То, что дискуссия по проблеме авторства «Тихого Дона» в нашей стране «никогда не прекращалась» и даже вызвала к жизни означенные «труды», руководитель парада считает почему-то аргументом в свою пользу.
В последние месяцы Второй мировой войны, когда крах гитлеровской Германии был уже очевиден, власти Третьего рейха приняли решение о создании фольксштурма – ополченческих формирований, состоящих из инвалидов, подростков и стариков. Примерно по этому же пути движется и антишолоховедение, перманентно находящееся в состоянии конвульсивных судорог. Испытывая чудовищную нехватку профессиональных литературоведов, оно обращается к услугам людей со стороны: физиков, математиков, конспирологов, а также примкнувших к ним акушеров и гинекологов.
Статья Алексея Неклюдова «Чья гипотеза беспомощна?» («Литературная Россия», 2009, № 48) является своеобразным прощальным парадом этого фольксштурма, на котором перед небесным антишолоховским фюрером прошли все те, кто не пожелал сложить свой насквозь проржавевший фаустпатрон. Такая беззаветная стойкость, конечно, делает честь любому противнику, однако нисколько не влияет на общий результат давно проигранного сражения.
Под какими же штандартами маршируют участники этой акции отчаяния? Что начертано на их знаменах? Какие песни они горланят, чтобы поднять свой боевой дух?
Функцию «Хорста Весселя» у них, например, выполняет перечень основных антишолоховских публикаций последнего десятилетия (статьи и книги А.В. Венкова, супругов Макаровых, З. Бар-Селлы, В.И. Самарина, А.Ю. Чернова). То, что дискуссия по проблеме авторства «Тихого Дона» в нашей стране «никогда не прекращалась» и даже вызвала к жизни означенные «труды», руководитель парада считает почему-то аргументом в свою пользу. Деликатно напомним распорядителю торжества, что ежегодно в патентные бюро всего мира поступает масса заявок от изобретателей вечного двигателя. Однако никому из физиков не придет в голову рассматривать это обстоятельство в качестве доказательства его существования (если только эти физики не являются попутно «антишолоховедами»).
Перейдем теперь к тем надписям, которые украшают боевые стяги ретивых ополченцев. Как признает сам Алексей Неклюдов, их «можно разделить на три основные группы». Во-первых, это «грубейшие противоречия в романе (вероятно, не имеющие аналогов у других авторов как по количеству, так и по «качеству»)».
Здесь необходимо сделать небольшое отступление чисто методологического характера. Дело в том, что наличие противоречий в художественном тексте вовсе не является аргументом против чьего-либо авторства. Правда, Неклюдов и его сторонники, видимо, наивно полагают, что литературное произведение, не «оскверненное» различными коварными похитителями, должно быть аналогично непротиворечивой формальной системе. Однако такая позиция демонстрирует полное непонимание антишолоховедами специфики художественного творчества, их абсолютную эстетическую глухоту. Стремясь найти в тексте «Тихого Дона» как можно больше фактических нестыковок и неувязок, они, по сути дела, отождествляют роман-эпопею то ли с историческим трактатом, то ли с показаниями обвиняемого на суде. Именно из-за этого все записные антишолоховеды воспринимают «Тихий Дон» исключительно на элементарно-фабульном уровне. Они склонны видеть в нем лишь то, что Тынянов называл «статической цепью отношений, связей, вещей, отвлеченной от словесной динамики произведения».
Различного рода ошибки, смысловые или фактографические неточности неизбежно сопутствуют любому сколько-нибудь крупному прозаическому тексту. Причины их возникновения достаточно подробно изучены в работах Б.В. Томашевского, В.И. Свинцова и Ю.А. Сорокина. Поэтому еще раз подчеркнем: наличие беллетристических лакун может коррелировать с чем угодно (например, с пренебрежением к хронологии, плохой осведомленностью в истории, невнимательностью и т.п.), но только не с такой категорией, как поддельное авторство.
И напрасно, кстати, Неклюдов считает, что в «Тихом Доне» количество противоречий будто бы достигло какой-то «критической» массы. Наоборот, по сравнению с большей частью произведений классической русской литературы текст Шолохова обладает минимальной «смысловой незащищенностью» (последний термин, напомню, принадлежит уже упомянутому Ю.А. Сорокину).
Возьмем хотя бы «Героя нашего времени» Лермонтова. В этом хрестоматийном романе, многократно, заметим, уступающем «Тихому Дону» в объеме, концентрация противоречий на единицу текста такова, что впору заводить речь о выделении для него специальной страницы в книге рекордов Гиннеса. В предисловии к своему переводу лермонтовского шедевра на английский язык Набоков писал о том, что «во всех пяти рассказах <�имеются в виду те пять частей, из которых состоит «Герой нашего времени» — А.К.> немало несообразностей, одна другой примечательнее, однако повествование движется с такою стремительностью и мощью, столько мужественной красоты в этой романтике, от замысла же веет такой захватывающей цельностью, что читателю просто не приходит в голову задуматься, из чего, собственно, русалка в «Тамани» заключила, что Печорин не умеет плавать, или почему драгунский капитан полагал, что секунданты Печорина не найдут нужным принять участие в заряживании пистолетов». Набоков настаивал, что во всех тех случаях, «когда мы начинаем дробить фразу или стихотворную строку на составные элементы» (а это и есть главный «исследовательский» принцип антишолоховедения), «банальности то и дело бросаются в глаза, а неувязки зачастую производят комический эффект». Но это абсолютно ничего не значит, поскольку «в конечном счете все решает целостное впечатление». Формированиям Бар-Макаровых и Венковых-Самариных, партизанящим на задворках «Тихого Дона», следует почаще вспоминать об этой рекомендации замечательного русского писателя. Если же они лишены способности воспринимать художественное произведение в его динамике и «непрерывности», им остается, пожалуй, только посочувствовать: горбатого, как известно, могила исправит.
А чтобы миф о том, что противоречия в «Тихом Доне» не имеют «аналогов у других авторов как по количеству, так и по «качеству», окончательно рассеялся, обратимся к творчеству Николая Васильевича Гоголя (надеюсь, антишолоховеды пока не занесли в его черный список бессовестных плагиаторов). Еще до революции харьковский историк В.П. Бузескул обратил внимание на многочисленные хронологические противоречия в тексте «Мертвых душ». Как справедливо указывает академик В.Н. Топоров, «дальнейшие исследования, особенно Андрея Белого, увеличили количество гоголевских «несоответствий», ляпсусов, ошибок, неточностей, до чрезвычайно высокого уровня, что делает вообще желательным подготовку своего рода «грамматики ошибок» Гоголя. Ни один из больших русских писателей даже отдаленно не напоминает в этом же отношении Гоголя» <�выделено нами – А.К.>.
Например, приезд Чичикова в губернский город относится к лету, но это не мешает главному герою поэмы таскать «на плечах медведя, крытого коричневым сукном», и сталкиваться с прохожими в таких же «медведях, крытых коричневым сукном, и в теплых картузах с ушами». Если попросить антишолоховеда объяснить эту неурядицу, то он ничтоже сумняшеся спишет все на существование двух редакций «Мертвых душ»: «летней» и «зимней». Гоголь, будет рассуждать он, похитил из комнатушки покойного Акакия Акакиевича неоконченную рукопись, включавшую в себя обе эти редакции, «но не смог, — цитирую Неклюдова, — досконально разобраться в чужом архиве»: ума у несчастного не хватило…
Итак, как уже было сказано, противоречия являются практически неизбежным спутником больших прозаических жанров. Больше того, количество этих противоречий всегда будет прямо пропорционально желанию их обнаружить. Закономерно, таким образом, что антишолоховеды видят в «Тихом Доне» только то, что хотят видеть. Но, к сожалению, в своем желании приписать Шолохову как можно больше текстологических «грехов» они доходят до того, что начинают эти «грехи» буквально высасывать из пальца.
Так, Неклюдов утверждает, что «главные герои романа в самом начале войны в августе-сентябре 1914 г. одновременно воюют в Германии против немецкой армии (Восточная Пруссия, Северо-Западный фронт) и на территории Австро-Венгрии соответственно против австрийцев и венгров (Галиция, Юго-Западный фронт)». Это высказывание заставляет всерьез усомниться в том, что уважаемый кандидат физико-математических наук действительно читал «Тихий Дон». Достаточно составить «маршрут» передвижения персонажей в третьей части романа, чтобы убедиться в том, что он ограничен пределами юго-западного фронта.
Любопытно, что сам Неклюдов подробно перечисляет те главы третьей части, в которых Григорий Мелехов воюет именно в Галиции (V , X, XII, XIII, XVI, XX). Когда же наступает время торжественно назвать «прусские» фрагменты («Получите, проклятые шолоховеды, получите!»), он почему-то указывает на главу XI. В результате эффектный жест восстановления справедливости оборачивается конфузным приземлением в текстологическую «лужу», поскольку XI глава представляет собой не что иное, как «дневник» студента Тимофея. Все, кому знаком «Тихий Дон», прекрасно знают, что ничего «восточно-прусского» в этом фрагменте романа нет (пусть антишолоховеды попробуют найти, например, деревню Тышвичи и местечко Кобылино на карте Германской империи).
Впрочем, действительно существует одно место, где персонажи «Тихого Дона» одновременно находятся и в Галиции, и в Восточной Пруссии. Эта загадочная территория – коллективное сознание супругов Макаровых. Именно в нем проделана та «кротовая нора», которая позволяет героям мгновенно перемещаться из одного пространственно-временного континуума в другой. Свои наблюдения над этими фантастическими «путешествиями» царствующая антишолоховская чета изложила в книжке «Цветок-Татарник», оказавшей, как нетрудно догадаться, колоссальное воздействие на Алексея Неклюдова (во всяком случае, все аргументы, касающиеся «слияния» Галиции и Восточной Пруссии, он черпает из этого священного фолианта).
Какими же средствами под сенью «Цветка-Татарника» был осуществлен галицийско-прусский «аншлюс»? Во-первых, как и полагается профессиональным антишолоховедам, супруги Макаровы умудрились отождествить реальность литературную с реальностью исторической. В своей книге они, в частности, жалуются на то, что «многие исследователи и просто читатели» относились к роману Шолохова «лишь как к произведению художественному» и «не воспринимали его как документальное, летописное изображение событий». После таких ламентаций, честно сказать, начинаешь испытывать неловкость за своих оппонентов, которые, судя по всему, понятия не имеют о такой ключевой литературоведческой категории, как художественная условность. Ведь даже студент-первокурсник любого филологического факультета прекрасно знает, что художественный образ – это одно, а объективная реальность – совсем другое. Как и любой роман, «Тихий Дон» является исключительно художественным произведением, в котором действуют одни лишь художественные законы. За «летописное изображение событий» отвечают совершенно другие жанры, к литературе никакого отношения не имеющие.
Во-вторых, имея за плечами двойку по «Введению в литературоведение», супруги Макаровы получили возможность «скрещивать» между собой персонажей романных с персонажами историческими, то есть фактически плодить «ублюдков», влачащих межеумочное существование. Попалась им, например, такая фраза из дневника студента Тимофея: «На моих глазах сотник Чернецов зарубил немецкого гусара». Они тут же радостно потирают руки: «Да ведь это же реальное историческое лицо – есаул Чернецов, будущий донской герой-партизан!». Разница в чинах их не смущает, а возможность простого совпадения фамилий даже не рассматривается. Схватив несчастного есаул-сотника Чернецова за шиворот, супруги Макаровы вытаскивают его из пространства романа-эпопеи, чтобы зашвырнуть потом в кадровый отдел Русской Императорской Армии, где расторопные канцеляристы тут же печатают следующую справку: «Чернецов начал свой фронтовой путь на Северо-Западном фронте на границе с Восточной Пруссией в составе 26 Донского казачьего полка 4-й Донской казачьей дивизии. Там же летом 1915 г. начал по приказу командования формировать партизанский отряд. В Галиции Чернецов в боях никогда не участвовал». Размахивая этим сверхценным документом, авторы «Цветка-Татарника» вприпрыжку бегут на какую-нибудь антишолоховскую вечеринку, чтобы порадовать друзей и соратников очередным «разоблачением».
И, наконец, подготавливая текст союзного договора между Пруссией и Галицией, супруги Макаровы усиленно напирают на то обстоятельство, что в дневнике студента Тимофея упоминаются не австрийцы, а немцы, которых, по их мнению, ни в августе, ни в сентябре 1914 года не могло быть на юго-западном фронте («Лишь после разгрома Австро-Венгрии в Галицийской битве ей на помощь стали прибывать германские войска», — утверждают Макаровы). Из этого они, разумеется, делают вывод, что Тимофей воюет не в Галиции, а в Восточной Пруссии, где популяция вооруженных немцев была тогда чрезвычайно велика. Однако почтенные исследователи почему-то забывают, что, с одной стороны, в годы Первой мировой войны слова «немец» или «германец» использовались как метонимическое обозначение всех противостоящих России сил, а с другой, немецкие войска принимали непосредственное участие и в самой Галицийской битве (можно указать, например, на германский ландверный корпус генерала Войрша, включавший в себя 34 батальона, 12 эскадронов и 72 орудия).
Если мы внимательнее присмотримся к остальным «грубейшим противоречиям», которые Неклюдов инкриминирует Шолохову, то увидим, что практически все они являются традиционными для техники писательского ремесла.
«Один и тот же персонаж (погибший на фронте казак-студент – автор дневника в гл. XI третьей части), — пишет Неклюдов, — на страницах ранних изданий назван то Тимофеем (например, на с. 127 издания 1941 г.), то Александром (с. 129 там же)». Однако ошибки автора в написании имен персонажей относятся к числу наиболее распространенных. Так, у Достоевского в «Подростке» мать Оли во второй части романа именуется Дарья Онисимовна, а в третьей – Настасья Егоровна. В рассказе Горького «Извозчик» купчиха Заметова один раз названа Капитолиной Петровной, а другой – Сосипатрой Андреевной. В «Собачьем сердце» Булгакова шариковский «донор» предстает перед читателем и как Чугунов, и как Чугункин (соответствующие примеры могут быть легко умножены).
Кроме того, Неклюдов негодует, например, по поводу того, что «брак Аксиньи и Степана Астахова то назван бездетным (гл. XX второй части), то упоминается родившийся в нём ребёнок (гл. VII первой части)». Чтобы праведный гнев, вызванный этим «безобразием», немного поостыл, Неклюдову стоит прочитать «Разговоры Гёте, собранные Эккерманом». В этой книге Гёте указывает на схожее противоречие в трагедии Шекспира «Макбет». В одном из эпизодов пьесы леди Макбет, подстрекая своего супруга к убийству, говорит: «Кормила я и знаю, что за счастье держать в руках сосущее дитя». Однако в дальнейшем, когда Макдуфу возвещают гибель его семьи, он кричит в исступлении: «Но Макбет бездетен!»
Объясняя это несомненное противоречие, Гёте формулирует несколько важнейших положений, касающихся не только правил интерпретации текста, но и специфики литературного творчества в целом: «Итак, слова Макдуфа противоречат словам леди, однако Шекспира это не беспокоит. Ему важна сила воздействия данного монолога <…> Да и вообще, не следует мелочно-придирчиво относиться к мазку кисти живописца или к слову поэта. Напротив, чтобы насладиться произведением искусства, которое создал смелый и свободный дух, мы должны по мере возможности так же смело и свободно подходить к нему <…> Шекспир всякий раз заставляет своих персонажей говорить то, что наиболее уместно, действенно и хорошо в данном случае, пренебрегая тем, что их слова вступают в мнимое противоречие со сказанным ранее или позднее».
Было бы весьма полезно в качестве своеобразной епитимьи заставить антишолоховедов выучить эти слова Гёте наизусть: тогда бы они, быть может, не стали бы играть в женскую консультацию, подсчитывая, сколько времени прошло между зачатием ребенка Григория и Аксиньи и его первым шевелением в утробе матери.
Вторая группа аргументов против авторства Шолохова, о которой пишет Неклюдов, — это многочисленные ошибки в рукописях «Тихого Дона» («скипетр красок» вместо «спектр красок» и т.д.). Дилетанту, не имеющему представления об элементарных сведениях из области текстологии, такие доводы могут показаться серьезными и убедительными. Но для тех, кто когда-нибудь работал с рукописями, они не имеют никакой существенной ценности. Например, такой крупнейший знаток творчества Пушкина, как Сергей Михайлович Бонди, говорил о том, что простому читателю даже «трудно представить себе то обилие самых разнообразных, самых странных и неожиданных описок, которыми полны <�пушкинские> рукописи: пропуски букв и слов, перестановки, повторения, ошибки в исправлениях, бессмысленные слова, попавшие в текст по каким-то боковым ассоциациям, вроде «Матерь господа гневу» (вместо «господа Христа»), «Он на женщиной не смотрелой» и т.п.». Постоянно встречаются в пушкинских рукописях и разрывы одного слова на две части: «несъ вожу» вместо «не свожу», «съ коню шни» вместо «съ конюшни». Разумеется, и творческая лаборатория других писателей не будет в этом отношении являться исключением.
Но, как и в случае с приписыванием тексту «Тихого Дона» мнимых противоречий, мы сталкиваемся с тем, что антишолоховеды возводят в ранг ошибок и вполне осмысленные написания. Например, они считают важной уликой фразу «колосистый месяц», вместо которой, по их мнению, должно быть выражение «колёсистый месяц», означающее «полный месяц, в форме колеса». Однако не надо забывать, что существует оборот «месяц наливается», то есть постепенно становится полным, налитым, подобно спелому колосу. Еще Афанасьев в «Поэтических воззрениях славян на природу» писал о том, что в многочисленных народных поверьях «рост хлеба поставлен в прямое соотношение с возрастанием луны, а полнота зерна – с полнотою ее блестящего круга». Поэтому и фразу «колосистый месяц» вполне можно считать развитием указанного метафорического ряда.
Нет ничего крамольного и в «святом Дмитрии Сослуцком», который вместо Дмитрия Солунского фигурирует в рукописном варианте «Молитвы при набеге». Дело в том, что в черновике романа Шолохов воспроизводит аутентичный заговорный текст, еще не подвергнутый литературному «редактированию». А для произведений данного жанра чрезвычайно характерна предельная вариативность личных имен, обусловленная как искажениями при «трансляции» (переписывании, запоминании), так и воздействием народной этимологии. Поэтому в оберегах от оружия и болезней Дмитрий Солунский постоянно превращается в Димитрия Силунского, Дмитрея Селунского, Дмитрия Вселунского, Дмитрия Салынского и т.п.
Третья группа антишолоховских «доказательств» сводится к тому, что рукописи «Тихого Дона» содержат рудименты старой орфографии, такие, например, как «следъ», «дедъ», «вахмистръ», «армiя». Соратники Алексея Неклюдова никак не возьмут в толк, что Шолохов относится к числу тех, кто усвоил правила правописания задолго до революции, а значит, согласно декрету Наркомпроса РСФСР от 23 декабря 1917 года, не обязан был принудительно переходить на новые принципы орфографии. Ему, как и любому другому человеку, требовалось, разумеется, определенное время, чтобы полностью переключиться на новый орфографический «регистр». Даниил Хармс, например, чья дата рождения совпадает с официально принятой датой рождения Шолохова, постоянно «соскальзывал» на старую орфографию в своих рукописях.
Впрочем, мы не питаем иллюзий по поводу того, что антишолоховеды хотя бы частично прислушаются к доводам противоположной стороны. Даже если отправить их на машине времени в середину 20-х годов прошлого века и показать, как Шолохов совершенно самостоятельно работает над «Тихим Доном», это ничего не изменит. Они будут по-прежнему гнуть свою линию, называя увиденное коварной инсценировкой вездесущего НКВД. Как говорится, черта нянчить – не унянчить…
Алексей Коровашко
Комментарии:
10-03-28 18:08 Светлана
Асолютно с вами согласна, господин Коровашко.Странно лишь то, почему на протяжении стол длительного времени до сих идет речь об антишолоховских «доказателствах». Возможно, эти бури в стакане кем-то инсценируются? Однако возникает вполне закономерный вопрос -зачем? Такое впечатление, что опереденная группа «литераторов» просто этим зарабатывает себе на жизнь. Ответить
10-04-12 18:11 Людмила
Пора прекратить уже эту тему. Был ведь линвостилистический анализ прозы Шолохова. И признано его авторство. Неужели кому-то нравится трепать имя классика, подозревать его в плагиате? Ответить
10-05-24 16:35 Алексей
Ответ Алексею Коровашко был дан еще в начале марта https://tikhij-don.narod.ru/Sudorogi.htm , о чем Алексей Коровашко был тогда же уведомлен. Что касается статистического анализа Г. Хьетсо и др., то их метод неоднократно подвергался жесточайшей критике как совершенно несостоятельный, например здесь https://tikhij-don.narod.ru/Analis_Intro.htm , https://tikhij-don.narod.ru/Analis-Words.htm . Рад также сообщить, что недавно вышел сборник статей «Загадки и тайны «Тихого Дона»: двенадцать лет поисков и находок» https://airo-xxi.ru/-2010-/227—-l-r , центральными в котором являются статьи Андрея Чернова. Полный вариант его работы — https://chernov-trezin.narod.ru/TitulSholohov.htm Ответить
12-07-26 06:17 Winter
Caillng all cars, calling all cars, we’re ready to make a deal. Ответить
11-07-03 23:30 Рыбалкин Алексей
Я не являюсь ни сторонником, ни противником «теории авторства Шолохова», но внимательный анализ текстов, касающихся начала Первой Мировой войны, свидетельствует о грубых фактических ошибках автора. В том числе можно сказать, что действительно «воевали одновременно и в Галиции, и в Восточной Пруссии». Примеров достаточно и совершенно очевидных, понятных даже не специалисту (правда, если он судит не предвзято :).И иногда создается впечатление такое, что названия населенных пунктов вставлены искусственно.Или из других кусков? Но если Вы «Фома-неверующий», то спорить с Вами не хочу. Всего доброго. Ответить
11-12-20 08:34 Jesslyn
Yup, that’ll do it. You have my apprceatiion. Ответить
13-02-24 18:50 sarah
Спасибо за приятную статью. Я считаю, что роман написан Шолоховым. Что несоотвествия вроде шевеления плода, путаницы в именах и течениях Дона не имеют никакого значения в плане доказательства плагиата и абсолютно нормальны при разновременной работе над разными кусками романа. Считаю, что Шолохов, бесспорно, обращался к чужим документам и воспоминаниям и пользовался ими (спасибо, кстати, и антишолоховедам, интересно было почитать про сборы казаков образца 1901года, луну в 1911 г и другие занятные вещи; при этом и сборы 1901 г, и любого другого года могли быть описаны родивгимся в 1905 г Шолоховым только с участием третьих лиц, так что плагиат и здесь не доказан). Почерк. грамотность и еры: высосано из пальца. Рлюс — многочисленные параллеи из романа с ранней жизнью шолохлва, семтя, у которых они снимали квартиру, шлазная клиника и многое другое.Мне лично непонятны только дневник студента, написанный кем-то, болевшим за дело студентов 1911 г, и который, на мой взгляд, в замысле Шолохова явно должен был быть связан с остальными героями и служить делу описания широкого и справедливого назревания красных настроений в народе (которых маловато), вот здесь, увы, приходтся признать, что Ш включил чужеродный кусок в свою вещь.Но вещь то все равнно ЕГО,гениальная Ответить