Это не то, чтобы интеллигентская импотенция, но обмельчание. Ощущение самодостаточности себя и полное забывание своей предназначенности. Долга, если хотите. Все это делает наших «властителей дум» безъязыкими, молчащими, с охранительной идеологией «как бы чего не вышло».
Сразу оговорюсь, планов опорочить заслуженную и народную актрису и в мыслях нет. Естественно, симптом, о котором пойдет речь более обширный и не зацикливается на ее персоне, но так получилось: всплыло ощущение дежавю и связалось и фамилией Лии Меджидовны. Но обо всем по порядку.
Многим памятна встреча творческой интеллигенции с премьером, на которой Юрий Шевчук озвучил несколько нелицеприятных для власти вопросов и высказываний.
Тогда бросилась в глаза реакция прочих представителей творческой интеллигенции, находящихся за столом. Когда началось вольное общение с госчиновником, кто-то принялся задавать вопросы относительно провоза сцеженного материнского молока в самолете, про ежиков… Поднимались еще какие-то архиважные темы, но со временем они затираются. Ярмольник шутил, Макаревич крутил перстнем на руке. Милые люди.
Непротокольный голос Шевчука отразился на лицах многих страхом. Это уже потом, оправдывая свой страх, Макаревич сказал, что лидер «ДДТ» просто отлично попиарился. Но в тот момент, когда камера скользила по лицам благородного собрания – один вопрос сверлил мозг: где ходатаи за народ? Куда делась та прямолинейность, бескомпромиссность, правда-матка, с которой обличали в былые времена, с которой, не скрывая наслаждения, пинали умирающее тело империи, прежний режим? Куда улетучилось праведное негодование, та свирепая ненависть, с которой казнят зверства сталинизма, бесчеловечный и оторванный от цивилизованного мира СССР? И какое-то бесконечное отчаяние вкупе с унынием и возгласом: зачем там все эти люди?!
Уже позже выяснилось, что актриса Лия Ахеджакова всецело разделяла речи Шевчука, подходила к нему до и после, поддерживала. Ругала после себя, что промолчала, а сказать могла много чего, но дала зарок перед встречей, промолчать, чтобы не навредить…
Интеллигенция, властители дум… Очень часто она не договаривает, молчит там, где нужна дружеская рука. Какое-то чичиковские «ни то, ни се» проявляется и вместо чаемого трубного голоса – потупленный взгляд, который через некоторое время сменяется хлестаковским словоблудием.
Это и есть «синдром ахеджаковой», он не касается личности заслуженной и народной актрисы, но той роли, которую она сыграла на приснопамятной встрече.
Уже давно никто не просит жертвы, а только участия, голоса, пускай робкого. Но всего этого нет, голоса замолкли. Их носители снова стали кроликами, цепенеющими перед медитативными кольцами удава…
«Синдром ахеджаковой» — это не то, чтобы отсутствие жажды к справедливости, собственной воли, но скорее утраченный шанс заявить обо всем этом. Нужные слова вроде бы на языке, вот-вот они готовы прорваться, но в последний момент чего-то не хватает, и они замирают нереализованными, заживо похороненными. Уже позже – прорыв совестливости, посыпание головы пеплом и вроде как искреннее раскаяние.
Это не то, чтобы интеллигентская импотенция, но обмельчание. Ощущение самодостаточности себя и полное забывание своей предназначенности. Долга, если хотите. Все это делает наших «властителей дум» безъязыкими, молчащими, с охранительной идеологией «как бы чего не вышло».
Ощущение того, что это именно синдром сформировалось на церемонии вручения десятого «Национального бестселлера». Ощутимая линия пролегла между ней и той памятной встречей с премьером.
Лидер премии по всем литературным показателям, книга – событие нашей современной литературы роман «Елтышевы» Романа Сенчина оказалась не у дел. Здесь можно пенять на «непрофессиональное» жюри, но факт остается фактом – литература в глазах читателя уходит на второй план и многим выигрышнее на ее фоне остается «человеческий документ». Книги биографического жанра на «Нацбест» не номинируются после Дмитрия Быкова, но в этот раз победило нечто близкое – верх взяли мемуары. Это и было ноу-хау нового премиального сезона. Исходя из чего, Майя Кучерская уже говорит, что этот прецедент поставил «диагноз» современной отечественной литературе, в которой «мемуары получаются крепче, глубже, смелей романов».
В гостинице «Астория» практически все члены жюри говорили о депрессухе, о беспросветности, которой пропитаны книги премиального шорта. При этом удивительная аномалия: многие из вершителей судьбы десятого «Нацбеста» отвешивали реверансы роману «Елтышевы». Кто-то даже считал, что уж эта книга точно победит. Но при этом делали свою окончательную ставку на другого претендента. И вообще удивительная ситуация, когда решающий голос остался за Константином Тублиным: он назвал «Елтышевы» лучшей книгой короткого списка, но проголосовал за другую…
Вот получается, что истинными «нацбестовцами» этого финального ристалища стали Валерия Гай Германика, отдавшая свой голос за Романа Сенчина и те, кто проголосовал за «Капитализма» Олега Лукошина – это две книги, отвечающие изначальному духу премии.
За десять лет «Нацбест» остепенился, премия стала консервативной, и здесь она приближается к варианту «как бы чего не вышло» и синдрому, о котором мы в начале завели речь.
Выбирали книгу, устраивающую многих, кандидатуру, по которой не будет возражений. Эдуард Кочергин – замечательный и крайне симпатичный человек, главный художник БДТ, человек далекий от литпроцесса, а значит от различных коверных и подковерных предпочтений, написал трогательную автобиографию о своих детских годах… Все это я не для того, чтобы умалить его значение, но для понимания логики выбора. Вопрос не в том, за что наградили Кочергина, а почему обошли Сенчина с действительно значимым литературным произведением?..
С другой стороны, действительно, что Сенчин? Скажут, он молодой (под сорок), начинающий (одиннадцать книг в багаже), все впереди (и это так). Хотя на самом деле, проблема в том, что Сенчин напугал. С пришествием «Елтышевых» в глазах людей обозначился страх, сравнимый с тем, что посетил представителей творческой интеллигенции, когда Шевчук резал правду-матку.
И пусть «Крещенные крестами» и «Елтышевы» сравнивают (между ними на самом деле много общего), но как бы там ни было, Кочергин – прошлое, это мемуары с модным по нынешним временам антуражем сталинской эпохи, достаточно вспомнить 800-страничный «Каменный мост» Александра Терехова… Прошлое безобидно, с ним можно поиграть и интерпретировать, а при желании и обличать, что есть духу. Автобиографическое прошлое – страстно, проникновенно, оно не может быть прохладным. Сенчин же — наше настоящее, в которое никто не любит вглядываться. Это персонифицированный страх. Лучше убрать взгляд, потупить взор, пройти убыстренным шагом и начать рассуждать о чем-то другом, а иначе это настоящее поглотит. Это именно та, пропасть, которая начинает вглядываться в тебя…
Может быть, именно в этом разгадка феномена с условным названием «синдром ахеджаковой»: когда люди молчат, вместо того, чтобы говорить, отворачиваются, когда нужно поддержать, дипломатично выбирают усредненный консервативный вариант, голосуют не за то, что называют достойным. Этакий внутренний разброд и отсутствие цельности. Наверное, это страх, привычка к страху или личная стерилизация под страх, ожидание страха, да и вообще кабы чего не вышло…
Хотя чудовищного ничего не произошло. Шевчук был услышан, Сенчин будет прочитан. А это все купно – верное средство борьбы с синдромом, быть может не ахеджаковой вовсе, но малоприятным.
Андрей Рудалёв