Басинский П.В. Лев Толстой: Бегство из рая. — М.: АСТ, Астрель, 2010.
Банальное сравнение, но очень уж книга П. Басинского о Л. Толстом напоминает фильм на бумаге, так что трудно удержаться от указанного сравнения. Начало так вообще как у триллера: картина внезапного ухода Толстого из дома, попутные интригующие вопросы автора, “подогревающие” цитаты из книг и дневников, детали и подробности, приятно задерживающие повествование. Любопытный читатель ускоряется. Особенно тот, кто не знает биографии Толстого, или знает, но неточно, и теперь есть возможность заполнить лакуны. Если читал только произведения, а до биографии дела не было, то теперь вдруг открыл для себя Толстого не “Войны и мира” и “Анны Карениной”, а Толстого убегающего. От всего на свете, вообще “от”, не зная, “куда” и “почему”. Такой Толстой сам по себе “произведение”, “пишущий” книгу своей жизни. Чтобы другие затем писали об этом небывалом событии уже свои книги.
Но такое резкое, “триллеровое” начало требует неизбежных ретроспектив. Особенно если это не герой Б. Уиллиса или С. Сигала, а сам Лев Толстой. И образованный читатель, которому ведома биография писателя, в предвосхищении этой неизбежности для автора возвращения назад, необходимости “открутить пленку” биографии, чтобы понять смысл происшедшего, вздохнет: начнем сначала, а не с конца. Это же Толстой, объяснить главный поступок его жизни чем-то одним — ссорой с женой, давними мечтами о монастырской или буддийской жизни, решением “уйти в народ”, “раствориться” в народе — значит лишь коснуться проблемы.
Так оно и происходит. Сначала П. Басинский “откручивает” в близлежащие месяцы 1910 года, потом еще, к повести “Отец Сергий” (1898), герой которой постоянно убегает от искушений мира сего и к которому тот же вопрос: не “почему” он бежал, а “от кого”. И вот, наконец, П. Басинский приходит к тому, от чего никак не убежать — к истокам Толстого, к его дневнику 1847 года, повести “Детство”, о рае, к которому не вернуться было и в том раннем году, не говоря уже о 1910-м. Автору и тут не пробежать мимо начальных лет созревания Толстого, и он вынужден описывать это четырехлетие между учебой Толстого в Казанском университете и службой на Кавказе в тех же параметрах бегства: “Осенью 1848 года он уже бежал в Москву”, в 1849-м — в Петербург, потом — в Ясную Поляну, наконец, появляется счастливая мысль о “бегстве на Кавказ”.
Так П. Басинский вступает в накатанную колею очередного биографа Толстого, что естественнее и удобнее эскапистского жанра “бегства”. Но еще удобнее, когда есть алгоритм, ракурс, ключевое слово — “бегство”, которым поверяются едва ли не все факты биографии Толстого и его творчества. Например, говоря о женитьбе Толстого на Соне Берс, П. Басинскому уже невозможно миновать версию гоголевского Подколесина, отмечая, наряду с “поспешностью, с которой готовилась свадьба” и “нерешительность жениха и готовность сбежать перед венчанием”. Автор заметно увлекается, вспоминая других невест, от которых Толстой сбежал в те предсвадебные годы: Зинаида Молоствова, Валерия Арсеньева, Екатерина Тютчева. Не сужает, а расширяет повествование это волшебное слово “бегство”, придавая книге П. Басинского центробежные силы.
Но автор книги показывает, что владеет не только материалом, но и умением его расположить, вернее, уложить в требуемом протяжении. Как кадры фильма, который смотришь без скуки. Искусство кино, может, и появилось-то как менее скучное, чем искусство литературы: кино можно просто смотреть (глаз ленивее мысли), а литературу надо еще и осмыслять, чтение без мысли абсурдно. И вот раскадровка 1856—1862 гг.: связь с крестьянкой из Ясной Поляны Аксиньей Базыкиной и их внебрачный сын, ее отзвук в поздней повести “Дьявол”, Соня Берс и ее семья, повесть юной жены “Наташа”, Толстой и Оптина пустынь в разные годы его жизни (70-е, 80-е, 40-е); и вот 29 октября 1910 года — “кадры” заглавного повествования, которые принимаешь уже как помеху увлекательной саге о Толстом, прекратившем было свой жизненный бег увлечением женщинами, оседлой семейной жизнью. Замедляется и “течение” книги, заметим, не тоненькой, более 600 страниц.
Теперь от биографического жанра П. Басинский переходит к семейной саге, жанру эпическому, многосерийному. Читатель — любитель телесериалов будет доволен: условия жизни Льва и Софьи Толстых, их чад, домочадцев — внутриусадебные, локализованные, а это идеальная площадка для мелодрам. П. Басинский комментирует отношения молодоженов почти по-режиссерски: “Это был первый день их совместной жизни… На ее стороне как будто немного: молодость и “чепчик”… В увлекательном единоборстве мужа и жены молодость и привлекательность Сони были гораздо сильнее его физической силы”. Этот первый опыт семейной оседлости, вдохновлявший Толстого целых десять лет, вылился в гениальные “Войну и мир” и “Анну Каренину” при главенстве “мысли семейной”. Но “Войну и мир” П. Басинский как-то незаметно обходит стороной, отвлекая, а точнее, развлекая читателя лирическими отступлениями о “страстном мужском темпераменте до преклонных лет”, т.е. до 60-летнего возраста, и точечными замечаниями об облике Толстого, особенно на портрете Н. Крамского. На нем он “богатырь”: “мощный лоб мыслителя… большие сильные руки… большое ухо… что-то охотничье в… крыльях носа и… усах… лопатистая борода”, — пишет П. Басинский. Будто подтверждая нашу догадку о фильмо-сценарной, ориентированной на “смотрение”, подоплеке книги.
Как бы то ни было (готовы считать такое сравнение натяжкой), но инерция толстовского жизненного пути влечет автора книги дальше, на просторы духовной и событийной биографии. Духовный кризис рубежа 70-80-х гг., переезд в Москву с оглядкой на Ясную Поляну, волнообразные (пики и спады) отношения с женой — благо, все это достаточно хорошо задокументировано, эпистолярно и мемуарно оформлено. П. Басинский просто умело режиссирует, делая ремарки на полях уже написанного жизнью сценария. Который сам Толстой пытался когда-то писать или, как выражается П. Басинский, “вынашивал свой уход в голове двадцать пять лет как великое произведение”.
Но вот уже и Толстой, и книга П. Басинского перевалили за экватор, а мы видим — автор книги напоминает нам время от времени о главной ее теме регулярными экскурсами в 1910-й, в хронологию ухода — что “произведения” не получилось. Сравнение бегства, до слез прозаического, нескладного, в серых октябрьско-ноябрьских тонах (выбрал ли Толстой эту пору нарочно или она выбрала его?), и его “богатырской” жизни до рокового побега явно не в пользу первого. О жизни до октября 1910-го у П. Басинского получается интереснее, ярче, светлее. После — и не читал бы. Благо, все это выделено особым, каким-то “октябрьским” шрифтом. Но бег жизнеописания Толстого уже не остановить, и книга о “бегстве из рая” как конкретном событии последнего года жизни превратилась в книгу о бегстве великого писателя как сути всей его жизни. Поняв, что метафизически, в абсолютном, “стационарном” измерении смысла жизни ему не постичь, Толстой стал искать его диалектически, “на бегу”, меняя хронотопы пребывания своего тела и духа. Трудно сказать, вкладывал ли П. Басинский и такой смысл в свою, безусловно, интересную книгу, но, будучи обнаруженным, он уже имеет право на существование.
А как же с жанровой близостью к кино? Высот остросюжетности П. Басинский достигает при появлении в книге В. Черткова и его борьбы с С. Толстой за права на произведения ее мужа. Это лучшие кадры, т.е. страницы “Бегства из рая”. И здесь безыскусный, в лучшем значении слова, стиль и язык П. Басинского, которым трудно было бы говорить о произведениях Толстого столь же “триллерово” (может, поэтому и не говорил?), как нельзя более уместен. Ибо не загораживает “картинку” драматических взаимоотношений “треугольника” и всей семьи. И все-таки в этой книге не хватает писателя Толстого, создателя изумительной по мысли и выразительности, почти скульптурной, прозы. Понятно, что цель и задача автора не те, да и книга тогда раздулась бы еще страниц на сто-двести. Хорошо, если рука читателя после этой книги потянется к книгам самого Толстого. А если нет? Толстой-убегающий в октябре-ноябре и с 1847 по 1910 гг. у П. Басинского как-то закончен, закруглен, самодостаточен. Романы же и трактаты писал вроде и не он, а другой, тот, который не думал о бегстве.
В любом случае, Лев Толстой неисчерпаем. И если “Бегство из рая” П. Басинского дало нам один ракурс, одну грань из тысячи в жизни Толстого, то и это уже немало. Полный портрет великого писателя и классика еще впереди.
Владимир Яранцев