Было время в Москве, немного свободного, но было. Куда пойти? Первая мысль — в Третьяковку, но день был воскресный и отогнал ее, испугавшись большого стечения людей в эту мекку отечественной культуры. Так получилось, что вместо нее попал в Московский музей современного искусства на Петровке и нисколько не жалею о том.
Современное искусство разместилось в просторных залах на трех этажах. На входе охрана, проход через металлоискатель. В экспозициях были представлены в основном фотографии – шестое международное фотобиеннале в Москве.
В первом зале – милый китч, свидетельство ушедшей советской эпохи, практически рисованные неестественные люди, похожие друг на друга, фотографические открытки наподобие «Привет из Крыма» или более показательная и доказательная «Привет из Колымы» 30-х годов. «Страсть к красивому» — название этой первой экспозиции, само по себе не плохо, открытки с клеймом мещанства сейчас получают некую эстетическую ценность, но в контексте всей выставки… Однако об этом позже.
Далее – документы эпохи: протоколы допросов (запомнился один, в котором обвинялся человек, содержавший коров и якобы спекулирующий их мясом), паспорта военнопленных, угнанных на работу в Германию, фотографии фас и анфас. В следующей комнате — будто гимнастические снаряды, брутальные тела, торжественные в своей красоте и плотской силе — «Фотоконфликты, фотопутешествия и фотоискушения Александра Родченко». Где-то уже выше, на этаже эдак втором были работы по итогам этнографических экспедиций начала 20 века: в Архангельскую губернию, Киргизию, Поволжье, еще Бог весть куда, без сомнения интересные сами по себе в отрыве от общего контекста, в который попали.
Вначале был интерес, любопытство, потом эмоции, которые постепенно начали складываться в целостное восприятие, концепцию, оттенившую детали. Пытаюсь вспомнить и вычленить какие-то знаковые, узловые моменты того ясного понимания всего происходящего, которое нахлынуло на меня, когда вышел на воздух свежий, на солнце, ведь на самом то деле, на всем Божьем свете Пасха была тогда. Момент этот возник даже не когда я увидел в конце коридора первого этажа ящероподобного ангела, свитого из какой-то арматуры, а в зале, где экспонировались фотоснимки из однообразной жизни скандинавской забегаловки — «Кафе Лемитц. 1968-1971» Андерса Петерсена. Пьяные матросы, полуобнаженные дряблые тела в татуировках, похотливые взгляды, отвратительные женщины, кулаки, сальные ляжки, морщинистые одутловатые лица, винный перегар, сигаретный кумар, эмоции и беспрестанно-беспорядочное движение. «Вот она, жизнь! В этом что-то есть» — сказал кто-то рядом, и я тоже минуту засомневался, может действительно… Но потом понял, неправда это, с жизнью все это и рядом не стояло, если кому-то и хочется – то это его проблема. Понял. А дальше пошло, поехало.
Все эти формы «жизни» дальше стали развиваться по нарастающей, до непотребного, порочного, ведь все это легитимировали, сказав: «жизнь». И если б я сам чуть дольше посомневался, не встряхнулся, то уже не выбраться было. Как болото, как пластилин цепко обхватывает, обволакивает навязчивые атавизмы низовой «реальности». Апофеоз – сытые, довольные лица, будто сошедшие с долларовой банкноты, американская мечта, запечатленная в улыбке «Предвыборная компания Джона Ф. Кеннеди», звероподобный ангел на первом этаже и следы разложения, как шлепки деформированной, размытой плоти в рамках по стенам. Залы с совершенно разнородными экспозициями объединяет одно – все они ступени, отражающие разложение, гнетущую структуру перепревшего варева, где нет ничего настоящего, ничего реального, ни чувств, ни страстей, ни красоты, ни уродства, ни добра, ни зла. Ни то, ни се, китч, серость, возведенная в абсолют и, претендующая на роль застрельщика в искусстве.
Плохая картинка у меня получилась, размытая, но не она здесь важно, а ощущение. Вышел на свет Божий, рассуждать потянуло, аж страсть, о современном интеллектуализме, о его деструктивном характере. О том, что главная сейчас беда – боязнь реальности: настоящих искренних чувств, теплых отношении и живого общения. Ограждают сейчас люди себя от всего этого, создают иллюзию различными суррогатами, а когда нет теплоты, все вокруг разлагается, гниет, зверь зубы скалит.
Таково сейчас отчасти современное искусство, где внешний лоск начищен до блеска, и в тоже время ветер песчаный гуляет, в глаза целит, где эстетизм и мастерство забило все важное и настоящее. Нет души в нем, нет простоты. Все уже знаемо и изведано, всем буквально пресытились, и не удовлетворяют уже простые истины, хочется чего-то новенького, новых удовольствий, новых наслаждений.
Интересна религия, но темная вера предков нам не подходит, слишком нелепа и смешна сейчас для нас. Хочется любви, но, извините, любовь, как бесконечное самопожертвование, как отрицание собственного «я» ради другого человека, совершенно нам не подходит, куда милей ни к чему не обязывающий сексуализм, замешанный на контрацептивах и т.д. и т.п. Души нет в пластмассовых манекенах, одна нелепая плотоядная агрессия пресыщенного интеллектуализма, рассчитанного на внешний эффект — тоталитарная секта искусства. Стоит только с чем-то согласиться, что-то принять, сделать один малейший допуск, шаг навстречу: не отпустит потом ни за что, стероидами мозг затуманит, да так, что будешь жить только в его виртуальном мире и разучишься радоваться раз и навсегда. Так и хочется стать максималистом и гнать взашей торговцев унылых из храма искусства.
Андрей Рудалёв