Кому мешает Православие? Многие СМИ буквально ополчились на эту вековую основу русской государственности, культуры, духовности. Еще Достоевский говорил, что душа русского человека – православная по своей природе. А сейчас тот же академик Виталий Гинзбург, фигура, обласканная многими телевизионными каналами, активно пропагандирует атеизм, каждый раз, попутно задевая чувства верующих людей. Хотя он же сам как-то заявил, что в вопросах религии, веры мало что понимает, но судить берется. Группа академиков пишет письмо президенту с просьбой обуздать, усмирить, поставить на место, не допустить откровенного мракобесия – «Основ православной культуры» в школе.
Так получается, что сейчас чрезвычайно модно исподтишка плевать в святые образа. Вспомним это еще по печально известной кощунственной выставке в Москве «Осторожно, религия!» Почему-то нацболам установившим растяжку с надписью типа «Путин, уйти сам» дали по три года реального срока, то здесь кроме общественного резонанса, такое глумление ничего не вызвало. Это показывает, что у нас в обществе воспринимается сакральной величиной, по крайней мере, с точки зрения власти. Церковь критикуема, она раскрыта диалогу, в отличие от той же власти светской, которая зачищает вокруг себя любой росток сопротивления. И это показывает, что, не смотря ни на что Православие у нас в силах, оно держится неизменно уверенно без увлечения какого бы то ни было административного ресурса. Это обнадеживает.
Волнует другое: наступление на Православие идет планомерное и целенаправленное. Что особенно печально в ситуации крайне низкой религиозной культуры в стране. Видимо, удобно сделать из церкви музей и законсервировать веру как предрассудок далекого прошлого. Силы, задействованные в этом наступлении, не рассчитывают на молниеносную победу, они постепенно и методично подтачивают. Их цель – деформация ее сути, создание вокруг церкви, управляемого информационного поля, состоящего из ложного, вывернутого наизнанку ее образа. В это поле впрыскиваются различные стереотипы, штампы, мифы, которые со временем начинают формировать образ мысли. Это как с памятью о Великой Отечественной Войне. Пройдет еще лет десять в существующем информационном режиме, и все будут думать, что нас спасли союзники, и вообще Советский Союз ничем не отличался от фашистской Германии.
Возьмем, к примеру, наугад две статьи из огромного, растущего в геометрической прогрессии вала не просто критических нападок на Православие, а таких, в которых происходит выверт, подмена реальности. Писатель из северной столицы Андрей Столяров открыл в «Литературной газете» (№ 49 от 05.12.2007) полемику о месте религии в современной России. Матерый эссеист Борис Парамонов как-то для затравки кинул в «Новой газете» небольшую заметку «Православие не эффективно» (Новая газета 11.06.2007). Все основные тезисы изобличителей, как правило, повторяются, в разных изводах они кочуют из текста в текст, создавая карикатурный образ веры. Попытаемся выделить некоторые из мифологем, о которых регулярно приходится спотыкаться в последнее время.
1. Парамонов начинает с констатации того, что сейчас Православие многими мыслится как основа национальной идентичности, краеугольный камень русской идеи. Столяров предрекает опасность свирепствования в России «христианского фундаментализма». Проводится четкая параллель между верой и марксистской идеологией, якобы все это одного поля ягоды. С усилением роли церкви обостряются националистические настроения, все это препятствует той же России влиться в единую цивилизованную и архидемократическую семью народов. И еще с десяток подобного рода тезисов, суммируя которые, можно вывести, что Православие – это печальный атавизм прошлого.
2. Говорится о засилии религиозной тематики в тех же СМИ: «Телевидение, в свою очередь, показывает в новостях то молебен, то крестный ход, то открытие храма, то торжественное освящение корабля или подводной лодки» (Столяров). Банально, но открытие очередного ночного клуба или (будем считать в прошлом) казино или игрового салона не вызывает такого неистового осуждение. А пропаганда различного рода шарлатанов, экстрасенсов, магов, астрологов, короче, всяческих суеверий, оккультной и магической ахинеи даже приветствуется.
Почему так происходит? На мой взгляд, ответ лежит на поверхности: безоглядное отрицание религии, вульгарный атеизм – дело достаточно сомнительное и бесперспективное. Поэтому более действенным мыслится подход размывания дробления территории веры, ее полной дискредитации. На рынок выбрасываются и активно пропагандируются всевозможные третьесортные подделки, имитации, ширпотреб эзотерических учений и сектанских бредней. В большой политике давно уже стало известно, что диалог с политическими оппонентами мало к чему ведет. Лучше внедриться на чужую территорию и произвести на свет компот ручных партий, которые попросту оттянут у оппонента его электорат.
3. Часто, говоря о Православии, разговор как бы невзначай переходит в плоскость борьбы с суевериями, оккультизмом. Тем самым, в сознании реципиента ставится знак равенства между верой и суеверием. Вот и получается, что приметы, черные кошки и плевки через плечо – это то, что диктует нам религия. А раз так, то критическому гневу не будет края. Раздавить гадину!
Любой церковный ритуал в народном сознании под воздействием времени обрастает иными общепонятными подробностями. Суеверие зачастую становится некой демократизированной транскрипцией религиозных догматов, с чем, собственно, Церковь регулярно борется. Но ведь нельзя отвергать иконопочитание только потому, что кто-то может соскребать с икон краску, заваривать в кипятке и пить вместо чая.
4. Исходя из этого, выводят утверждение, что «русский человек нерелигиозен, говорит про иконы: годится – молиться, а не годится – горшки покрывать» (Парамонов). За религию принимали исключительно суеверия, а исходя их этого «православные священники не пользовались духовным авторитетом в народе» (Парамонов). Да вы и сами посмотрите, каковы их нравы, только откройте «Современный патерик» Майи Кучерской и все сами увидите…
5. Пугают угрозой сближения церкви и государства. Чертят ужасающие контуры клерикального государства, которое чуть ли не автоматически становится прибежищем и рассадником терроризма (видимо, из-за примата нетерпимости к инакомыслию): «Религиозное возрождение, приобретающее порой экстремальные формы, стало знамением нового тысячелетия. На слуху – террористическая активность сетевых исламистских организаций, ведущих настоящую войну против Запада» (Столяров). Помимо террористической угрозы конгломерат церкви с государством будто бы ведет к созданию мощного бюрократического союза.
К слову сказать, ситуация взаимоотношения Православия и светской власти может рассматриваться и совершенно иначе. Так рассуждая о характере взаимоотношений церкви и государства в Киевской Руси Х-ХШ веков, Георгий Федотов писал: «В драматической и даже трагической истории отношений между Церковью и государством киевский опыт, пускай краткий и непрочный, может быть причислен к лучшим достижениям христианства. Была усвоена византийская система «симфонии» (согласия) этих двух сфер жизни. Но если в Византии перевес политической власти часто вел к господству государства над Церковью, в Киевской Руси их сотрудничество было искренним».
6. Православная церковь на современном этапе в логике рыночного мышления не что иное, как коммерческая структура, «использующая образ Христа только как раскрученный бренд» (Столяров). По версии публициста Елены Чижовой («Русская Православная церковь как политическая партия», Нева, № 3, 2006) Православная церковь предстает «совокупным олигархом» со всеми вытекающими отсюда последствиями, а значит и общими для многих олигархов источников происхождения начального капитала. Оказывается, она в свое время «воспользовалась кратким периодом безвластия, чтобы «под шумок» укрепить свои позиции и пополнить закрома» и это во времена всеобщего запустения и повсеместной разрухи. Сейчас это тоже чистый бизнес и ничего личного, под рясой сельского батюшки скрывается респектабельный костюм мелкого ларечника.
7. Время Церкви – далеко в прошлом. В качестве допущения выделяется даже некоторая положительная ее роль, но это все былое, и теперь ситуация изменилась. Вытаскиваются за уши ветхие аналогии, что, в частности, Средневековье – это детство человечества и тогда людям нужны были различные сказки и побасенки. Сейчас же человек невероятно возмужал и вырос из тех штанишек. Христианство, становится существенной помехой на пути решительного движения к прогрессу, оно плодит лишь «иллюзии, скрывающие подлинную реальность» (Столяров). Сверхчеловекам, то есть пафосным людям третьего тысячелетия, умудренным недюжинным опытом и достижениями науки, крайне необходимо самим решать «что хорошо и что плохо», самим «устанавливать для себя правила социального бытия, сами их соблюдать, не опасаясь божьего гнева» (Столяров). Церковь сейчас – экспонат музея, причем он достаточно долго простоял в основной экспозиции и его уже пора выносить в запасники. Мы великодушно отдаем ей последнюю дань, хотя бы из чувства исторической справедливости: «Пусть оно остаётся фактом российской культуры» (Столяров). В светлом и прекрасном будущем ей места, увы и ах нет, и пусть она не загораживает нам туда дорогу.
Вывод делается достаточно определенный и бескомпромиссный: Православная церковь – «неэффективная, искусственная идеология», которая не в состоянии адаптироваться к вызовам современности и бесперспективная в плане генерирования «конкурентоспособного человека», то есть человека нового времени (Парамонов). Однако не так все безотрадно и нам предлагаются некоторые варианты выхода из этой ситуации, при которой должны быть и волки сыты и овцы целы:
1. Если допустить, что религиозные воззрения имеют право на существование в современных условиях, то у них должны быть своя четко очерченная резервация. Веру необходимо перевести в сферу глубоко личной интимной жизни человека. Это его свободный выбор, реализация его самости и поэтому здесь не должно быть никаких посредников. Как в протестантизме, где каждый сам себе священник, что является «основой свободной, самодеятельной личности» (Парамонов). Трансформация в протестантизм – это практически единственная панацея, которая позволит Православию сохранить себя. Вот и раздаются призывы к «религиозной реформаций», которая мыслится не иначе как широкое «народное движение» (Парамонов).
2. Вслед за описанием благостной роли протестантизма делаются различные пассы и комплименты сектантской традиции, «ведь сектантство, едва ли не во всех своих вариантах, и было живым религиозным течением» (Парамонов). Если традиционные конфессий являлись чуть ли не тягчайшим ярмом для человека, то в сектантских течениях реализуется «свободный религиозный поиск, то есть становление самодеятельной личности» (Парамонов). Именно сектантство, как утверждается, может стать основным движителем «религиозной реформации» в России.
Одно время появлялись даже целые монографии, посвященные доказательству того, что, к примеру, хлысты более всего отражают русский дух. Людская память – явление непредсказуемое и часто недолговечное. Так, если буря, ажиотаж по поводу какого-либо произведения смолкает, то волнение можно нагнать искусственно, включив механизмы шоу-бизнеса. Как это сделать? Очень просто. Достаточно собрать, отклассифицировать различные мнения, рецензии, точки зрения и вести кулачный бой с безответными муляжами. Со стороны это выглядит даже эффективно. Например, эссеист А. Эткинд, близкий к кругу журнала «НЛО», под занавес 90-х опубликовал в «Неприкосновенном запасе» (№ 2, 1998) заметку «Господа рецензенты». Метод автора, явленный в ней, что называется, «сделать из мухи слона»: возвести частный факт до размеров основополагающего, типичного, произвести подмену одного другим. Так он нападает на рецензента «Литературной газеты» (8 июля, 1998) за то, что тот позволил себе высказать мысль, будто Эткинд в своей работе «Хлысты» приписывает сектанству многое из того, что составляет и православную христианскую традицию. Парируя удар, Эдкинд утверждает, что секта и есть часть христианства, отождествлять же христианство с Православием, по его мнению, есть полная бестактность. Следуя дальше за его логикой рассуждения можно вообразить, будто Православие есть всего лишь одна из разновидностей сект, подобная тем же хлыстам, которые едва ли, несмотря на все заверения Эткинда, сыграли хоть даже самую незначительную роль в истории отечественной культуры. Почитаешь подобное, и создается впечатление, что многие наши интеллектуалы проходят обряд инициации у «Федьки в лавочке», прежде чем присесть за конструирование своих шедевров. Без комплексов, тормозов, стереотипов. Прежде ножичком поиграть, топориком помахать и применить все тот же, как бы они ни открещивались, «евклидов ум», дабы смастерить что-нибудь новенькое. Складывается ситуация, удивительным образом напоминающая интеллектуальную жизнь XIX века, именно такой, как ее представили авторы «Вех»: в воздухе доминирует агрессивное отношение к культуре (и не только) страны, отрицается ценность ее культурного наследия, а вера в Бога в русле традиционной религии, без примеси кармического, эзотерического, становится свидетельством дурного тона.
3. В качестве древнейшего примера, позитивно влияющего на развитие «самодеятельной» личности приводится «иудаистская религиозность, талмудизм» (Парамонов). Художественную иллюстрацию чего предприняла Людмила Улицкая в романе «Даниэль Штайн, переводчик».
Еврейство представляет черты передового сознания. В частности, оно выработало защитные реакции, противостоящие любому внешнему диктату. Иудаизм выковывает личности, которые находятся «в солидарном противостоянии тотализирующим структурам государства и монопольной церкви».
В начале прошлого века в обиход был введен термин «контртрадиция», которым оперировал в частности французский мыслитель прошлого века Рене Генон. Это система искусственных имитаций. Причем наиболее мощному удару подвергается именно духовная традиция, в ходе чего создается новая ценностная иерархия. Она внедряется в традицию, разрушая ее. Ложные ценности выдаются за истинные. Высшей аксиологической категорией, к примеру, становится рынок. Место нравственных императивов заполняет требование выполнения его законов. Это как сомнительным образом нажитый капитал, который надо в срочном порядке легитимизировать, а потом с его помощью завоевать все возможные рынки.
В современном искусстве производятся различного рода перформансы, цель которых не только шокировать, но и поколебать устойчивые смыслы. Построение и искусственное выращивание «контртрадиции» – это тоже своего рода перформанс. Как заявила, несколько лет назад на передаче «К барьеру» Мария Арбатова, Библией сегодняшнего времени является декларация прав человека.
Для того же Генона наиболее наглядная иллюстрация контртрадиции или антитрадиции – протестантизм, подменяющий духовное начало «чистым и простым «морализмом»». Протестантизм, который все чаще ставят нам в пример, есть переходный этап, ведущий к полному оттеснению и нивелированию духовного. Это мостик к атеизму, когда вера еще вроде бы и остается, но она лишается своего внутреннего наполнения, души.
«Контртрадиция» нагромождает вокруг Православия всевозможные мифы. Помнится, как-то очередной сокрушительный провал сборной России по футболу некий деятель комментировал по одному из центральных каналов ТВ, что якобы это является прямым следствием православного вероисповедания в стране, которое будто бы нацелено исключительно на поражение, а не на победу.
Не знаю насколько тот же уважаемый эссеист Борис Парамонов является специалистом по культуре Древней Руси, но заявления, наподобие: «Даже до татаро-монгольского завоевания культурная среда в России была не сравнима с той, что существовала в Европе» ничего кроме гомерического смеха не вызывают. «Та питалась от античных корней, а Русь имела в восприемниках одряхлевшую, застойную Византию» — в принципе после такого воспроизведения не самых качественных уроков истории в средней школы эпохи застойных времени и говорить то нечего.
Однако любая аргументация и любые доказательства несостоятельности этих утверждений отскочат как от непроницаемой стены, ведь автор заучил свои мантры и по-другому мир совершенно не готов воспринимать. Все эти высказывания не предназначены для спора, ведь иначе при внимательном рассмотрении все эти безапелляционные воздушные замки растворятся в пыль.
Говорить о Древней Руси, о Средневековье, используя эпитеты «темное время», «эпоха мракобесия», засилье церкви с примесью «религиозного фанатизма», мягко говоря, не верно с исторической точки зрения. Уже князь Владимир строит школы, при Ярославе мудром Киев становится одним из основных мировых центров. Византийская культура через переводческое посредничество хлынула на Русь, где появился культ книги, образованности.
Особо хотелось бы подчеркнуть, что до завоевания крестоносцами Константинополя в 1204 г. уровень развития культуры, науки и образования в Византии значительно превосходил западноевропейский – это общеизвестный факт. Византия – один из путей, через которые на Запад пришли достижения античной культуры.
Однако при всем при этом регулярно производится поверхностное сопоставление отечественной и западноевропейской типов культур, при том, что позиции, по которым ведутся сравнения, могут быть сопоставлены лишь по аналогии, т.е. по вторичным признакам, которые не для всех могут быть очевидны. Так практически всегда выдвигается тезис: древнерусская культура бедна, потому что не знала Ренессанса. При этом никто не говорит о палеологовском Возрождении в Византии, о так называемом втором южнославянским влиянии на Руси, которое было подкреплено всплеском далеко не только богословской мысли.
Не знала русская культура и Реформации. Выходит, что отстала она в двойне? Вот и появляются новые вожди Реформации у нас сейчас, которые сводят всю религию только лишь к протестантской модификации ее. Парамонов пишет: «Реформация – подлинная предпосылка цивилизационного развития – начинается с грамотности, с чтения хотя бы – или тем более – Библии». И при этом подвергается сомнению значение миссии святых солунских братьев Кирилла и Мефодия. А ведь их деятельность, по словам Иоанна Экономцева, «представляла собой первый гигантский шаг в передаче славянам всей суммы знаний, накопленных Византией и полученных ею в наследство от античной цивилизации, в передаче ее исторического опыта, юридических и этических норм, духовных ценностей, художественных идеалов» («Византинизм, Кирилло-Мефодиево наследие и Крещение Руси»). Создатели славянской азбуки, по Парамонову, оказали Руси «медвежью услугу», не научили ее латыни и греческому, соответственно никакой передачи знаний не было. Все просто и понятно.
В принципе, под итог всего этого создается новая историософская гипотеза, сравнимая с широко раскрученными потугами г-на Фоменко. Ничего не говорится о том, что изначально Церковь стала для Руси главной объединяющей централизующей силой. Помимо всего прочего ее историческая миссия состоит в сохранении единства нации.
Ну что ж, как заметила Олеся Николаева в интервью газете «Московские новости» (№36 за 2007 год (14.09.2007): «В ХХ веке богоборчество как борьба с Христом становится фундаментальным историческим «заданием» и претендует на статус новой онтологии». В XXI веке эта борьба будет происходить все более ожесточенно, «контртрадиция» набирает силы. В завершение отмечу, что всегда нужно помнить: отказ или реформация Православия – это есть и отказ от национальных черт, полное форматирование национального менталитета. Хотим ли мы этого, большой вопрос.
Андрей Рудалёв
Литературная Россия, № 9 от 29.02.2008