История о девушке с обложки и юноше с последней страницы
1
Вот девушка с обложки. Яркие губы, роскошные волосы, взгляд свысока, с птичьих облаков-каблуков. Но есть ли у нее что за душой? Посмотрим. И я начинаю вглядываться. Пристально рассматривать. Но не могу ничего узреть, потому что ослеплен ее красотой. Ее лицо, ланиты, глаза сверкают, словно она вся освещена солнцем. Такая солнечная бледность светила: алмаза-рубина-сапфира. Солнце бликами падает на то место, где я пишу.
Как часто мы боимся оказаться не тем, что о себе думаем или представляем в мечтах, боимся оказаться пустыми, глупыми, никчемными, несчастными. Но еще больше боимся разочароваться в девушке, что сейчас рядом. Хотя на самом деле каждый мужчина заслуживает той женщины, которая с ним.
А рядом со мной – девушка с обложки. Я купил эту тетрадку в магазине: увидел красивую обложку и купил всего за тридцать пять рублей. Совсем недорого за такую красоту. Мои друзья сказали бы, глядя на вздернутый носик этой модели, что у меня не хватит денег даже постоять рядом с ней и пяти минут. А я не только стою, я лежу рядом с ней и даже щекочу у нее за ушком пером.
Бумага гладкая и даже нежная: приятная на запах и ощупь. Кожа светлая, почти белоснежная, с синеватыми прожилками вен. Мальчики любят девочек за то, что те всегда сладко пахнут и хорошо выглядят. Как часто, беря девушку под локоть, я боялся, что ее кожа окажется шероховато-грубой, в веснушках-прыщах-пупырышках. А у моей девушки с обложки идеальная кожа.
Шелковистая гладкость и приятный аромат… Видимо, продавщица, которая мне продала тетрадь, давала часто понюхать пузырьки с духами очаровательным барышням. Получился сладкий коктейль – у нее на руках чересчур сильный, концентрированный, а на тетради в самый раз. Ненавязчивая смесь целлюлозы, свежего леса и эссенции розы.
Собственно, я решил писать эту историю про подпольного и гламурного персонажей из-за запахов. Каждый раз, попадая в лифт, я либо млею от восторга, поднимаясь в небеса вместе со шлейфом удивительно нежного и утонченного аромата духов. Либо мне в нос бьет собачатиной, сдобренной перегаром, и я в раздражении морщу нос, в то время как лифт уносит меня в бездну, в которую всего за несколько мгновений способен опуститься человек.
Кто ты, бренный, раз за разом швыряющий меня вниз – в мир падений и разрушений, в ад полураспада трупа и полного разложения личности? В геенну, в заразу гниения. Кто ты, заставляющий думать не только о легком головокружительном любовном приключении, но и о страдании? О неизбежной расплате! О том, что рано или поздно за все приходится отвечать. А плата напрямую связана с социальным положением, с базой, которая у тебя есть или которой у тебя нет.
2
Подпольный человек – он сам себе автор и модельер. Пусть доморощенный, смешной, неуклюжий, в трико с отвисшими коленями, но модельер. Он сам своей шее спустившаяся петля, а своему сердцу – шов наружу. Он много рефлектирует и не выносит чужого вмешательства в свою странную жизнь-рефлексию. Он терпеть не может, когда кто-то пытается познакомить его с какой-нибудь особой или заводит разговор о женитьбе.
Оставаясь закупоренным в бутылке, как в ракете, варясь и бродя в вине, словно в собственном соку, он в мечтах бродит по звездам. Копаясь пальцами в собственном носу, как в банке с кислой квашеной капустой, он настойчиво ковыряется в себе. В своем неистовом желании спасти мир и докопаться до истины он упрямо движется то вверх, то вниз, как и лифт.
Я часто думаю, какой же особе могут принадлежать эти духи? Кто она? Оперная дива? Модель с подиума? Нимфа? Дриада? Наяда? А может, искушенная почитательница ароматов “Цветов зла”? Или любительница цветущих злаков поэзии Верлена и Артюра Рембо?
Я представлял ее себе в мечтах, но поскольку я ее ни разу не видел, впрочем, как и носителя неприятного запаха, мне хочется думать, что она точь-в-точь, как девушка с обложки. Конечно, я совсем не знаю, что она за птица-цаца. Но я чувствую: за этим глянцем обложки скрывается единственное, чего я достоин из мира, как говорят йоги, нижних вибраций.
Наверное, было неосмотрительно купиться на внешнюю красоту. Ну разве вы не попадаетесь на фантик? Разве не оцениваете в первую секунду женщину по ее внешнему виду? А потом мучаетесь, общаясь с ней. Стараетесь развеселить и удивить. Как сейчас мучаюсь я, пытаясь ей понравиться, пытаясь зацепить, расшевелить ее душу изысканными словами.
Тетрадь я купил в гламурном уголке гипермаркета. (В другой уголок я хожу за свежим хлебом и сливочным маслом.) Тетрадь лежала среди корзиночек, шкатулочек, мыла шариками и свечек лодочками. Видимо, она предназначалась для дневника восторженной барышни, переживающей первую любовь.
Это-то меня и привлекло. Всегда тянет заглянуть за ставни жилища хорошенькой девушки, а уж тем более за ставни ее дневника. И не беда, что там пока еще ничего нет. Нет ни слов, ни эмоций, ни мыслей. Значит, создание еще совсем юно и неискушенно, а сознание, как и носик, не запудрено.
Ну разве я не могу помочь ей подобрать нужные слова, подсказать, нашептать на ухо? Направить по правильному пути? Ведь я всегда выбираю один и тот же путь для своих легких прогулок и похождений.
По утрам, например, я часто хожу в лес, чтобы после гламурного мыльного аромата подышать естественным лесным, вдохнуть чистоты и непорочности. Побыть одному, пообщаться с глазу на глаз с нехимическим естеством природы.
Только я и зеленый лес. Ну разве не романтично? Иногда, в таком настроении, я ложусь на траву на берегу лесного озера. Я лежу и вижу точеную фигуру юной нимфы, что пришла сюда плескаться в полезных утренних солнечных ваннах, всеми порами кожи впитывая концентрированный крем загара. Педикюр, маникюр, шейпинг, массаж, мелирование, укладка, витамин Д. Ее обыденный джентльвуменский набор.
Лица я не вижу, она уткнулась им в изгиб руки, глаза спрятаны за большими темными очками от Гуччи. Бикини – в стиле все того же итальянского дома. Я физически ощущаю свежесть ее молодого тела.
А вон за деревом, спрятавшись, справляет свою малую нужду мужчина в потертых широких (но далеко не от Дольче Габано) трико. А может, он справляет свою большую сексуальную нужду. Опять я вспоминаю лифт.
Каково ей ездить в этом лифте, после подпольного человека? После легкой прогулки и ветерка с озерной глади? Каково поменять гламурненькое на брутальненькое?
3
Пишу я в тетради, как вы заметили, не только о человеке гламурном, но еще и о человеке подпольном. Человеке-складке в подкладке… Человеке-щели, в которой затерялись копеечка с семечкой. Копеечка старая и грязная. Семечка засохшая и гнилая. Кисло-горькая, если ее разгрызть и долго жевать, распробовав на вкус и пуская слюни…
От подпольного героя исходит кисло-горький запах пота и перегара. Возвращаясь с утреннего моциона, он варил себе порцию сосисок. Посыпал сосиски черным перцем и закусывал ими “Перцовку”. Зажевывал все это хрустящим луком. Смачно рыгал и выругивался. И считал, что каждый мужчина достоин той женщины-судьбы, которая его преследует.
После прогулки на чистом воздухе и на тощий желудок я полагаю, что пришло время и нам позавтракать. Нет, эта тетрадка определенно мне нравится своей свежестью и чистотой. Она, как дезинфицирующая влажная салфетка для моих мыслей и рук. Я ей очень благодарен – девушке с обложки, что помогает мне подтянуться и взбодриться, создать приятное настроение.
Я захожу в фешенебельное кафе и заказываю кофе со сливками. Сливки приносят в маленьком кувшинчике с алой каймой вытянутых губок у носика.
Я отглатываю их и думаю, что, наверное, такой же сладкий и нежный поцелуй у моей гламурной барышни. Ее душа молочной истомой проникает в меня. Проникает по чуть-чуть, по глоточку. Я не спешу, мы ведь только начинаем наслаждаться, и ее сердце, почувствовав расположение, по чуть-чуть раскрывается передо мной за чашкой кофе. Я ей интересен тем, что в данный момент подхожу, я ей вроде ровня.
А как же он – подпольный человек? Чтобы получилось написать о подпольном человеке, нужно добавить немного дисгармонии, немного треша, горчицы. Я заказываю к горькому кофе и сливкам венскую сосиску с горчицей.
Кто он, мой подпольный человек? – спрашиваю я стоящую чашку, склонившуюся салфетку, согнувшегося ниже промокашки гарсона.
Предположим, он сразу после восьмого класса устроился чернорабочим в модельный цех. Отец их покинул. Может, умер, может, ушел к другой, более красивой (читай “гламурной”) бабе. Мать – инвалид второй, нет, первой группы, вынуждена была подрабатывать уборщицей в магазине. Второй раз выйти замуж ей не удалось. А любовники не входили в перечень ее моральных принципов. Так они и жили вдвоем с сыном.
Почистив с годик использованные модели, как горшки, от грязи, земли и говна, он перешел учеником-подмастерьем к токарю и вскоре сам научился точить. Нет, он не считал модели целью своей жизни, он вырезал их из дерева, исступленно, словно идолов, потому что не мог позволить своей престарелой матери кормить его.
И все годы, пока мать не умерла, он работал с шести сорока пяти до полчетвертого по полудню, мечтая об образовании высшего порядка. Но потом, после смерти матери, хозяйственных проблем прибавилось и стало уж совсем не до образования.
Чтобы было с кем коротать вечера, он завел себе собаку. Кроме собаки, был у него школьный дружок Олег, с которым они вместе пошли в цех, был, да сплыл. Поступил в техникум да и смылся в другой город. Сгинул с одной болтушкой.
Он тоже мечтал вырваться, повидать мир. Даже подумывал пойти контрактником в военно-морской флот или в армию. Догнать в успехах приятеля любой ценой – было пределом его мечтаний. Он купил аттестат о полном среднем в полупустом подземном переходе. А еще взял и прочел двухтомник Кандинского. Ничего не понял, но прочел еще раз.
Картины Кандинского завораживают его своей мышечной простотой и лубочной сумбурностью. А заумного Малевича – порядком и брусочной строгостью. Дорогой аттестат он положил в один из двух кондовых томов.
Сейчас он живет в квартире своей матери в нашем доме и через силу по страничке в день перечитывает Кандинского, чтобы не забыть. А еще из кусков дерева вырезает на токарном станке фигуры по Малевичу. Параллелепипеды и шары. Супрематизм, блин.
4
Подпольный человек – он весь в себе. Он всегда и весь шиворот-навыворот, наизнанку. Он словно напрашивается, чтобы его еще раз побили. Он носит ботинки и пальто по десять сезонов, он лезет туда, куда его не просят, и не идет туда, куда зовут. Он рубаха на распашку каждую минуту, потому что живет навыпуск, на надрыв.
Он смеется и плачет, смеется и плачет, опять смеется и вновь плачет наедине с собой, пропуская похороны и свадьбы. А потому он вне социума. Ведь Вишна да Кришна никого просто так не пускают на свадьбы в свое фантастическое сверхобщество.
Глянцевенькая, гламурненькая – она тоже вне социума. Она сама небожитель индуистских, добуддийских представлений о сверхмире с его фантастическими сверхсуществами. Хотя наша героиня тоже происходит из общества далеко не высшего. К тому же у нее нет высшего образования – за ее плечами лишь десятилетка. Совсем маленькой девочкой, но отнюдь не по росту, она приехала из провинциального местечка покорять столицу. Затем попала на фабрику. Но не на фабрику в марксово-энгельсовом понимании, а на “Фабрику звезд”. Производство постиндустриального общества – с фордовским изобретением для стремительной сборки быстро портящегося неликвидного товара. На конвейер, где больше внимания уделяют обертке, упаковке, имиджу, пиару, рейтингу и где красота, эпатаж, информация и стремительность – сами по себе товар…
Вот опять я корю себя, что запал на быстро портящуюся внешнюю красоту. Что стал жертвой утонченных пиар-технологий и рекламного манипулирования. Что на таких, как я, в душе все еще озабоченных подростков и была рассчитана эта обложка.
И тут же задаю себе вопрос: а можно ли вообще судить о человеке по внешнему виду, по обложке, раз сейчас такой век, когда все просчитано, успех проектируется и навязывается, рейтинг поднимается? Или нужно смотреть на интегральный баланс – образование-ум-душа?
Ну разве вы не встречаете по одежке? По всем эти армани-бриони? Разве не оцениваете в первую секунду женщину по очарованию состроенных глазок и сложенных в бутончик губок? А потом мучаетесь, общаясь с ней. Пытаясь докопаться до кладезей ее души, до источников целебных туалетных вод. Подбираете слова, пытаясь найти в ней хоть что-то. Найти хотя бы общую тему для разговора, найти нечто, интересное обоим.
Может, поговорим о любви? Ей эта тема дается легко. Главное здесь – не глупые слова песен, а женский драйв-обаяние и эротическая энергия.
Пройдя собеседование, названное отборочным туром, наша героиня, как и наш герой, стала девочкой фабричной, но не за голос, а за чересчур развитое тело.
Поколение акселератов. Длинен белый волос – короток серый ум… Чтобы попасть на “фабрику”, она в первый же день согласилась быть любовницей шестидесятилетнего воротилы от шоу-бизнеса, позарившегося на ее юное тело.
Босс – так все называли педофила-воротилу – купил ей квартирку в нашем доме. Так сказать, дачу за отдачу. Не весть что, всего лишь однокомнатная с небольшой кухней, но для провинциальной девушки без образования сойдет и такая. Тем более что карьера певицы при отсутствии голоса не задалась.
А еще бизнесмен обещает оплатить ее обучение на дизайнера или юриста. А пока – модельный бизнес, редкие показы на подиуме, за которые почти ничего не платят.
5
Подпольный – он определенно не нравится женщинам. Он для них неинтересен и неперспективен ни в своих исканиях-трепыханиях, ни в своем целеполагании.
Большинству женщин нравится человек успешный, сумевший проявиться на фоне фото-телекамер. Закон продолжения-проявления рода берет свое.
Женщинам кажется, что в самом искусстве успеха, как и в зарождении ребенка, скрыта тайна. Хотя вся его тайна тут – на глянце. Он весь вымещен здесь – на гламурном портрете. Бери и любуйся. Он весь сделан по лекалам шоу-бизнеса. Он умеет соблазнять.
А подпольный человек полностью скрыт. Его вроде и нет.
Зная природу успеха, наш шоумен-бизнесмен прячет девушку с обложки от лишних глаз за каменными стенами. Потеряв всякое уважение, навещает-приезжает, теперь уже не раз в неделю, а раз в два месяца. Привозит с собой минимальную прожиточную корзину шоколада и коньяка. Делает символические подарки, часть из которых деньгами и цветами. Короче, держит ее на коротком поводке. В положении или – это уж у кого какая фантазия – в позиции шлюхи на привязи.
Таких, как она, у него полный “музобоз”. Однажды ночью, сидя у распахнутой для светлячков и фантазий форточки, я слышал, как мягко, словно шелест падающего женского платья, накатывают к подъезду шины его машины. Я видел среди сонма светлячков красные фары навороченного “Бентли”.
Подпольный человек тоже сталкивался с ним. Как-то ранним подпольным утром, когда рассвет своей бледностью был очень похож на одинокого похмельного человека, он, ежась и трясясь, вышел на улицу погулять с собакой и увидел грузного мужика в слишком импозантном для воскресного утра костюме. Тот тоже измученный, с недоумением на лице – зачем ему это надо? – еще долго сидел в машине, глядя в пустоту лобового стекла, – к чему все это? – пока, наконец, не опомнился и не тронулся. Мягко отчалил, словно пустынный мираж, и скрылся в голубом облачке выхлопного пара-газа.
Так постепенно, сомневаясь и пренебрегая, приезжая все реже и реже, благодетель действительно становился миражом для девушки с обложки.
Под миражное мерцание привезенного однажды телевизора он молча выпивал свой коньяк… И хотя дареному коню, как известно, в зубы не смотрят, она тоже от безысходности ситуации садилась смотреть телевизор рядом с любовником. Подгибая под себя ноги и погружая их в диванную мякоть, она одновременно погружала руку в мякоть его урчащего в тон динамикам живота.
Они все больше молчали. Вроде бы нежно обнимая и выражая свою признательность. Но на самом деле эта поза стала просто привычной, потому что все предыдущие дни, вернувшись с озера, тщательно смыв косметику с лица и приняв душ, наложив на лицо маску из клубники, завернувшись в банный халат с широким поясом девушка садилась на диван, но только не с боссом, а с подносом фруктов, погружая ложку в мякоть киви.
6
Теперь она спит со своим благодетелем из благодарности. Восхищение, которое было вначале, и любовь, что выросла из восхищения, улетучились, как шлейф из смеси “Шанели №5” и 95-го бензина.
Единственное, что она чувствует теперь, можно выразить словом “спасибо”. Еще, пожалуй, осталась зависимость от денег и от привычки. Все вернулось на круги своя. Чуть-чуть, – это тоже витает в воздухе, – и она может потерять дарственную на квартиру и остаться у разбитого деревянного корыта. Показы мод босс устраивает ей все реже, хотя по-прежнему обещает вывезти в Европу и устроить фотосессию с хорошим контрактом для модного журнала “Европа”. Пока его обещания – одни слова. Пароли, пароли, пароли. И нужно ли ему ослаблять хватку ошейника, пароль от замка которого знает он один?
Раз уж она полюбила шестидесятилетнего, что ей мешает полюбить тридцатипятилетнего? – думаю я. Они оба свободны и предоставлены себе и скуке сутки напролет. Ей не с кем поговорить по вечерам. Подруги по ремеслу все сплошь “тупые дуры”. Или, если угодно, “сплошные дуры”.
Они могли бы сдать квартиру и пойти вместе учиться. И даже позволять себе раз в месяц заходить в кафе на Мясницкой. Он устроился бы в доходное место, например, в автосервис. Все-таки здоровый молодой парень. А потом купил ей машину, которую все обещает купить Босс. Или собрал бы машину своими руками. Что ей теперь терять? Уж корыто-то из дерева он точно выточить сможет. Не раз уже точил.
Могут ли они быть вместе? Я задаю этот вопрос, разглядывая девушек “при полном тюнинге”, скучающих в фешенебельном кафе в обществе своих нафертипоненных подруг… Перед ними пончики, покрытые глазурью, а на глазурненьких блюдечках – фруктовое ассорти. На теле ассорти алмазное. Брюлики украшают их руки и уши, стразы – блузки, сумочки и джинсы. С утра они одеты демократично. “Лучшие друзья девушек – это бриллианты”, – несется демократичная музыка из радиоприемника.
Наблюдая из своего угла, как сквозь стеклянную дверь входят и выходят люди, я думаю: где бы они могли встретиться, в каких дверях столкнуться, чтоб поздороваться, кроме как в сыром и темном подъезде собственного дома, в котором даже соседи пугаются друг дружки?
Ну, например, в гипермаркете, где она покупает себе кукол – неутоленная страсть детства, – с пластмассовой гладкой кожей, с пушистыми белокурыми синтетическими волосами и большими стеклянными глазами. А он покупает такие маленькие, запечатанные в полиэтилен, стаканчики с “прозрачной живой водой”.
Она скажет ему “здравствуйте” по инерции, из сельской традиции здороваться со всеми знакомыми. Или не по инерции, а из любопытства. А он вздрогнет, отвернувшийся к стене и уже поднесший стаканчик к пересохшим губам. Во-первых, кто это на полуглотке застукал его за столь интимным занятием, прервал на полпути живой воды к глотке? А во-вторых, ее голос очень напомнит голос усопшей матери, категорически запрещавшей пить.
– Мама? – онемевшим удивленным голосом выдавит он. Или это скажет кукла, выпавшая из рук девушки, когда она будет искать кредитную карточку в сумочке. А он поднимет ее, нежно взяв за шею, как берет свою собаку, равно когда хочет приласкать или грубо сошвырнуть с койки. Скажет одинаково равнодушно.
7
После макроэкономического кризиса и спада в экономике их завод каждый год отправлял рабочих и служащих во все более и более длительные отпуска. Ходили слухи, что фабрика вот-вот накроется медным тазом. Так оно и произошло – весной предприятие встало уже на полгода.
Нашему герою пока еще выплачивают выходное пособие, пятый из шести положенных месяцев, а он уже подумывает устроиться грузчиком в магазин, чтоб не отходить далеко от раздачи.
А пока, через газетенку объявлений, он нашел себе временную халтуру: подрядился на дому перебирать б/у генераторы и б/у коробки скоростей.
Ему привозят б/у домой, и он копается в них, полдня вслушиваясь в треск напряжения и скрежет шестеренок и подшипников. В той же газете в рубрике “личная жизнь” он вычитал объявление: “Познакомлюсь с мужчиной от 30 до 40-ка без в/п, м/п, ж/п, н/ж”.
От генераторов и мыслей о странных женщинах, дающих подобные объявления, у него в ушах начало гудеть нестерпимей. Теперь ему кажется, что в его голове появилось в/н/ж (высокое напряжение). Или в виске завелся стальной сверчок.
Он не верит женщинам и не верит в любовь по объявлению в газетах, потому что газеты женского рода. Его охватывает панический страх при одном появлении слабого пола. Хотя еще вопрос, кого в данной ситуации считать слабым. Другое дело – мужской журнал.
Стоит только на горизонте мелькнуть мало-мальски похожему на женщину существу, как он тут же начинает строить неприветливое выражение лица и разговаривать с собакой, как когда-то разговаривал со школьным другом Олегом при появлении симпатичной одноклассницы.
Сам он считает, что ни при каких обстоятельствах он не понравится, потому что у девушек слишком высокие запросы. А у него даже нет полного среднего образования. Вот и сейчас, прочитав объявление о знакомстве, он отложил газету с мыслью: “Ну ничего себе!”
Иногда он покупает мужские журналы, запечатанные, как и стаканчики, в полиэтилен. И подолгу, заперев собаку на кухне, чтоб не мешала, разглядывает их, прячась в листах журналов, как в листве того дерева.
Может быть, однажды, от тоски, он купит журнал и увидит лицо и тело своей соседки. Полуобнаженной, раскрашенной, как картина Кандинского. И ее голубые выразительные глаза. И это будет началом его подпольной любви. Боди-арт.
Может, даже в цехе, подпольно, он начнет вырезать ее тело из куска дерева, за которым однажды прятался. И в конце концов достигнет такой высоты сублимации, что превратится в большого, не хуже Церетели, художника. Кто знает?
Красота скульптуры, будь это даже не скульптура Будды, увядает медленнее, чем женская, а значит, более востребована в гламурном, пластмассовом мире. Так что, возможно, вскоре принц и нищий, служитель-монах и Сиддхартха-бог поменяются местами… Чем не сюжетная линия?
8
Итак, битый час я пытаюсь найти к ней подход. Найти нужные слова, подобрать ключ. Битый час я, как монах из буддийского монастыря, старательно вывожу буквицы европейского алфавита, словно иероглифы. Но продвинулся лишь до буквы Б – нет предела совершенству.
Битый час я использую салфетки как черновики, на которых рисую ее образ, в которые сморкаюсь и которыми вытираю руки и губы. Нужно хорошенько подготовиться, прежде чем начать писать начисто в тетрадь.
Буковый столик, бамбуковый стол, ваза из Бангкока. В вазе ветка, к ней бабочкой прикреплена виньетка из стружки. Икебана.
Какой столяр так искусно обошелся с деревом? Японский обед – 170 рублей. Шведский стол – 290 рублей, бизнес-ланч – начиная от ста. Что еще нужно?
Я цежу третью чашку кофе и представляю, что диаметр чашки – это ее огромные б…ские глаза. Мы сами себе создаем атмосферу и настроение. Все остальное – иллюзия.
Вот передо мной чаван в стиле мингэй (народного искусства) как модель мира. Темное ничто вселенной с пузырями, звездами-чаинками и млечный путь пены. На сосуде для чая, так же как и на всех произведениях мастеров мингэй, нет авторской подписи.
Только чашка и я, как части целого, как часть глотка с горьким привкусом поцелуя. Взаимопроникающая и разрушающая субстанция, мир, который я могу проглотить и вмиг уничтожить.
А раз все иллюзия, каждый может и должен создавать вселенную для своей избранницы. Женщине предстоит лишь обустроить и украсить ее. Вот почему я так стараюсь, пыжусь, распинаюсь, выписывая этот мир на чистых, белоснежных листах ее души, на белой доске, вмонтированной в ее белокурое сознание, потому что если вдруг окажется, что у этой девушки нет никакого внутреннего мира, то значит, и я окажусь пустышкой.
Я не случайно решил писать в тетради с девушкой на обложке о подпольном человеке. Нет, она просто обязана задуматься о жизни одинокого молодого мужчины. Не может не задуматься. Почему он одинок, почему без друзей, без жены?
Задуматься и даже написать несколько строк в дневнике. Например, таких: “Сегодня снова встретила этого странного мужчину с псом. У его пса глаза более приветливы и доверчивы, чем у него. Ужас, но я опять обратила внимание на большой член собаки. Эти двое меня пугают. И почему он гладит своего зверя так, как я – плюшевую собачку. А может, пес является его поводырем в мир тепла и уюта?..”
Куклы – неутоленная тяга к красивой жизни, к богатству, каковое, как ей казалось, было у девочек, приезжавших из больших городов. Странно, но она никогда не считала жизнь матери, и день и ночь работавшей в колхозе, своей подлинной жизнью, полагая, что это всего лишь дурной сон, чудовищная ошибка. В своих фантазиях она верила, что предназначена для другой, фешенебельной и счастливой жизни.
– Разве я похожа на девушку, нянчащую чужих детей? – часто спрашивала она себя, глядя в зеркало. – Или на какую-нибудь кухарку-домработницу-официантку?
– Нет, не похожа, – соглашаюсь я, глядя на ее изображение на обложке.
– И что, по-твоему, я буду заниматься перекладыванием бумажек в офисе?..
– Нет, не будешь, – опять соглашаясь, киваю я.
Но в то же время я знаю, я слышал: не родись красивой, а родись счастливой. И дело даже не в том, что к носительнице яркой внешности подходят глянцевые наглецы, потерявшие стыд и совесть, а глубокие люди стесняются, считая, что такое не может им принадлежать, что красоту невозможно обнять и удержать, что красота принадлежит всему миру и что за такое право обладания, за такое кощунство по отношению к богам, придется расплачиваться.
И даже не в том, что, долго выбирая среди принцев и королевичей, привыкаешь к самому процессу и пропускаешь развитие отношений.
А скорее в том, что вокруг красавиц концентрируются зависть и разрушительная сила. Многим знакомо чувство приятного избавления, когда идешь куда-нибудь на пустырь или берег реки сжигать накопившиеся глянцевые журналы, собираясь начать новую, подлинную жизнь.
Так почему же им не оказаться однажды вместе? Они оба предоставлены сами себе. Они оба гуляют в одном лесопарке, и каждый часто, сидя в своей квартире у окна, наблюдает за другим на улице.
Да, этот мужчина с большой черной собакой ей неприятен. Он действительно ее пугает, но в то же время чем-то интригует и завораживает. Он пища для ее размышлений и редких разговоров с подружками. Нет, она просто обязана задуматься о нем только потому, что он молодой мужчина. К тому же не б/у!
Она даже в какой-то момент решается при встрече поговорить с ним. Так, ради преодоления себя. И приключения!
Чем она его зацепила, и ежу понятно – красотой, восхитившись которой он, словно сумасшедший, с неистовством принялся обтесывать свой брусок.
Однажды по ящику он видел, как восточные женщины, а особенно индийские, собираясь выйти замуж, расписывают кисти рук и щиколотки ног цветами, птицами и прочими тату. Заморские причудливые узоры на доске ее тела могли натолкнуть его на мысль, что соседка тоже собирается выйти замуж.
А чужая невеста – запретный плод вдвойне.
9
Мои друзья сказали бы мне: даже не мечтай об этой девушке. Таких, как ты, безнадежно влюбленных и безденежных, у нее пруд пруди. Толку от твоих ухаживаний будет “ровно нуль”. Пойди лучше на Тверскую и возьми себе за полштуки такую штучку.
– Ну скажи, ну куда ты ее поведешь? И на какие деньги? Ты подумал? – не унимались бы мои друзья. – Нет, ты хорошенько подумал? Неужели в кафе? Думаешь, она без тебя не сможет туда сходить? Да знаешь ли ты, что кафе нынче даже для не избалованных светом – такая банальность!
А действительно, задумываюсь я, куда я ее поведу? Скорее всего в кафе. В конечном счете джаз и я – остальное не важно. Другой человек нужен для настроения, которое мы сами себе создаем. Всего тридцать пять рублей, и она у меня в кармане, девушка с обложки.
Да, пожалуй, стоит их свести банально, чтобы не сильно напугать. А если напугать, то сильно. Например, они окажутся вместе в лифте. Все втроем – он, она и собака.
Собака зарычит, ощутив волнение хозяина и ревность к самке. Взорвется и одним движением, легким, как моя рука, переворачивающая сейчас страницу, сдерет с нее хлопчатобумажную юбку, полностью обнажив белые бедра без колгот.
– К ноге, Босс! – зарычит не тише псины подпольный человек и вдобавок пару раз огреет “дружка” по морде.
Впервые в жизни в дилемме “друг-девушка” он отдаст предпочтение бабе. А она потом, вспоминая, долго будет улыбаться, и все больше тому, что он своего пса называет так же, как все называют ее благодетеля. Да еще хлещет его при случае по морде. И так это замещение-вымещение ей понравится, так зацепит…
А если банально – то, например, у нее сломается каблук летней туфли. Застрянет в металлической решетке у подъезда. И он, проходя мимо, возьмется сначала его высвободить, а потом и присобачить на место.
Уже через пару часов занесет к ней домой туфли с такими мягкими резиновыми набойками. А потом у нее в квартире сквозь ее слова благодарности он услышит шум подтекающей воды из сливного бачка. И предложит починить и его.
– И сколько это будет мне стоить? – неуверенно спросит она.
– Ничего, – сухо ответит он, поднимая крышку унитаза.
Она с благодарностью согласится. Потому что этот шум не давал ей покоя, а еще лязг холодильника. И он тоже будет его ремонтировать. И стиральную машину. И кран на кухне.
Такой все умеющий мужчина. Такой красивый в работе мастер на все руки. И вовсе не страшный. К тому же гораздо моложе ее босса, который не раз предлагал ей деньги на ремонт. А тут бесплатный сантехник с развитой мускулатурой. И можно по-легкому присвоить деньги себе.
Первая мысль об афере-бизнесе – это ли не доказательство ее нелюбви? А разве шоу-бизнес – не сплошное надувательство? А шоу-мир – не сплошная иллюзия?
И вот уже ее подпольный – потому что живет у нее под полом – сосед начинает шпаклевать и грунтовать стены, выравнивая слой за слоем, а затем и шкуря наждачной бумагой (шкуркой) так, чтобы не было ни одной ворсиночки, чтобы белые обои, как листы моей тетради, легли ровненько и были гладеньки. А потом перекладывает и циклюет полы. У гламурной девочки все должно быть на уровне.
Он работает у нее почти бесплатно: или за кое-какую закуску, привозимую с фуршетов, или за домашний французский луковый супец (одна луковица на ведро воды). Он создает для нее новый мир, обволакивает, в то время как она обволакивает, охмуряет его своей лукавой улыбкой.
– А можно я чуть-чуть подержу на поводке вашего Босса? – кокетливо спрашивает она, через собаку подбираясь к хозяину.
– Ну конечно, – кивает он, ловя себя на мысли, что никто, кроме матери, не кормил его супом.
– Да вы кушайте, кушайте, не отвлекайтесь.
И ей нравится новое общение. И ощущение себя в новой роли обольстительницы и заказчицы. В то же время она с ужасом понимает, что этот низкий человек больше ее приспособлен к жизни.
Если банально, то так! Как в пошлых гламурных фильмах со счастливым концом.
10
По вечерам я смотрю по “Фэшн ТВ” на то, как девушки идут туда-сюда и по кругу, нагло заглядывая в глаза. Они пытаются проникнуть в душу и разорвать сердце, крутя ягодицами восьмерку. Но им не удается вовлечь меня в сансарический поток плотских желаний, обволочь и подчинить им мой разум.
Я сижу перед телевизором в черных очках. Я представляю девушку с обложки в огнях софитов. Вот она идет навстречу, породисто раскачивая бедрами. В маленьком бикини и большом ожерелье-ошейнике.
Все ближе и ближе, шаг за шагом. Сначала на расстоянии, а потом уже и лицом к лицу, камера, объектив которой больше сладострастно раскрытого рта, наезжает на глаза-брови-ресницы. Я вижу дрожащие красные и голубые прожилки, чувствую, как она проходит сквозь меня, поддерживая стиль. Проходит насквозь, оставаясь недостижимым идеалом и не оставляя ничего. И мне от этого ни тепло, ни холодно.
Гламурный человек бессмертен и неуязвим априори. Гламурный – он Сиддхартха до прозрения, Гаутама до высшего знания, хотя, глядя на его фото, кажется, что он уже достиг полного счастья и могущества, что он безмерно блажен, что он файн.
А по другому каналу – стоило мне перевести камеру щелчком пульта – опять передают, как маньяк прыснул кислотой в утонченное лицо “Мисс мира” или на пышное тело “Данаи” Рембрандта!
И тут я вдруг настораживаюсь, как собака подпольного человека, от слишком сладкого, гламурного запаха. Я чувствую точно такой же запах духов, что и в лифте, и вижу, как пожилой мужчина с пожилой женщиной в норковом манто усаживаются за столик напротив.
Может, этот старик и есть благодетель моей девушки с обложки? Он покупает сразу три, нет триста одинаковых флаконов, чтобы жена с мордой бульдога не учуяла запаха юного женского тела. И зовет всех своих пассий кисками, чтоб ненароком не ошибиться в имени.
Я срочно прячу тетрадь в карман пиджака и выхожу на улицу. В залитый яблочным джемом фонарей город.
Мы ушли, потому что нам было неприятно там оставаться. И теперь вечером на свежем воздухе девушка с обложки безмерно мне благодарна. И даже нежно касается моего локтя. Мы идем по улице. Навстречу движется очень много модельно-красивых девушек, и нет ничего удивительного и необычного в том, что одна из них рядом со мной.
Гуляя по улицам Москвы, я ощущаю себя так, словно иду по подиуму. Навстречу мне косяками движутся модницы и красавицы, что из кожи вон лезут, чтоб одеться, как советует глянец. Как рекомендуют “Вог” и “Гламур”. Прет-а-порте.
Они, выкручивая руки, тянут из своих несчастных родителей соки, чтобы только не отстать от моды. “Почувствуй себя богиней, позволь себе стать богиней, будь для него богиней”, – призывает реклама, и они готовы на все, чтобы попасть в пантеон глянцевых божеств. Одеваются, подражая моделям в армани-бриони. Покупают парфюм и шмотки от лучших домов Европы, когда сами ютятся в коммуналках Азии. Носят шубы, на которые отцы пашут на нескольких работах и копят по несколько лет.
Их отцы, подражая родителю Сиддхартхи, стараются отгородить своих отпрысков от уродства и страданий этого мира любыми средствами. Лишь бы их чада жили лучше, чем они, обрели телеглянцевое бессмертие. Вот такой гламур в трущобах.
Мир сошел с ума. Мы все сошли с ума. Все мы пытаемся обмануть жанр. Обмануть кастовое устройство мира, прыгнуть выше головы.
Существует жесткая иерархия общества, будь то Индия или Франция, а все девушки покупают модные журналы и одеваются по последнему писку, стараясь принадлежать внешне к высшей касте.
Но их слишком много, и они слишком дешевы. Обман не удастся, принца в черном “Бентли” не проведешь. Гламурный мир требует постоянного обновления. Нельзя прийти два раза в одном и том же костюме, нельзя быть два сезона в Куршевеле или Сан-Тропе с одной и той же красоткой.
11
Итак, девушка с обложки. Нужна ли она мне? Зачем я вообще все это затеял? Лишний раз проверить: а есть ли во мне что-то, за что меня любят женщины?..
Все мужчины делятся на любовников и мужей. Любовники – показушники. Мужья – рогоносцы. Вот здесь-то, с этого суждения, и начинается пустота. Пустота человека с последней страницы, которому хочется быть первым. Или не быть вовсе!
И поэтому он цепляет самых красивых девушек, чтобы быть первым, быть лучшим, быть царем, обладателем. Лишний раз доказать себе и другим: я – бог!
А есть ли у него что впереди? Об этом знает лишь тот, кто вне чисел и измерений. Кто одновременно везде. И на первой и на последней странице.
Иногда, холодными вечерами, я вспоминаю ночи с холодной моделью. Открываю глаза, а она тут же свои. И смотрит. Возможно, она спала с открытыми глазами, зная, что в них вся ее сила. И вот такой чуткий к движениям тела человек абсолютно бесчувственен ко всем движениям души.
Я держу девушку с обложки возле сердца. Я чувствую – она холодная и гладкая. Я иду по Бульварному кольцу, прячась в тени деревьев. Одна девушка, которую я не мог полюбить, посоветовала мне купить плакат с моделью и повесить на стену. Другая девушка, что не могла полюбить меня, была абсолютно бесчувственной – назвала меня придурком, следующим в любой ситуации только стилю…
И теперь у меня идеальная со стилистической точки зрения женщина! Я могу ее наполнить любыми чувствами и действиями. Могу сделать с ней все, что угодно. Например, бросить в объятия к подпольному человеку и тем самым осчастливить последнего.
Но почему-то, рассуждая так, я не верю сам себе. Уже поздно. Начинает холодать. Пора возвращаться домой. Мы славно сегодня прогулялись по городу, моя девушка с обложки.
Я подхожу к подъезду, дрожа от ночного холода: дорожка к дому освещена ярко-синим телевизионным светом из одного окна и тускло-желтым – из другого.
Я поднимаюсь по лестнице, захожу в сумрак подъезда. Вызываю лифт.
И опять этот неприятный запах бьет меня по ноздрям, и я чувствую себя псиной, которую резко щелкнули по носине. Значит, наш герой крепко сегодня принял на грудь.
Я выхожу из лифта, захожу в свою безликую, ничем не примечательную квартиру. Квартирку невзрачную, без ремонта. На потолке подтеки, обои пожелтели – пора, пора делать ремонт!
Да я бы и сам влюбился и отдался хоть кому за хороший ремонт в своей халупе.
Примерно те же желания испытывает и наша героиня. Она сейчас сидит у телевизионного солнца, сравнивая картинки и лица с тем, что видела вживую. И не понимает, что реальная жизнь проигрывает виртуальной.
У этой девушки такой бледный вид в тени телевизионного солнца! Шея и плечи оголены. Предположим, что она на пляже. Море, солнце, восторженные взгляды. Предположим, что она присела, чтобы погрузить пальцы в теплый песок.
Да, она сидит у телевизора и грызет вместо яблока ногти, не понимая, почему же он не делает следующих шагов навстречу, почему не предлагает близость.
Она бы с радостью сказала: “О, да!”
Без косметики, при телевизионном освещении она выглядит еще сексуальнее. И сосед ей очень нравится и даже возбуждает… Но она не понимает…
12
По статистике шестьдесят пять процентов прекрасных женщин мегаполиса одиноки. Они красивы, умны, образованны, но одиноки. Почему? Может, все дело в детской инфантильности мужчин?
Взять хотя бы подпольного человека. Он сейчас в своей квартире сидит возле разобранных генераторов и коробок скоростей, треплет свою собаку по загривку и ласково так говорит:
– Теперяче все будет нормально, все будет теперяче хорошо, дружок. Я почему так долго пропадал? – объясняется он с собакой. – Сначала я подбил ей каблуки, чтобы она не стучала ими у нас над головой. Ох уж эти сумасшедшие женские каблучки, будто так и хотят проломиться в нашу квартиру! Затем этот бачок, что не давал нам уснуть. Он, как музыкальная шкатулка из детства, стоит приподнять крышку. Потом холодильник – урчал и урчал, не давал расслабиться. А все из-за тонких перегородок, которые прогрызали мыши. Я даже порой думал, что нет уже ни стен, ни пола, ни потолка, остались одни обои. А сверху ходит она. Туда-сюда, уже без халата. И голос у нее, как у матери. Но теперь она нас больше не потревожит со своими намеками на женитьбу…
Так, утолщенными стенами, он отгородит свой мир от мира любви и страдания. Ибо любовь – это и есть боль и страдание.
– Иди, иди на кухню. – Вдоволь наговорившись, он мягко выталкивает собаку на кухню. За тонкую стеклянную дверь. – Больше она нас не потревожит.
Затем он достанет любимый глянцевый журнал с ее полуобнаженным изображением.
Один раз они еще столкнутся у разъезжающихся дверей лифта.
– Почему вы больше не приходите и не звоните? – спросит она. – Заглянули бы хоть разок на чай. Так скучно одной.
– Я все сделал, – сухо ответит он.
– Если хотите, можно сходить погулять вместе с вашей собакой или посидеть в кафе, раз вам так неуютно у меня после ремонта. – Здесь она соблазнительно улыбнется…
– Не надо мне говорить, что мне и когда делать. Я сам знаю, что мне и когда делать.
– Я угощаю, – подумав, зачем-то скажет она. – Я ведь вам должна кучу денег. Нет, я просто обязана пригласить вас в кафе!
– Не надо меня угощать, я здоровый мужик и могу себя сам прокормить! – огрызнется он. – И прошу: не надо со мной разговаривать в таком тоне. И вообще не надо вам со мной разговаривать.
– Очень жаль! Мало того, что ты псих, так ты еще и жестокий, бессердечный человек, – заплакав, скажет она. – Прощай!
Точнее, она заплачет, как только закроются двери лифта. И все, кроме “очень жаль” и “прощай” скажет, когда закроются двери лифта.
13
Передо мной всегда стояла дилемма. Быть ли гламурной подделкой-фальшивкой и иметь большой рейтинг? Проявиться на бланко-банкното-банкето-банковском счете и иметь успех? Или быть подпольным автором в наше время, когда никто почти не читает? Проявиться на потрепанном блокноте в подкладке куртки. Стоять под дождем два часа, не шелохнувшись?
Я раскрываю тетрадь и кладу себе на лицо гламурную девушку с обложки. Я представляю, что это ее прохладное и гладкое тело с приятным терпким запахом. Кому куклы, кому собака, а кому и тетрадь. Я пытаюсь заснуть, но все еще по инерции думаю о них.
Однажды она скажет своему боссу, что больше не любит его и не хочет, чтобы он приезжал. И будет непреклонной в принятом решении…
А он на грани смерти и разрушения, на пороге страха небытия и приближающегося страдания не сможет простить подобного отношения жизни к себе, не вынесет такого предательства от цветущего мира. Он будет цепляться руками и ногами, карабкаться, грызть землю…
Другое дело – наш подпольный человек. Он давно понял, что внешний мир – лишь страдание и страх. И что страдания и страха не существует, если отгородиться от них стеной. Что страдание и страх – иллюзия, что они улетучатся, стоит перестать обращать на них внимание. И что девушки тоже исчезнут, если их не принимать в расчет.
Наш подпольный человек твердо решил никогда не жениться. И хотя женитьба была единственной предсмертной просьбой матери, – мол, я буду знать, что за тобой есть кому присмотреть, буду спокойно лежать в гробу, – его очень раздражали любые разговоры о женщинах. Он понял, что истину нужно искать только в себе. Представьте, он искал истину в себе! А в ее волосах – красный цветок.
С этим красным цветком ее и найдут мертвой. В том же парке, под голым осенним деревом. Точнее, гуляя с собакой, ее найдет наш подпольный человек. Собака начнет жалобно скулить, а он встанет на колено, чтоб поцеловать ее холодное белое лицо с синими линейками губ…
Она будет лежать с блаженной, просветленной улыбкой на лице, словно Будда под деревом, впавший в паринирвану. Перед смертью, пройдя круги страха и страдания, она поймет, что ничего в конечном итоге нет. И смерти тоже нет…
У подпольного человека найдут улику – журнал с ее фотосессией. И другие следы преступления на журнале.
Подпольного человека посадят. Сначала в тюрьму, а потом, после судебно-медицинской экспертизы, признают невменяемым и переведут в психбольницу. Теперь у него толстые, звуконепроницаемые стены и потолок, и дверь с железным засовом. Но будет он там чаще вспоминать не свою собаку, а тот единственный в своей жизни поцелуй и ее прекрасное белое-белое лицо, стальным сверчком проникающее в его сознание.
Ильдар Абузяров