Заглавие новой книги Пелевина представляет собой тавтограмму – текст, в котором все слова начинаются с одной и той же буквы. Зачем понадобился писателю столь экстравагантный литературный прием, однозначно сказать нельзя. Может быть, Виктор Олегович сначала вознамерился создать подобным способом целое произведение, а потом – после некоторых колебаний – передумал: книги, где все слова начинаются на «п» (от «Pugna Porcorum» монаха-доминиканца Плаценциуса до «Приключений пехотинца Павла Петрова» Николая Культяпова), давно превратились в пыльные экспонаты литературного паноптикума. Но, скорее всего, вынесенная в заглавие тавтограмма – это героическая попытка захватить читательское внимание с помощью графического «блицкрига». Удалась ли она? В какой-то мере на этот вопрос можно ответить утвердительно: у человека, разглядывающего обложку последней пелевинской книги, возникает естественное желание узнать, что же таится за пятичленной «формулой» загадочного названия. Правда, вне стратегических рекламных целей придуманный Пелевиным заголовок тут же начинает работать на «холостом» ходу, так как имеет весьма отдаленное отношение к содержанию произведения.
Заглавное словосочетание («Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана») частично раскрывается лишь в самом первом рассказе сборника – «Зале поющих кариатид». Безымянный правительственный идеолог, проводящий разъяснительную работу среди сотрудников и сотрудниц подземной Рублевки, провозглашает в нем очередную смену властной парадигмы: «эпоха политических пигмеев, работающих на пиндостан, прошла навсегда. Усе. Пускай, если хотят, споют на прощанье…» Поскольку лидером уходящего со сцены «хора» является Гарри Кимович Каспаров, то легко догадаться, как именно набираются члены «вокального» коллектива политических лузеров: ими становятся те, кто не вписался в медведевско-путинский «мэйнстрим». Другое дело, что критерии, позволяющие разграничить аутсайдеров и «центровых», ни в «Зале поющих кариатид», ни в других рассказах «Прощальных песен» толком не прописаны. Если суммировать все имеющиеся указания на этот счет, пограничной полосой между старой и новой элитой является месторасположение того «лингама», которому они поклоняются. Глуповатые «пигмеи» по-прежнему молятся на Пиндостан, продолжая эксплуатировать опостылевшую риторику первой демократической «волны», а оттеснившие их «венчурные жидосиловики» смогли вовремя понять, что шатер конкурентоспособного политического шапито должен быть сшит из державно-православных хоругвей (желательно с портретами Александра Невского, Петра Столыпина и Никиты Михалкова).
Прямым следствием подобной переоценки ценностей стала печальная судьба различных «гастролеров» из Пиндостана. Например, «низкооплачиваемый западный журналист (бывший в прежние времена предметом девичьих грез и всемогущей фигурой с атрибутами божества)» не только утратил «привлекательность как возможный сексуальный партнер», но и превратился «в глазах компрадорской московской элиты в банального фуршетного паразита, общение с которым изнуряет душу, не принося абсолютно никакой пользы».
Вместе с тем Пелевин подводит читателя к мысли (другой вопрос, насколько он это делает осознанно), что победители «пигмеев» уничтожили заодно и любые формы непосредственного контакта с реальностью. Если «пигмеи» хотя бы минимально соприкасались с действительностью, то триумфаторы сегодняшнего дня дружно шагнули в царство платоновских идей, топография которого всецело определяется величиной банковского счета. Теоретическим обоснованием подобного двоемирия стал рассказ «Пространство Фридмана», где тайные сотрудники 6-го управления ФСБ занимаются экспериментальной проверкой так называемого «эффекта Каратаева» (с толстовским воплощением всего «русского, доброго и круглого» последний не имеет ничего общего). Пристальные наблюдения над поведением «баблонавтов» позволяют им прийти к выводу, что «крупные суммы денег способны вызывать трансформацию реальности». Именно по этой причине все власть имущие – от высокопоставленных чиновников до олигархов – пребывают в состоянии полного интеллектуально-нравственного «коллапса», лишающего их возможности созерцать объективное положение дел. При таком раскладе главной задачей современных политических технологий становится тотальный иллюзионизм, призванный успешно имитировать социальную целостность Российской Федерации. Создатели необходимых для этого «трюков» очень сильно напоминают физиков-теоретиков: если последние долгие годы бьются в поисках квантовой теории гравитации, которая объединила бы, наконец, общую теорию относительности и квантовую механику, то первые, по аналогии, стремятся к тому чтобы совместить «пространство Фридмана» (вселенную финансовой элиты) с жизненным миром обычного человека. К сожалению, сторонники «фридманизации» российской действительности постоянно забывают о том, что квантовая механика и теория относительности принципиально несовместны – они не могут быть одновременно правильными.
Так как производство «аттракционов» для доверчивого электората является у нас главным национальным проектом, виртуальный характер официальной картины мира осознается далеко не всеми. Наоборот, можно с уверенностью утверждать, что подавляющее большинство законопослушных граждан принимает миражи, транслируемые ОРТ или РТР, за телевизионную проекцию подлинного бытия. Однако не следует понимать сложившуюся ситуацию упрощенно. Было бы наивным думать, что подконтрольные власти СМИ сначала «незамутненно» наблюдают происходящее, а потом искажают его в угоду чьим-то конкретным интересам. На самом деле речь может идти лишь об «искажении искажения»: иллюзорные представления обитателей «пространства Фридмана» о самих себе и об окружающем мире неизбежно сбивают настройку любых «механизмов», закупленных ими для мониторинга повседневной жизни.
Указанный мировоззренческий дуализм становится лейтмотивом «Прощальных песен политических пигмеев Пиндостана». В каждом рассказе этого сборника обязательно затрагивается тема сотворения фиктивной реальности. Например, в «Зале поющих кариатид» описываются попытки воспроизвести в подземном борделе для олигархов «тот дурманящий мираж, которым их привлекает Запад»; в «Кормлении крокодила Хуфу» развивается целая философия, согласно которой верховный бог «через мир теней» властвует «над миром предметов»; в «Ассасине» члены тайной секты исмаилитов употребляют гашиш в качестве «тени ключа» от «тени рая»; «посмертные астральные пузыри» из рассказа «Некромент» (остроумного памфлета на Александра Дугина) учатся воспринимать «мир неким странным новым способом».
Таким образом, «онтология» последней пелевинской книги не является чем-то исключительно самобытным. Не претерпела каких-либо изменений и система художественных средств, эксплуатируемых основателем «постсоциалистического сюрреализма» (поклонников писателя это обстоятельство, впрочем, может только порадовать). Пелевин еще раз доказал, что является прямым потомком русского дипломата Билибина, выведенного Толстым в «Войне и мире». Как и разговоры Билибина, рассказы «П5» постоянно пересыпаются «оригинально-остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес» и предназначенными «для того чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные», из ЖЖ в ЖЖ, из форума в форум, из «каментов» в «каменты» и т.п.
Александр Блок высказал когда-то мысль, что любое «стихотворение – это покрывало, растянутое на остриях нескольких слов». Отталкиваясь от этого хрестоматийного определения, можно смело утверждать, что «П5» – это покрывало, растянутое на остриях нескольких острот. Далеко не все из них должны быть признаны удачными (приветствие «Путен морген!» или песня «Любимый Мордор в серой дымке тает…» годятся разве что для низшей лиги КВН), но некоторые «приколы», шутки и «гэги» вполне могли бы заставить распустить складки на лбу и самого Билибина (это движение лицевых мускулов, напомним, выражало у него «знак удовольствия»). О мимике современного читателя, вскормленного коллективной грудью резидентов «Комеди Клаба», Пелевину и вовсе не стоит беспокоиться.
Алексей Коровашко