У науки неженское лицо, поразилась Вирджиния Вульф. Познавательная ось, вокруг которой вертится сфера науки, чисто мужская и закреплена двумя полюсами — абстрактностью и иерархией. Познавая женщин ли, вселенную ли, мужчины познают самих себя, свою относительную власть над весьма относительной реальностью. «Благодатное одиночество любви — уникальный путь мужчины», — откровенничает современник-философ. Наедине с самим собой, короче. А женщина? О, ее не бросят, это не по-джентльменски. Она всегда наедине… с мужчиной. Женщина с любопытством заглядывает в зеркало, но встречается со своим отражением через мужской кристаллик. Веками-тысячелетиями цивилизация культивировала исключительно мужской тип мышления. Видеть мир женскими глазами трудней, чем сквозь стену.
Мужчины редко прибегают к подобному развлечению, и им следует сочувствовать. Утвердиться в статусе настоящего мужика всегда трудно. Все силы уходят сначала на анаболики, потом на виагру. Завышение планки ведет к неизбежной деградации утонченно-агрессивной мужской культуры: скульптор Пракситель выше дизайнера Микеланджело, а последний, что ни говори, круче рекламщика Уорхолла. Разве можно сравнить выносливость викинга и морпеха США?!
Женщинам проще, потому как их успех меряют щадящими стандартами. Попробуйте заговорить о мужском превалировании — услышите как минимум: «Да вы, батенька, никак по матриархату тоскуете?»
Народное представление о матриархате основано на прогрессистском мифе: чем старее, тем хуже. Патриархат — якобы пройденный этап, ну а дремучей матриархата только гомоэректусы. Притом в понятие «матриархат» вкладываются все прелести мужского диктата, только со знаком минус. Это напоминает фигуру вежливости «дамы и господа», где дамы на первом месте, но господство закреплено за кем положено. Ну и кто же все это положил?
Семьи человечества
От разборок всегда страдают лучшие. На сей раз не повезет Аристотелю — именно он прояснил вопрос о мужском господстве в семье. Отношения супругов являются разновидностью неравной дружбы, причем в градации аристотелевых дружб, наиболее удаленной от равноправия.
Муж лучше жены, поэтому ему совсем не обязательно овладевать в доме всем. Это было бы неблагородно. Мужу и так принадлежит отеческая власть — «важнейшее благо», ибо отец — «виновник самого существования». Грубо говоря, зачем присваивать имущество жены, когда от тебя зависит не только ее социальное благополучие, но и физическое бытие. В высшей степени разумно.
Вздохнут: «Это все расплата за десятки тысячелетий безграничного произвола женщин при матриархате». Здорово бы было! Однако территория, щедро нарезанная этнологом Морганом, под эру матриархата съеживается год от года. Да и слово «матриархат» историки толкуют по-иному, чем журналисты. Имеется в виду не монолит какой-нибудь, а расплывчатый комплекс форм семьи, альтернативных современной. Сколько ни облагораживай парный брак стихами, законами да молитвами — именно он лежит в основании патриархатных отношений.
Я был слегка обескуражен, когда узнал что N, выйдя замуж, не съехалась со своим избранником, а оба продолжают жить на своих площадях, регулярно встречаясь (главным образом у N). Однако, вспомнив об увлеченности N доисторическим прошлым, перестал изумляться: сознательно ли, нет ли, она воспроизвела архетип дислокального брака, где супруги не селятся вместе, а остаются в своих группах, встречаясь на условленной территории. Рассказы об амазонках — пример такого обособления.
Сторонникам прогресса есть над чем задуматься: дислокальность появляется позднее как унилокальности, так и группового брака, когда супруги имели общий кров.
Брак и семья — вещи разные; сегодня, когда традиционный авторитет унилокального парного брака изрядно подточен, об этом обязан знать каждый.
Вернемся к матриархату. В мезолите преобладала так называемая большая материнская семья, которую возглавляла отнюдь не женщина… а ее брат. «Онии-сама», «мой дорогой брат», как выражаются японцы. Супруги сменялись — брат оставался. Вряд ли пришлый муж может понять женщину лучше, чем родной человек, который нюхал ее пеленки.
Если рассуждать о матриархатных формах брака действительно рационально, то обнаруживается их принципиально более высокая стабильность по сравнению с нынешними. Никакого доминирования женщин, просто барьеры, не позволяющие мужчинам единолично владеть и распоряжаться «слабым полом». Ведь даже когда количество статуэток, изображающих беременных «венер» превысило количество зверовидных тотемов, среди престижных занятий не появилось ни одного женского. Деторождение туда не входило. Поэтому, как только ячейка семьи обособляется от общества, в ней начинает безраздельно доминировать физически более сильный, а им, естественно, будет мужчина, невынашивающий, нерожающий «виновник существования». Парный брак тут выглядит гораздо примитивней, чем динамичные и дисэкономичные (ведущие раздельное хозяйство) формы семьи первобытного социума.
Самое удивительное, что все они дожили до нашего времени. Моногамия при супружеском равенстве крайне хрупка, требуя для своего поддержания поистине сверхчеловеческих усилий. Строго говоря, любая измена ее навсегда разрушает. Первичное понимание брака как сексуальной близости насухо вытирает все слюни, сопли и слезы, в которых тонет ясность вопроса. Если унилокальная моногамия распадается по обоюдному согласию, обнажаются ее архаичные кирпичики. Жена уходит либо к родителям-родственникам, либо переходит ко второму супругу, не важно, как он зовется: муж, любовник или старший товарищ… Считать второй брак моногамным не дозволяет этимология.
Другой половиной мифа о матриархате является представление, что женщина чуть ли не обожествлялась. Было. Но в другую эпоху.
Мир без войны
Поскольку эпизод о грехопадении повествует о перипетиях парной семьи, сомнительно, чтобы речь шла буквально о первых людях. Основания дает сама Библия, где мужчина и женщина, сотворенные на шестой день, отделены паузой от рафинированных Адама с Евой. К тому же авраамические религии — иудаизм, христианство, ислам — донесли уникальный посыл о психофизиологическом превосходстве женщины перед мужчиной. И о ее падении, послужившем отправной точкой для власти патриархов. По совокупности более всего напоминает историю неолита.
Основным занятием праотцев было возделывание Эдемского сада, а садоводство появилось не ранее, чем возникли земледельческие культуры. «Люди 6-го дня», охотники палеолита, не выращивали себе ни скот, ни злаки. И еще они, извините, плохо понимали, откуда берутся дети. Была лишь одна категория населения, которая могла всерьез этим заинтересоваться, но к ней пока не прислушивались, тем более не собирались обожествлять.
Связь между деторождением и земледелием прослеживается в фольклоре от Португалии до Китая, что совпадает с ареалом распространения религии Великой Матери. Вопрос стоит ребром: земледелие произвело культ Богини или религиозный опыт, идущий от женщины, крутанул маховик «неолитической революции»? Только в неолите — не раньше и не позже — перед рождающим началом начинают по-настоящему преклоняться. Тело женщины становится священным, ее жизненные циклы синхронизируются с движением Луны, сменой сезонов и другими природными ритмами. Тогда же зарождаются современные формы религии. Тогда же узнают, откуда берутся дети. Высшее начало в человеке соединяется с женским, порождая цивилизацию земледельцев и скотоводов Юго-Западной Азии.
Еще вчера хорошим тоном считалось усваивать женщине природное начало, а мужчине культурное. В неолите было с точностью до наоборот. Легко представить, что бы мы кушали и во что одевались, не трансформируйся цивилизация в земледельческую сторону… Ткачество, гончарное ремесло — исконно женские занятия — становятся из второстепенных чуть ли не основными, эстетизируются.
Возвеличивание женского начала, даже его обожествление не привело к созданию пантеона или замкнутой касты жриц, однако супружеские отношения приобрели сакральный характер. Язык народов Богини не был жестко структурирован, в нем почти отсутствовала саморефлексия, отвлеченные понятия, зато изобиловали гласные, сопрягавшиеся с отточенной жестикуляцией. Такой язык, как ни странно, способствовал развитию технического мышления. Возможно, поэтому оторванный от единства жизни схематизм современного технического языка вызывает у женщин инстинктивное отторжение.
Легкость общения, взаимопонимание предупреждали конфликты. Между 8000 и 5500 гг. до н.э. (последняя цифра — начало библейской хронологии) практически не велось войн. Орудия труда и оружие уничтожения — плоды двух принципиально разных типов цивилизации. Откуда же взялось насилие, волны которого накатывают на нас с баюкающей размеренностью?
Мыслить триадами
Объясняя механизмы сознания, психологи используют схемы, но удачней притчи о грехопадении никто не придумал. Адам умел считать до единицы, поэтому Господь дал ему заповедь прилепиться к жене своей, стать с ней одним. Ева от сотворения знала о Другом, поэтому понять секрет дуального мышления (Древо) для нее не составило труда. Верх-низ, право-лево, плохо-хорошо — раз мы видим дуальности, то уже сидим на третьей точке, согласующей их между собой. Важно лишь осознать это.
Согласовав себя со Змеем (проводником к знанию) и плодом Древа (знанием), Ева выстроила следующую триаду с участием Адама, где проводником к знанию служила она сама. Третью триаду с участием Бога должен был создать Адам: знанием тут становилась уже Ева, познающим — Бог, а посредником выступал Адам. Это чувство испытывают мудрецы при зачатии: ты не зачинаешь ребенка, а только служишь для него орудием воплощения… Однако праотец оказался не готов прыгнуть через ступеньку. В итоге вместо триадического мышления человечество по горло увязло в дуализме.
Не станем никого винить, рассуждая об ошибках-грехах, иначе так и Бога обвинить недолго. Лучше посмотрим, чем на практике триадичное мышление отличается от дуального. Оно работает не по принципу «или», а по принципу «и». Принцип выбора, который олицетворяет «или», становится служебным у принципа согласования, который олицетворяет «и». Женщины сейчас наделены этой способностью от рождения, мужчины — некоторые — развивают при очень сильном желании. Мало кто знает, что первый вариант теста на коэффициент интеллекта (IQ) был отклонен из-за того, что подыгрывал триадичному мышлению больше, чем дуальному, поэтому показатели девушек оказывались выше. Вместо того чтобы задуматься над подобными часто всплывающими неожиданностями в поведении женщин, предпочитают усматривать безнравственность, слабохарактерность, безпринципность. Хвалят лишь тех представительниц, кто с восторгом принимает дуалистическую догму о фатуме, выборе, зле и добре: «Well, well, настоящая эмансипе!»
Между тем профессиональные творцы догматов, отцы-богословы, мышление триадами считали высшей прерогативой интеллекта. Так, все рассуждения о двух природах Христа в догматике подчинены характеру взаимоотношений лиц Пресвятой Троицы. Кстати, триадичное сознание гораздо богаче, чем гегелевский «тезис — антитезис — синтез», так как это лишь один из шести способов сопряжения триад внутри себя.
Опуская подробности… На очередном витке неолитические женщины-демиурги, через которых шло развитие цивилизации, оказались не способны (не захотели?) контролировать ситуацию. Уровень знаний превысил уровень понимания. На внутренние проблемы земледельческих сообществ стали накладываться миграция племен, столкновение с другими мировоззрениями, ведь кроме культа Богини существовали и иные. Да и само поклонение Матери мутирует: на первый план выдвигается ее божественный Сын-Супруг. Если раньше упор делался на женское чрево, носящее ребенка, то теперь честь воздается мужскому семени, в котором люди видят божественный исток бытия. Поскольку считать до трех не научились, то о подлинном Истоке мало кто задумывался. Вместо неолитического города, организованного по принципу сети, возникает пирамида вооруженной власти. В языке растет вал бинарных оппозиций, из коих противопоставление человек — женщина (man — woman) корневое.
Все стремительно переменилось. Был каменный плуг — стал железный клинок. Была женщина-водительница — стала… Как писал Ницше: «Мужчина должен воспитываться для войны, а женщина для отдохновения воина; все остальное есть глупость». Ну а земледелие изобрели боги. Не богини же!
Оранта и лемб
Однако и в условиях дуалистического мышления интрига, что первичней: вагина или фаллос — таила немало сюрпризов. Внутри патриархатной культуры вскрывается противоречие. Если Бог — мужчина, то женщина имеет возможность зачать от него напрямую, минуя мужчину-человека. Имеется в виду, конечно, Богиня Дева. Если символом Матери являлась преимущественно фигура в лягушачьей позе роженицы, то символом Девы — с воздетыми руками. В православной иконографии она известна как Оранта, так изображалась иногда Дева Мария.
Сакрализация девственности — поистине загадочная страница в истории религии. Римские жрицы богини Весты пользовались почестями и привилегиями, которых не удостаивались ни почтенная матрона, ни сенатор. Если весталку случайно встречал осужденный преступник, он подлежал освобождению. Священными книгами Рима считались «Оракулы сивилл», дословная передача экстатического транса, в который впадали девы-пророчицы.
Когда бубнят о женской магии, всегда забывают упомянуть, что ее высшей формой считалась магия, применяемая девственницей. Сопротивляться последней может лишь очень небольшая прослойка общества, наделенная теми же качествами чистоты и целомудрия. Конечно, следует различать деву, которая еще не вышла замуж, и ту, что за этот самый замуж уже никогда не выйдет. Последняя ничем особенным не выделялась.
Патриархат сталкивается в лице дев с опасным зазором. С одной стороны, в интересах здорового потомства дать девичьей красоте налиться румянцем, сформироваться ее «славе». Это качество, называемое по-карельски «лемби», можно определить как энергетический ореол, связанный с возрастной спецификой гормонального выделения. Способы усиления «славутности» в традиционной культуре поражают прямо-таки гиперборейской поэтикой. Так, обряд наложения славы проводился обнаженной девицей на реке во время праздничного звона с помощью маленького колокольчика, которым она должна была совершать манипуляции. С другой стороны, активность девушки, особенно если ее социальное положение было достаточно высоким, чаще всего нарушала общественное спокойствие. Девушки к тому же обладали исключительным правом не закрывать волос, внушавших широкую гамму чувств от восторга до ужаса. На что способна девица, не отягченная семейным долгом, рясой и напрямую общающаяся с высшими силами, указывает случай с Жанной Д’Арк, сильно озаботившей католическую церковь. Отсюда снижение женского совершеннолетия по сравнению с мужским, внушение тревоги как бы не засидеться, не стать «надолбой».
Тем не менее идеал девства заложен в самом основании христианства. Адаптируя эту, изначально враждебную себе, традицию, патриархат заранее побеспокоился, дабы максимально нейтрализовать женское монашество. От семьи освободилась? Слушай настоятельницу! Молишься — молись, а учить никого не смей. Не было на Руси писательниц. С другой стороны, царь или серьезный боярин помогали нередко уже постригшимся инокиням составить удачную партию: как постриглась, так и расстрижешься. К тому же уход в монастырь могла позволить себе далеко не всякая. Даже при условии личной свободы требовался солидный вступительный взнос.
В XVIII столетии женские обители России захирели вконец. И тут случилась обратная реакция — мощный всплеск женской святости, ренессанс древнейших мистических практик под эгидой православия. Вначале проявились два мощных импульса, нацеленных в одну точку на карте — село Дивеево Нижегородской губернии. Первый — со стороны странницы из дворян Агафьи Мельгуновой-Белокопытовой, получившей личное откровение от Божией Матери основать ее удел на земле. Второй — связан с преподобным Серафимом Саровским, который принял это откровение и выпестовал особый тип подвижничества, ориентированный на мистически одаренных девиц. Если бы Серафим не был уважаемым старцем образцового монастыря, давно прослыл бы за хлыста или чего похуже. «Как у Господа было 12 апостолов, а у Царицы Небесной 12 дев, так и я себе избираю 12 же дев», — заявил он одной монахине. Такой крутой замес сильно отличался от опасливо-подобострастного духа, царившего в Русской церкви. Недаром накануне канонизации Серафима в 1904 году весь Синод поднялся на дыбы, лишь бы не допустить этого.
Хорошо понимая специфику женской души, св. Серафим старался не утомлять своих учениц, а вдохновлять их. Он испытывал к ним настоящую чувственную нежность, в которой не было ни похоти, ни сюсюканья, и знал, как научить пользоваться собственным лемби. Став духовником дивеевской общины, преподобный сразу отселил вдовиц от дев. Серафим не благословлял их носить вериги, не ограничивал в пище. Единственное, на чем настаивал — чтение особого молитвенного правила. Это не похожий ни на что до предела ритмизованный обряд, исполнение которого способно наэлектризовать даже самого усталого верующего. В нем есть несколько важных моментов, ставших известными лишь в прошлом году, после опубликования архивной рукописи. Из всех сестер Серафим назначил двух (имена не указаны), которые должны были стоять во время чтения правила с воздетыми руками. В литургике молитва с воздетыми руками разрешена только священнослужителям-мужчинам. Требуя от сестер такой постановки, Серафим сознательно возгонял их священный градус.
Итак, к чему все это? Жития знают и более странные случаи. Но дело в том, что тайны святых не исчерпываются печатными изданиями. Каждый из них работник невидимого, непроявленного будущего. В развитии семейного уклада человечества проглядывает пугающая логика: групповой брак, дислокальный, унилокальный, парный, моногамный…
Святая Дева и Богомладенец – последний тип семьи, который знает сегодня человечество. Отец-мужчина, «виновник самого существования», в нем отсутствует. Брак человека-женщины с божественным. Рождение сверхчеловека. Что это? Исключительный случай или пророчество о грядущей феминной революции? Яйцеклетка теряет половину генов только в конце своего цикла развития. Следовательно, если удастся заставить яйцеклетку активно делиться до этого момента, то из нее может получиться полноценный зародыш. А вот для мужчин «непорочное зачатие» исключено: сперматозоиды не способны делиться партеногенетическим способом. Забавно, не правда ли?
Роман Багдасаров