная. Страдает, естественно, безропотная невестка – жена Михаила – Надя (арт. Татьяна Пушилина), а аргументы матери, что она сама не хочет чистые простыни, чтобы не марать, все равно уж умирать скоро – не в счет. Детям нужно поссориться и они находят причины.
Милое детство – где ты? Когда все собирали дикий лук и жили под одним кровом? Почему мы, слышавшие колыбельные песни матери и воспитанные на ее любви и понимании, что надо «держаться друг за дружку, потому как родные, одной ниточкой связаны», стали чужими и далекими? Наполненными, неведомым семье, родине духом. Люся, как увидела мать, первым делом вспомнила, что нет у нее траурного платья, и давай его шить, а Варвара, увидев платье спросила, что будет с ним делать после похорон и узнав, что после … оно не понадобиться, выпросила для дочерей. А последние минуты надо бы, наверное, провести с мамой. Старший сын Илья (заслуженный артист России Владимир Орехов), работающий в городе водителем, признается Михаилу, что больше всего на свете любит напиться и забыть все и вся…
А самой желанной, самой любимой дочери Таньчоры (арт. Татьяны Буйловой) все нет и нет. И мама оборачивается на каждый стук, каждый шорох, скрип, в надежде вот-вот дочка придет. Как-ни-как, последний раз надо бы свидеться. Как она там? Изменилась, поди, совсем.
Все же, глядя на детей, мать радуется, смерть отступает. Ее регулярно навещает Мирониха, рассказывает «всю политику села», убивается, что пропала корова, и второй день нет ее, не случилось ли чего? «На кой тебе корова, сама еле ноги таскаешь?» — говорит Анна. «Ты чего этого… совсем с дубу рухнула! – возмущается соседка – она ж для меня больше чем скотина. Как я без нее-то буду? Ты думаешь, я ее для молока держу? Здря ты так думаешь, мне ить нужна душа живая».
Периодически соседки ссорятся. «Ты когда уж помрешь-то, надоела мне пуще горькой редьки» — вздыхает Мирониха, и все равно приходит, навещает. «А ты не думаешь – вздыхает Анна, что мне там без тебя скучно будет?».
Дети, между тем, заняты своими делами. Люся пошла в лес за грибами, мужики также пьют, Нинка – дочка Михаила, таскает у взрослых бутылки и сдает их в магазин по двенадцать копеек. Такая бесхитростная детская забава.
— Неправильно мы жили, как-то неграмотно сокрушается Анна, ан, все кажется по-настоящему. Нонешние, так не умеют. После нас другие старухи пойдут, грамотные.
Потом тихо подзывает к себе Варю и учит ее правильно реветь, чтобы на похоронах все было, как положено, с причитаниями.
В какой-то момент у зрителя пропало чувство сцены, спектакля. Мы увидели саму жизнь. Бесхитростную, такую как есть. Забыли, что играют артисты — вместо них предстали живые люди в реальной ситуации, которые приехали на смерть матери, но она пошла на поправку, дети торопятся уехать, ведь там в городе их ждут важные дела. Сердце щемит, когда глядишь, как люди относятся к смерти матери, по бытовому, просто. Что-то дрожит в такт музыке, подобранной Сергеем Платоновым.
Постановщиком и художественным руководителем театра – Геннадием Шапошниковым очень точно передан быт русской деревни в глубинке, где теплоход появляется раз в три дня, а когда непогода и того реже. В красном углу икона, сбоку на входе в избу– рукомойник, кровать у печки, ведра, лавки, ухват, электричество, которое подают после шести вечера, вино в сельмаге делится на два сорта белое и красное, белое – это водка. Раньше разделение было следующим: мужики пили белое, бабы – красное. Сейчас многие бабы на белое перешли. И его надо успеть купить пока не выдали получку. Такова правда жизни.
Отдельно хочется отметить работу режиссера – заслуженного деятеля искусств России – Александра Ищенко, который умело донес основную мысль Распутина о простой правде жизни, сельском духе, многовековом укладе. Здесь как в известной сказке – «Русский дух и Русью пахнет», здесь живет Мать со всепобеждающим терпением и всепрощающей любовью. Она, даже у смертного одра оправдывает своих детей, — «А чего их судить-то? Они потом сами на десять рядов с себя спросят?».
А дети, даже теперь, когда невидимая пуповина вот-вот оборвется, живут своим миром. Им неведом страх смерти и тяжесть расставания.
«Эх, мать – псих*ет Михаил в бане с мужиками за очередной бутылкой – лучше бы сейчас Богу душу отдала – когда еще все соберутся?». «Ты чего это такое говоришь?» — перебивает Илья и осекается: брат прав. Для взрослых, обремененных житейскими делами детей – смерть матери не такое уж и важное событие.
Вообще, где эта грань – переход от живого к мертвому? Где чувство души? Когда так нужно взять маму за руку и сказать: «Ты, мамочка, пожалуйста, прости меня за все-все». Не хочется думать о том, что вот так же придет и твой срок, и ты будешь лежать на смертном одре в одиночестве, а твои дети, пусть даже будут и рядом, но мыслями будут очень далеки от тебя. А так хочется сказать и услышать главное, ведь неизвестно, что ждет там за порогом. Почему мы так просто можем потерять маму и при этом сохранить равнодушие? И оставаться такими – «пока не проймет?»
Чувство боли, одиночества спешим забыть, писатель показал кто как: Люся новым нарядом, а летом вместо отпуска в деревне – поездкой в санаторий, Илье бы напиться в свободное от работы время, у Вари большая семья, она живет дочерьми – «которым лишь бы пофорсить». Только Михаил, который живет с матерью, ее, кажется, понимает, но по-мужски он резок, а порой жесток. Хочется заметить, что артист Степан Догадин очень органично вписался в эту роль. Эдакий мужик-правда. Такие, слава Богу, есть в каждой деревне. Он и семью содержит, и детей воспитывает в строгости, и за себя постоять умеет. А самое главное: ему не чужды слова вроде – «спасибо» или «прости». Михаил все время занят, все хлопочет по хозяйству, то ведро у него в руках, то топор.
Мать напряженно ждет Таньчору… она ведь так далеко живет.
— А чего это она так далеко забралася – сетует Варвара – будто поблизости военных не было?
Простота деревенской Вари умиляет. Чувствуется, что актриса Татьяна Двинская (кстати, заслуженная артистка России) вдоль и поперек изучила характер своей героини. В самый, казалось бы, ответственный момент Варвара всем рассказывает свой сон.
— Ой, чо мне снилось! Чо снилось! Будто мы все лепим пельмени – а вместно фарша, значит, грязь. Прям из-под ног берем грязь и ложим ее в пельмени! И так мне нехорошо сделалось опосля сна-то! Так противно стало! Не по себе…
Тьфу ты – чертыхается Илья – я-то думал, что-нить сурьезное?
Варя обижается и убегает, а мать вздыхает:
— Эх, Варя, Варя и в кого ты у меня такая простуша?
У спектакля есть еще один плюс – очень тонко передан язык сибирской деревни, особенно это чувствуется у Ильи, который хоть и считается городским, постоянно к месту и не к месту употребляет, присущее северянам
– ага. «Ты, девк, того, ага?», «Я те счас как заеду, то …ага», «Ты, давай, опосля вчерашнего опохмелись, я уже того, ага!».
— Слышь – подзывает мать к себе Илью – а там, ну там, где Таньчора живет – была когда-нибудь, какая-нибудь война?
— В Киеве-то? – отвечает Илья – конечно была, с немцами.
— Ой, ешеньки, доченька моя, куда ж ты так далеко забралася – причитает мать – что же такое твориться?
За причитаниями мать не слышит, что это было давно еще во вторую мировую.
Проревевшись, Анна извиняется, что совсем политики не знает и «хоть бы кто растолковывал, что в газетах-то пишут».
Не выдерживая напряжения в ожидании Таньчоры — Михаил говорит матери, что он специально отбил телеграмму, чтобы та не приезжала, раз матери лучше стало. Тут-то на него все и набрасываются, как посмел такое сотворить и не стыдно ли? И только Илья тихо спрашивает, когда успел, ведь вроде бы все время были вместе?
Оказывается, никакой телеграммы не давал Михаил, сказал, чтобы больше не ждали Таньчоры, ведь это уже невыносимо! Понятно, что уже не приедет.
А так на него все кинулись, он стерпит, привычный. Но чувствам только дай волю! Как все пошло-поехало.
И Михаил уже в порыве кричит, пусть кто-нибудь из других детей возьмет мать к себе – «И простынки будете ей менять каждый день!». А впридачу, он еще и корову даст. Но тут-то оказывается, что мать никому не нужна. Корову бы конечно взяли, ее продать можно, деньги выручить, у Вари вон, даже место в коровнике есть, а вот для матери места не найдется ни у Ильи, ни у Люси, ни у Вари…
— Да ниче, ниче, я скоро уйду – вздыхает мать – тама места много.
— Сиди, мать – вздыхает Михаил.
Впрочем, и так понятна цена любви. Анна горько улыбается.
Ей лучше, намного лучше, она уже и сидит и даже выходит на завалинку и дети уезжают, конечно, они собираются приехать, обещают, говорят, что даже гостинцев привезут. Им надо, очень надо, потому что следующий теплоход будет только через три дня, но уже понятно, что они не приедут, как и не приехала особо ожидаемый «последыш» Таньчора. Мать улыбается им вслед, вот, мол, милые детки, повидала я вас, машет рукой. И умирает…
Надо ли говорить, что зал, наверное, час не выпускал артистов со сцены?
Ольга Иженякова
Комментарии:
11-10-25 21:45 LEONTIJTitov
Комфортные пассажирские перевозки в Киеве, недорого Ответить