Глава 14
Сегодня наша цивилизация опущена в сточную канаву. Вот причина, возбудившая отчаянное стремление к мщению. Ведь дальше шагать просто некуда. Осталось единственное направление – в мерзость. Видимо, закономерно, этот путь чрезвычайно нравится современникам. Поэтому меня так и тянет дать пощечину всему обществу. Они-то безразличны, они совсем не понимают, что творят, что происходит с нацией. В кого превратили забавного Кошмарова? В жалкое существо с подобием сознания, в биочеловека. Общение с ним еще глубже убеждает: они подошли к роковой линии, к черте исчезновения. Мне все больше хочется помочь им перешагнуть ее — не с огорчением в сердце, а восторженно, с удовольствием. А за невероятную активность я бы высказал самому себе наперед особо упоительный комплимент! Дерзай, Виктор! Верное направление избрал! В моем случае патриотизм должен проявиться со знаком минус. Да-да, именно так! Потому что почти у каждого сознание функционирует со знаком минус. Ведь я категорически не желаю, чтобы поколение таких типов куражилось над национальной историей. Кутите, беситесь, господа, бейте бокалы с шампанским, берите мешками взятки, чихайте на законы, оплевывайте конституцию, опускайтесь в прелести жизни еще глубже, до умопомрачения, однако в моем случае злость материализуется и станет карающим мечом. Область гуманного останется за порогом разума Дыгало! Мне нужны силы! Но чтобы их получить, необходимо больше видеться с людьми, убеждаться в их убожестве, запоминать их пороки, сохранять в памяти грехи, проходить рядом с преступлениями, впитывать в себя все впечатления в надежде разжечь ожесточение. Я даже поверил в феномен собственной исключительности и пожелал быстрее заняться задуманным: из гусеницы превратиться в куколку, затем, с ненавистью разрывая тюремные волокна, взлететь ввысь свободной бабочкой. Вот куда ввергает меня страсть! Вот чего требует разум! А сейчас направлюсь к Семену Химушкину. Пройдусь по городским улицам, окину новым взглядом людской мир, характеры и обычаи горожан, еще раз оценю высокие и низменные чувства, чтобы быть полностью убежденным: понятие честности чуждо нынешнему люду. Впечатления придадут мне решительности явиться в Судный день председателем коллегии присяжных. Чтобы там объединить вину всех с собственной виной! Я-то ничуть не лучше всех остальных, а, скорее всего, еще хуже. Но я чаще существую в том мире, который чувствую, чем в том, который вижу. Бог отдал своего сына для искупления человеческих грехов. Я тоже готов к сакральной жертве. Знаю, что все это мистификация, но на суде именно таким образом необходимо выстраивать обвинение. Сам Павел заявлял: «Если Христос не воскрес, то вера наша тщетна». А я сформулирую так: если мое мщение не даст задуманного результата, качественно не улучшит человека, не создаст новый идеальный вид, то мир разлетится на кусочки. Ведь других возможностей приподняться над человеком, чтобы возвысить его самого, успокоить возмущенное сознание, нет. Какая польза в том, чтобы сознавать собственную беспомощность и печалить самого себя? После таких признаний на душе стало легче. И я неожиданно чуть ли не крикнул на всю улицу: «Да-да, именно так следует поступить. Необходимо сделать из мщения чудо, из трагедии – великий праздник! Согласен, что я воинственен и категоричен! Убежден: один раз всем надо выплакаться, потому что только в великом горе можно превзойти самого себя. Но, конечно, не обо мне речь! В этот момент я буду радоваться, я окажусь на седьмом небе. Эти чувства вызовет не мой инстинкт, а сознание. Тут мне даже показалось, что я подписал сам с собой договор о мести. Но, может, кто-то опротестует, заявит, что мой посыл спорный, надуманный! Что я этот пунктик выдумал из-за своего оскорбленного чувства? Не торопитесь, господа, окиньте мир беспристрастным взором! Искупая грехи человеческие, Иисус, пригвожденный на кресте, должен был испытывать лишь чувство умиления, а никак не страдание. Ведь так, так! А не как написано! Он-то должен был заранее знать о великом эксперименте Отца, о своей исторической посольской миссии! Иначе что за отношения были между Отцом и Сыном? Если бы Отец сам был человеком, тогда понятно, но Он совсем другая субстанция… Нечто похожее произойдет с Виктором Дыгало! Моя восприимчивость достигла какой-то неземной остроты! Разве это не показатель моего особого предназначения?»
Несколько прохожих замедлили шаг, заглядевшись на безумца, кричащего на всю округу что-то невразумительное. Одна дама, оказавшаяся рядом со мной, даже приложила к виску указательный палец. «Совсем с ума сошел, еще не вечер, а уже полупьяный разгуливает. Пить надо больше, чтобы лечь где попало, хотя бы в лужу, и протрезветь, а не тревожить граждан!» — с упреком бросила она мне в лицо. Желтый язычок выпрыгивал из ее рта — в такой манере говорят англичане или каталонцы. При звуке «л» язык обязательно кокетливо выскочит, словно кукушка при бое часов. Вспомнив эту особенность, я улыбнулся и проследовал дальше. Прошел Самотечную улицу и стал подниматься по Делегатской к Садовому. Тут ко мне подбежал некий господин, с виду немного под мухой, плотный, мускулистый, светлорусый, с озорной, пожалуй, нагловатой улыбкой. Спрашивает, впрочем, вполне связно: «Дружок, подскажи мне, где у нас в Москве можно купить портрет Дзержинского или поглядеть на его памятник?» -«Сомневаюсь, — чтобы нынче в книжных магазинах портреты Дзержинского продавались. Впрочем, попробуй. А памятник есть, но он совсем в другой стороне города, — не скрывая удивления, ответил я. Его переместили в парк выставочного комплекса, слева после Крымского моста. Пешком к нему около часу добираться. Или на троллейбусе по Садовому кольцу, до Парка культуры». –«Как обидно. Я так надеялся. Мне надо срочно взглянуть на его физиономию…». Нагловатая улыбка сошла с его лица, он погрустнел и протер салфеткой вспотевший лоб.–«Ну, что делать» — пожал я плечами и хотел было пройти дальше. Но поклонник железного Феликса перегородил мне путь и спросил дружелюбно: «За правду ты чаевые берешь?» -«Нет!» — заверил я. Его это нисколько не смутило, и он продолжал: «Тогда скажи, только откровенно: похож ли я на этого наркома? Понимаешь, я его никогда не видел, даже на фотке, а теперь настала необходимость сравнить наши физиономии. И я хочу знать, как этот большевик выглядел?» -«Бородка, усы, узкое лицо, был выше среднего роста и сутулый. Ты совершенно другой: невысокий, полный, лицо крупное, на физиономии никакой растительности. Я бы не сказал, что ты на него похож. Даже ни капельки!» – «А Люська твердит, мол, пока не принесу доказательства, что я на него похож, в кровать меня не пустит. Вроде бы ее любимая артистка в телевизионном интервью заявила, что мечтает ежедневно влюбляться в мужика, похожего на Дзержинского. После чего Люська на иконе поклялась в том же. Я на нее уже столько сегодня потратил: водку купил, колбасу и пряники принес, пиццу заказал, за второй бутылкой сбегал, яблоками угостил, а она только сейчас, перед делом, вдруг говорит: «Предъяви веские доказательства, что как две капли воды похож на Дзержинского! Только после этого разрешу лечь…» Разве это справедливо? Посоветуй, дружок, что делать-то? Обидно! В расход ввела, а, оказывается, зря. Может, справку в каком-нибудь музее дадут, что мы похожи? Но в какой музей обратиться? Я по таким учреждениям не ходок. Один разок только в Мавзолее был, и то по пьяни, ничего не помню». – «А что тут, прошу прощения, необыкновенного? — понимаю, что без разговора с ним не распрощаться, не отделаться. — Дала женщина слово, тем паче на иконе, ты просто обязан ей помочь». – «Эх, не понимаешь!» – в сердцах бросил он. Я подумал, что все закончено, обошел его и двинулся дальше. Но нет. Он ухватил меня за плечо и опять: «Мог бы ты свидетельство заполучить, что я похож на него?» — «Я тороплюсь! Прости! У меня самого свидание!» — добродушно произнес я, надеясь наконец освободиться. –«Нет, друг, не отступлю… Обстоятельства связывают порой незнакомых людей крепче, чем старых приятелей. Помоги! У меня такие расходы, а она не дает… Понимаешь? Я уже настроился, приготовился, ноги помыл, а вдруг – докажи, что на Дзержинского похож, или ложись один. Нет-нет, ты не можешь понять, как это обидно. Я уже все купил и водку распил, а она о Дзержинском со мной… Ревность мутит рассудок. Какой Дзержинский, почему я должен быть на него похожим? Ты, мужик, должен что-то придумать. А то мне со злости на ум ничего не лезет». -«Ну, встретил на свою беду, — проклинал я нежданную встречу. — Чем же ему помочь?» И вдруг меня осенило: -«Слушай, старик, тут рядом на Садовом кольце Кукольный театр. Там гримеры-мастера! Заплати им десятка два долларов, они твое лицо под Дзержинского разрисуют, так что его боевые товарищи честь станут отдавать. А Люська не просто согласится тебя уважить, но сама начнет любовную карусель. Беги в театр. Твое спасение там! Пока!» — «Отличная идея, но без тебя я никуда не пойду. Я же сказал, что потратился, в карманах ни шиша. Ты должен помочь, понимаешь? В долг! Завтра же верну. Я мясник на Минаевском рынке – там Жорку Кузина каждый знает. У меня крестьянская натура. Отец и мать из села в Москву бежали. Хоть я здесь и родился, но корни, психология у меня деревенская: что задумал — не отступлю!» — «Не уговаривай, не пойду. У меня дела, говорил же, что у самого на носу свидание». Тут его губы затряслись, мне показалось, что этот шизик вот-вот заплачет, но он только подавленным голосом взмолился: «Помоги мне, как мужика прошу… Помоги!» А потом добавил решительно: «Если очень хочешь, тоже измени физиономию под Дзержинского, и вместе ляжем в Люськину кровать. Она огромная, на ней пятерым можно разместиться. Я не откажусь от коллективного секса! Забавней станет, представлю ей не одного Дзержинского, а сразу двух! Хорош сюрприз! Вот как! Но тебе тоже придется купить закусь и пару бутылок. Как без этого? Я без бутылки в кровать не лезу… Пойдем в театр упрашивать художников… Твоя же идея! Может, еще кого-нибудь из них с собой подтянем? В кровати места хватит!» Захотелось хоть чем-нибудь помочь этому малому. Был чем сокрушаться! Впрочем, тут же пришла другая мысль: если я на такое решиться хочу, вначале надо характер ковать. А я на его слезы, на его провинциальную открытость поддался, и сам веду его к визажистам. С такой природой решиться на что-то особенное вряд ли возможно. Или месть для меня, как для слабого человека, убежище, отговорка, чтобы в сложную жизнь не вступать? И я в подсознании опасаюсь чего-то или кого-то? Например, ту же Чудецкую… Не был до конца убедительным в ночном диспуте, вот и потянуло меня в крайности. Однако, с другой стороны, что для меня важнее: сладкая, пустая жизнь, с ежедневными переодеваниями в дорогие шмотки, сменой лимузинов, подружек, тусовочных площадок, или страдание, мировоззренческие поиски, подготовка к мной самим избранной миссии? Вот главный вопрос: как зарядиться отрицательной энергией? Кому-то в России ведь надо, наконец, потребовать ответ у облеченных властью? У зацелованных проститутками? У признанных авторитетов по понятиям? У наделенных вседозволенностью судей? У зажравшихся, упившихся, промотавших не деньги, а совесть, проигравших не финансы, а нравственное состояние страны? У значительных в министерских, в депутатских креслах, но ничтожных по шкале айкью, людей? Потребовать ответа за потерю идеи основного предназначения человека! Если никто никого не призовет к ответу, то почему не сделать это апокалиптическому гвардейцу Виктору Дыгало? И не инфантильно, про себя, шепотом, а требовательно, с оружием! Почему, вы воодушевляетесь не высокими идеями, а низкими и мерзкими? Выясняете правоту друг друга не в благородных спорах, а с помощью биты? Любите не сердцем, а кошельком? Обвиняете не в преступлениях, а в реформаторстве? Человек все явственнее становится законченным в самом себе. Никто не потребует ответа, а я спрошу! Впрочем, хватит об этом! Правильно поступил, что пошел с мужиком в театр. Посмотрим, что за сюжет ожидает меня. Если я от всего начну прятаться, свое место искать в одиночестве, в фантасмагориях, то это мое решение окажется не аргументированным. Необходимо как можно лучше познать жизнь, чтобы мщение было выстраданным.
Видимо, чтобы я не сбежал, Кузин держал меня под локоть и молчал. Стоял летний зной. На небе ни облачка. Гул мегаполиса соответствовал моему смятенному состоянию. Глядя на дорогу, над которой тянулся смрад выхлопных газов, я представлял приближающуюся мистерию в одной из квартир на Делегатской улицы. В моем воображении безумная оргия должна была стать кровавой. Для чего же еще так требовательно был запрошен образ Дзержинского. Секс-вампир Люська, мясник в образе стража революции и я, сторонний наблюдатель, алчущий подпитки своей агрессивности. Такие яркие участники способны сотворить самое необычайное шоу, доступное лишь силам, заряженным демоническими страстями. Перед глазами возникли таинственные видения: черная кошка, серая сова, говорящий козел, огромный паук, летучие мыши, прижавшиеся к потолку… Вдруг голос Кузина развеял мои фантазии. Он спросил: «А после Люськи, может к твоей пойдем? Нынче бабы от группового секса не отказываются… Даже сами требуют! Или у вас серьезно?» — Мясник Жора как-то жалобно ухмыльнулся, протирая очередной раз потное лицо. Мне показалось, он понял, что сказал лишнее. Это смягчило впечатление. «Я общаюсь с женщинами, ожидающими в подарок орхидеи, умные мысли и красивые слова, а не коллективный секс. Прости!» — «Нет, ничего! Каждому ведь свое. Согласен?» -«Разумеется! Но вот и пришли!» Интересно, подумал я, что у него сейчас на душе? После короткого наведения справок мы оказались в гримерной. На смене была Любовь Васильевна. Дама около пятидесяти, полноватая, светловолосая, с открытым взглядом. Она встретила нас вполне доброжелательно и без обиняков поинтересовалась: «Сколько заплатите?» -«Назовите цену», — услышав привычный лексикон, с готовностью отозвался мясник. – «Одно лицо будет стоить двадцать долларов», — она взглянула на нас в ожидании. – «Согласны, — сказал я. — Садись в кресло, Жора». Я достал из кармана двадцать долларов и положил на стол. –«Не торгуетесь? – рассмеялась она и тут же куда-то удалилась. –«А чего ты себя не заказал?» — удивился Кузин. Чтобы снять лишние вопросы, я отрезал: «Прошу прощения, но я импотент!» -«А… Я что-то такое предполагал. Как, тяжело быть педиком?» -«Импотент и педик — разные вещи. Один не может, второй хочет, но другого… и по-другому». –«Тогда я правильно понял, что ты меня захотел?» -«Успокойся, я ни тебя, ни другую, ни третьего не хочу. Я сам по себе». Иного мотива оставаться дальше с мясником, кроме того чтобы взглянуть, как рука гримерши сотворит из него Дзержинского, у меня не было. Любовь Васильевна не появлялась. –«Куда ж она пропала? Пойду взгляну …» — соврал я. А сам быстро направился к выходу.
На улице стихшее на время возбуждение вновь стало овладевать мной. О чем говорить с этим Кузиным? О разделке туши, о ценах на рынке, о поборах санитарных контролеров? О сексе? О водке? О прочей бытовой мишуре, об инстинктах? Этих Кузиных, а их подавляющее большинство, настойчиво тянет к материальным основам мира, а никак не к его интеллектуальному ядру. Как такая порода людей сможет приспособиться к завтрашнему дню? Сегодня никто об этом не говорит. «Нечеловечно», «негуманно», «несовременно», «не- патриотично», «утопично», «неэтично», «негармонично» и так далее. Услышать бы мнение отдельных личностей, желающих что-то толковое сказать по этому поводу. Только гнусный фашизм робко обозначил тему сепарации людей на классы, профессии и социальные группы. Да, конечно, для нынешних поколений звучит жестоко: «Человек-пекарь», «человек-мясник», «человек-милиционер», «человек-уборщик» и тому подобное. Но разве в реальной жизни этот статус не состоялся в том самом виде, в котором я его имею в виду? Знают ли эти люди какую-то публичность, кроме как строить баррикады, ходить на выборы, вступать в браки, пользоваться общественной медициной и владеть хоть какой-то собственностью? У них нет никакого желания, никаких возможностей подать голос на научных конференциях, на дискуссиях, посвященных, например, актуальным проблемам астрофизики, космической термодинамики, глобализации. Появись на такой встрече пекарь или мясник, что ему скажут? А? «Ошиблись, господин, места вам здесь нет. Тут вы ничего не поймете, вам будет неинтересно, вы начнете свистеть, пить пиво и щипать за колготки женщин. Просим оставить зал!» (А про себя, подумают: эй, малый, проваливай в свою мясную лавку, в свою пекарню. Куда приперся?) Ведь так же? Так же? И чего тут стесняться? Чтобы пекари и мясники не выходили на баррикады? Да не выйдут! Но что же дальше, дальше? Куда общество денет лишних людей? Как ни старается экономика переучивать, а их становится все больше. Какие шансы у человека обычного сознания сохранить в будущем социальный статус? Почему в развитых странах процент лишних людей (безработных, живущих на социальные пособия) увеличивается? Ответ кроется в политика глобализации. Что такое Европейское сообщество? Если ослабнет внешнеэкономическая направленность ЕС и экспорт сократится хотя бы на двадцать процентов (не будем называть страшную цифру в тридцать, а то и более процентов), то внутри ЕС станут возникать баррикады. Проблема лишних людей станет наиострейшей! ЕС развалится при снижении экспорта на пятнадцать процентов. Будет создана ЕС-2 из стран, где экспорт служит локомотивом экономики. Если эту модель перенесем на весь мир, станет ясно: наступит день, когда международный товарообмен достигнет своих пределов, мы задумаемся о внешнегалактической экспортной политике. Для того чтобы освоить межгалактические связи, нам необходимо найти во Вселенной рынок сбыта. Но он возможен при одном обстоятельстве — если встретится потребительский разум. Да, не разум вообще, а именно потребительский, земной, примитивный, эгоистический, амбициозный. Как раз такой разум встретить во Вселенной невозможно. Она уже давно избавилась от лишних людей. И если там сохранено сознание, то абсолютно чистое, в нем нет и тени вещизма, а значит и представления о рынке. Одно исключает другое! Но если нет торговли, то куда деть лишних людей? Вот дилемма, терзающая Виктора Дыгало. Производя духовный или предметный товар, человек может существовать, но без торговли не может. Торговля – золотой ключик к пониманию всего человеческого. К глобальной человеческой сути! К сожалению, не философские доктрины о развитии духа и разума, не ядерное сдерживание, не силиконовые долины, не нанатехнологии, не кучи миллиардов и тонны золота могут нас спасти, а очень простое: купи-продай. Вот простейшая формула нашего выживания! А мы так оскорбительно высокомерно относимся к торгашам. Между тем они фундамент человеческого бытия! Ведь девиз экономики — это главнейшая заповедь выживания человека: «Дешево купил (произвел), дороже продал!» А производство без торговли — абсурд! Оно несостоятельно в системе земных ценностей. Но кем эти ценности создаются, не секрет! Не какой-то божественной силой, а носителями потребительского сознания. И так далее, и так далее. Оказываешься в колесе одних и тех же проблем, выход из которых — разломать все к чертовой матери и оставить лишь идею рождения непотребительского разума. Вот почему уничтожать прежде всего надо красоту. Этот вечный провокатор потребительского спроса. Она ведет человечество к полному духовному краху. Моя крупнокалиберная артиллерия должна бить сразу по многим целям. Красота – паф! Потребительская ментальность – паф! Биочеловек – паф! Рынок товаров – паф! Финансовые биржи – паф! Мультинациональные корпорации – паф! Фондовые биржи – паф! Паф! Паф! Паф! А может, проще всего себя самого – паф? Где же мне столько негативной энергии собрать, чтобы всех – паф? Но вот я уже подошел к дому Химушкина. Подняться? Или вначале воспользоваться телефоном? Поднимусь, он такой тип, что может и трубку не снять. Я поднялся и позвонил. Послышались шаги, открылась дверь и на пороге предстал Семен Семенович. –«А, молодой архитектор! Что тебя ко мне принесло?» — вяло бросил он. Я поздоровался и смиренно пояснил: «Хотел знать ваше мнение по вопросам, которые меня волнуют. Вы на меня такое сильное впечатление произвели, что я как-то внутренне изменился». –«Чем же ты изменился?» — прищурился он. –«В сознании переворот произошел. По-другому на жизнь взглянул». –«Интересно, интересно! В квартиру я тебя не пущу. Спускайся и жди меня у подъезда. И обещай, что никакого разговора об отношениях с Чудецкой не будет. Иначе не выйду или позже сбегу. Чужие дела меня совсем не интересуют». –«Нет, гарантирую, меня мировоззренческая тема волнует». –«Мировоззренческая? – Семен Семенович хмыкнул. — Спускайся, я скоро выйду».
— Так что же это за мировоззренческая тема? – через несколько минут продолжал Химушкин уже на улице. – Не всегда же пребывать мне в воспоминаниях да в грезах. Можно и с молодежью погулять, с ней не часто приходится общаться. У квартиранток времени на это нет. Не знаю даже, какими мыслями они нынче обеспокоены. А может, и мыслей вовсе нет, а одни лишь чувства. Нынешнее общество сознательно из практической жизни мысли выталкивает, ведь на мыслях заработать нельзя, голышом останешься, а на чувствах, на впечатлениях – рынок огромный. Производи, продавай все что в голову взбредет. Недавно в книжном магазине, в отделе «Философия», продавался мешок смеха. Небольшая вещица, которая при нажатии производит гомерический хохот. Спрашиваю продавца: «Почему торгуете такими странными игрушками?» А она отвечает без смущения: «Книги непользуются спросом. Чтобы отдел не закрыли, торгуем всякой всячиной». И действительно при мне около тридцати человек купили этот мешок смеха. А на книги ни один даже не взглянул. А там не Брежнев или Горбачев на полках выставлен, а вся мировая философская литература, фундамент цивилизации. Но нынешний покупатель не хочет думать, он хочет смеяться. Улыбчивый человек быстрее по карьерной лестнице поднимается, думающий во всем ему уступает. Так что разум сложен в амбар, неотапливаемый, сырой, полный грызунов да червей. Возможно ли его сберечь в таком хранилище? У меня в ушах еще долго стоял этот отвратительный хохот. Сегодня в цене практичность. Синоптики прогнозируют со среды дождь — надо срочно выставить в продажу зонты и калоши, цены поднять, прибыль увеличить. Припрячем соль и спички, распространим слух, что они вотвот подорожают. Обыватель съест эту утку, оборот вырастет, прибыль возрастет, премию получим. Господин Н. идет на выборы. Надо сочинить о нем какую-нибудь пакость или найти компромат, чтобы продать конкуренту. Можно неплохо заработать! Вот такие умишечки нынче востребованы. Слухи ползут, что Академию наук закрывают. Спорят, что эффективнее: создать унитарное предприятие известных российских ученых или унитарное предприятие «Клуб свободных российских ученых»? И посадить новое учреждение на государственный заказ. А для свободного творчества бюджета нет. Захотелось правительству узнать, как из картофельного поля сотворить площадку для приема инопланетян. Дали академикам… Поглядим, что преподнесут наши известные умишечки. А у тебя что? Кого критикуешь? У нас ведь раньше критиковали, теперь это редкое явление. Видимо, сложилась жизнь, гармонизировалась. Все довольны, все счастливы». -«Я вот ополчился на всех и за все! И прежде всего на самого себя!» -«Интересный максималист. А на себя-то за что? В чем себя упрекаешь? Что на безделушки денег нет или оплошал в какой-нибудь любовной истории?» -«Повинен я в недостатке ненависти. Слаб? Никак не протестую, а надо бы. Не просто транспарант развернуть, гимн спеть или вызывающий лозунг выкрикнуть, а что-то другое, веское и кардинальное совершить!» -«Что же тебя больше всего мучает и раздражает? Ты должен чистосердечно открыться. Иначе я ничего не пойму. Но прежде всего скажи, почему ты решил о своих грандиозных планах именно со мной беседовать? Мы друг друга не знаем. Виделись разок мельком. Я человек немолодой, так сказать, доживающий свой век, впечатлительный. Уверен ли ты, что нашел необходимый адрес для исповеди? Не разочарую ли я тебя своим безразличием? Мне по большому счету совершенно все равно, что ты любопытное задумал и по какому случаю. Ведь мне уже давно все по фигу! Живу я в своем улиточном домике и вполне доволен существованием. Никаких революционных планов не вынашиваю. Человек с богатым воображением способен в собственном сознании создать себе комфортный мир и оставаться в нем всю жизнь. Есть лишь один повод вылезти наружу: если ты сам себе не интересен, не способен самоочароваться. У Семена Химушкина таких проблем нет, я вполне доволен миром собственного представления. Может, не станешь нынче торопиться излагать свои агрессивные планы, а попробуешь жить по моим лекалам? Как ты думаешь, почему человек чаще чувствует себя безгранично счастливым во сне, а не наяву? Когда-то меня тоже поглощала ненависть к несправедливости. Но, задумавшись над выполнением своих страшных угроз, я попытался перестроить сознание таким образом, что явь для меня стала грезами. И получилось! В них я очень комфортно пребываю по сей день. И, что особенно замечательно, ничего другого я уже давно не ищу. Я научился переносить все планы в сон, всякий раз становящийся реальностью. Хочу проявить свирепость по какому-нибудь поводу, так никаких проблем не возникает. Подготавливаю все до деталей и лихо совершаю задуманное. Человек должен лишь успокоить себя, и если он нарек грезы реальностью, то умиротворяется в той реальности, в которой пребывает. Буйство, ненависть – это всего-навсего пожар в разуме. А реализация мстительных планов — попытка погасить этот самый огонь. Какая же разница, в каком состоянии его гасить — в грезах или наяву? Главное, добиться, чтобы он не выпирал из тебя, не вырывался наружу! Именно через мир внутри себя я огораживаю собственное сознание от ненависти, обнаруживаю в нем устойчивую гармонию. Да-с, подумай, не торопись. Сегодня выскажешься, а завтра пожалеешь, потому что в голове может многое измениться. Ты вчера пригласил меня на выставку богачей, а я вот подумал, не познакомить ли тебя с бытом московских бомжей. Взгляни на два полярных мира, сосуществующих на одном клочке земли. Бо-гач и Бо-мж. «Бо» в переводе с французского «прекрасный». Самое загадочное в этих совершенно разных слоях, что почти никто из живущих в них не хочет поменяться с другими ролями. Даже среди богачей нет-нет да встретится чудак, желающий влачить жизнь нищего. Но среди бомжей такие оригиналы совсем редки. Я знаю местечко, где они собираются. Интересно? Пойдешь? К одному из тех, кто их тоже регулярно навещает, у меня даже дельце небольшое». –«Если вы рекомендуете, то, конечно, пойду», — решительно сказал я. –«Ты при деньгах?» -«Сегодня заработал. Совсем неожиданно». Я подумал, что он станет расспрашивать, как это случилось, сколько, при каких обстоятельствах и так далее. Но Семен Семенович не проявил к случайному заработку ни малейшего интереса. – «Надо купить им пару бутылок водки и несколько батонов. В гости к нищим без подношений не ходят. Особенно имущие, а мы для них богатеи из тяжелого прошлого», — тут он туманно улыбнулся, откинув голову назад. Наступила длительная пауза. Казалось, Химушкин полностью ушел в себя. Мы шли молча и долго. Я успел почувствовать его необщительность или даже склонность к скрытности. Казалось, не только я тяготил его своим присутствием. Он выражал полное безразличие ко всему, как будто ему все мешали. Вначале я сам подумал: а нужна ли мне папка Кошмарова? Неужели я все прочту? Я даже несколько раз задавал себе вопрос: не выбросить ли ее? Но все же оставил. Я первый нарушил тишину: «У меня хватит на больше. Можно купить сигарет, спичек, яблок, супы в банках…» -«Нет, возьмем лишь водку и хлеб. Если я один раз приду с такой обильной провизией, то в следующий визит не смогу уж принести меньше. Это люди легкоранимые и с удивительной памятью. Особенно они запоминают гостинцы. Принесешь меньше чем в прошлый раз, — обязательно начнутся разборки. Надо учитывать чужие нравы, чтобы блюсти свои». — Семен Семенович знаком показал, что тема исчерпана, и мы направились дальше. –«Тут рядом магазин. Надо свернуть налево. Поторапливайся», — не поворачивая голову в мою сторону, бросил он. -«Что он, меня не видит? Я же иду с ним вровень! Если увеличу темп, он останется далеко сзади. Ну, ладно, необходимо привыкать к его особенностям. Я же сам к нему навязался…»
Бомжи собирались на Малой Бронной в полуразрушенном, подлежащем сносу особнячке. Двухэтажный домик московской постройки времен расцвета купечества был уже без окон и дверей, но крыша из кровельного проржавевшего железа еще держалась. В одной из комнат первого этажа на прогнившем полу, облокотившись на облезшие стены, разместились с десяток человек. Две угрюмые дамы с желтыми, в кровавых ссадинах, лицами, сидели на рваных подстилках. Мужики с отрешенным видом разлеглись вокруг них. У некоторых глаза были закрыты, на лицах отражалась боль. Когда мы вошли, одна дама с перевязанным бинтом локтем, глубоко вздохнув, протяжно и глухо бросила: «Ни еды, ни выпивки нет! Рассчитывать вам не на что. Впрочем, присаживайтесь. У нас на всех места хватит. Компания собирается достойная». Другие, не поднимая глаз, молчали. Казалось, говорить никому не хотелось, а некоторым было совсем худо. –«Приветствуем вас, дорогие друзья, – начал приглушенным голосом Семен Семенович, — хотел Мишеля повидать. Кому известно, будет ли он?» -«Должен, должен, вы присаживайтесь. Скоро появится. На работе он. Вон, видишь, некоторых из нас кумарит. С самого утра во рту капли не держали», — прежним тоном протянула женщина с повязкой. –«Мы тут вам гостинцы принесли, каждый по бутылке. Так что пришла пора подлечиться!» — Химушкин негромко засмеялся. Все разом уставились на нас. –«Что сказал? Водка?» – переспросил мужчина с подбитым глазом. –«Где водка?» — зашипел худой, длинный, с разбитыми губами. –«Это же Семеныч! Не томи, Семеныч! Разливай. Худо, помираем!» — скривила лицо в жалкой улыбке вторая дама с шелковым платочком на шее. –«Пожалуйста, дайте стакан», — любезно предложил гость. «Ты что, спятил, протягивай бутылку, еще пару минут, и у меня сил не хватит ее держать», — свистящим шепотом выдохнула женщина с платочком. Семен Семенович открутил пробку и подошел к ней. Все напряглись. Терпение присутствующих истощалось. Химушкин присел, подставил пьянчужке ладонь под затылок, а второй рукой поднес к ее губам бутылку: «Хлебни, золотце! Ты на очереди! – обратился он к даме с повязкой. У одноухого мужчины выступили слезы. Кто-то еле слышно простонал: «Быстрее! Передавай!» -«После тебя я!» — «А потом, мне!» -«Я за тобой!» -«Дайте Ваське, он совсем помирает…» -«А что, мы жильцы?..» — раздалось сразу несколько голосов. Прошла пара минут, пока каждый не сделал по три-четыре глубоких глотка. Литровая бутылка оказалась пустой. Компания как-то враз начала оживать, шевелиться, кряхтеть, покашливать. Лица выровнялись, подобрели, на некоторых даже обозначилась слабая улыбка. «Это что за кавалер у нас появился?» — поправляя волосы, поинтересовалась женщина с платком на шее. –«Он со мной», — объяснил Химушкин. –«Ты сказал, кажется, что он тоже что-то принес?» — прищурилась женщина с бинтом. –«Конечно, и он с гостинцем. Но что с нас взять? Он студент, я пенсионер, мы из вашего племени», — неторопливо отвечал Семен Семенович. Его остановил мужчина с одним ухом: «Открывай. Потом поговорим. Успеется!» –«Отдай пузырь, они сами знают, что делать», — велел мне Семен Семенович. Я передал бутылку в первые протянувшиеся руки. Мужчина посмотрел на меня в недоумении: «Не пьешь? А Семеныч говорит, одного племени… Что, противно? Срамно?» -«Сейчас вам важнее! Я могу подождать!» — пробормотал я сконфуженно. –«Передавай, нечего болтать!» — окрепшим голосом бросила дама в бинтах. –«Пошли на новый круг!»
К моему удивлению, каждый отпивал ровно столько, сколько предыдущий. Казалось, они про себя отмеряли выпитое и были готовы растерзать любого, кто хлебнет лишнюю каплю. Как будто свои порции и очередность они знали назубок задолго до начала распития. Прошла пара минут, как и вторая бутыль оказалась пустой. Теперь обстановка кардинально изменилось. Женщины извлекли из каких-то тайных карманов или сумок поломанные гребни и старательно расчесывали волосы. Мужчины тоже захорохорились: кто с легким стоном ощупывал ссадины или синяки, кто отковыривал высохшую кровь, кто протирал глаза, отбрасывая мусор, собравшийся на веках, кто осматривал одежду, разглаживая ее руками, кто слюнявил ладонь и укладывал слипшиеся волосы на свой фасон. Лица оживились от какой-то смутной надежды. Могло даже прийти в голову, что люди воспряли, что они озабочены каким-то серьезным делом. «Во что они вдруг поверили? – подумал я. – На что можно рассчитывать в их положении? Чего они захотели? На что замахнулись?» Первой тайну открыла женщина в бинтах: «Куда это Мишель пропал? Сейчас еще бы немного хватануть… Ведь обещал же принести». –«Он после трех появится, — вмешалась женщина с шелковом платком. – Сказал, что надо переслать заметку о российско-грузинском конфликте в Париж и выполнить еще какие-то редакционные поручения. Обещал принести две бутылки водки, пару портвейна и три куры гриль». –«Насколько опустили Россию… — влез в разговор мужчина с одним ухом. – Если шестьдесят лет назад мы покорили пол-Европы, а двадцать лет назад угрожали Америке, являлись первой или второй мировой державой, то сегодня чуть ли не объявляем войну Грузии. Этой маленькой стране. Позор! Позор! Так скатиться! Сколько их там?» -«Три-четыре миллиона, — отозвался мужчина с синяком под глазом. – Семьдесят тысяч квадратных километров, из них больше половина горы, непригодные для проживания». –«Это меньше, чем Брянская область…» — подхватил высокий и очень худой мужчина с разбитыми губами. –«Мы с Гитлером воевали неполные пять лет, а с Чечней почти восемь, и еще не все закончено. А их там не боле миллиона. Так что, с грузинами будем двадцатилетнюю войну вести?» — приглушенно спросил мужчина с протезом руки. –«Я бы с грузинами не пошел воевать… Они ведь православные», — прохрипел его сосед с испитым, в глубоких морщинах, лицом. –«Со всеми православными странами состоим в конфликтах, — почесав затылок, заявила женщина в бинтах. — С украинцами на ножах, с молдаванами в смертельном конфликте, с болгарами в состоянии вражды, с румынами никаких контактов. Ведем себя как будто их не существует, белорусов давим, теперь угрожаем войной грузинам. Кто остался? Одни греки! Если еще с ними начнем цапаться — конец православию». -«А армяне?» — спросил кто-то. -«Они не православные!» — поторопилась заявить женщина в бинтах. –«Наш патриарх, говорят, служил в свое время в армии, видимо, как бывший военный, он не протестует. Честь мундира вынуждает к защите!» — бросил совершенно лысый, но еще молодой мужчина. –«Странно, очень странно, — сказал бомж с пятнами зеленки на лице. – Когда все оказываются не на своих местах, возникает смутное время. Лобызаемся с католиками, дружим с иудеями, на короткой ноге с мусульманами, уважаем буддистов. Но оскорбляем православных, угрожаем им повсюду войнами! Это, как сейчас принято говорить, чей-то заказ? ЦРУ? НАТО? Бен Ладена? Из семи православных стран четыре русскоязычные, двум мы угрожаем войной, одну постоянно унижаем, двух с явными антипатиями игнорируем, одну придавили. Как будто Бог потерян Россией навсегда! Церковь молчит. Патриарх отвернулся: не желает ни видеть, ни слышать, что творится в православном мире! Что за страшное время? Прибалтийские страны – отношения хуже быть не могут. Польша – «враждебная» страна. Но почему? Неужели нельзя найти, что нас связывает? Как будто никто не замечает, как мы пытаемся оторвать жалкий, пусть даже спорный кусок от Молдавии, расчленить исконную территорию Грузии. Чтобы в недалеком будущем по нашим же рецептам отобрали у России полстраны от Енисея до Тихого океана». –«Что за «наши рецепты»? Не знаю!» — буркнул мужчина с подбитым глазом. –«Как не знаешь? — упрекнула его дама с платочком. – Автоматом, практически в один день, раздали российские паспорта абхазам и южным осетинам! Хотя этническим русским из других республик на получение гражданства требуются годы, а то и десятилетия. А теперь заявляем, что будем защищать наших граждан». –«Именно по такому сценарию в один прекрасный день распухающая китайская диаспора на Дальнем Востоке объявит себя автономией, а потом заявит о присоединении к Китаю! Прощайте, российские земли! – бросил мужчина с одним ухом. – Атомное оружие не поможет. Да и Китай не банановый рай. Может так дать, что не пол-России, а до Бреста отхватит!» -«В стране страшная демографическая ситуация. Россия теряет до миллиона человек в год. Рождаемость низкая, продолжительность жизни не более шестидесяти лет, — влез в разговор мужчина с подбитым глазом. – В ближайшие двадцать-тридцать лет, если мы не объединимся с Евросоюзом или с США, наши земли растащат соседи. А с Японией уже пора создавать конфедерацию. У них острая проблема с территориями, у нас — с народонаселением. Это же лучший фундамент для конфедеративного альянса. Пока еще мало кто ставит резонный вопрос: имеет ли право наша небольшая нация, подумаешь, около ста сорока миллионов, около двух процентов мирового народонаселения, — владеть более чем тринадцатью процентами всей территории планеты? Почему в обществе нет по этому поводу никаких дискуссий? А ситуация взрывоопасная. Своей близорукостью мы отодвигаем ее, но в будущем проблема перестанет мирно стучаться в дверь. Она взломает ее, в клочья разнесет все пространство».
Видимо, у меня был слишком отрешенный вид, потому что у самого уха я услышал шепот Семена Семеновича: «Если неинтересно, можешь не слушать. Я хочу познакомить тебя с Мишелем». На его лице мелькнула едва уловимая улыбка. «Давайте закончим одну тему, а потом начнем другую. Будущее мироустройство – предмет весьма соблазнительный. Но меня сейчас интересует другое: а если абхазы хотят жить отдельно? – обвел всех взглядом лысый мужчина с красным, как томат, лицом. – Как с ними быть? Или с осетинами? Ведь волю народа тоже надо уважать!» -«Дайте мне ответить. Я же историк! – влез бомж с испитым, в глубоких морщинах, лицом. – Кто назовет три самых древних государства Европы, у которых и нынче независимый статус?» -«Не знаем, валяй!» — раздраженно сказала дама в бинтах. –«Давай-давай!» — поторопил историка мужик с зеленкой. –«Греция, дальше Рим — Италия, а дальше? Дальше? Дальше – Грузия! В пятом веке до нашей эры было создано Колхидское царство со столицей в городе Фазис, ныне Поти. Колхи, мы называем их грузинами, проживали на этих землях с начала девятого века до нашей эры. Своими восточными землями входили в Урартийское царство. Кем была Медея, описанная Еврипидом? Грузинкой. Существуют и топонимические указатели, что эти земли всегда были грузинскими. – Историк говорил низким голосом. — Название столицы – Сухум, имеет два источника происхождения: Цхум, или Цсхум, что по-мингрельски (диалект грузинского языка) значит «рыба». Или турецкие корни: су – «вода», кхум – «песок». Сочи на грузинском «сосна», а ближайший поселок между Сочи и Лазаревской – Дидорколь, в переводе с грузинского «большой кувшин». Между Хостой и Адлером течет река Мзимта — в переводе с грузинского «солнечная гора». Бухта между Сочи и Гагрой по сегодняшний день носит имя Имеретинская. Курортное место Бичвинда известно с начало новой эры, нынешнее ее название Пицунда. Можно почитать дневники российского генерала Паулуччи (непредвзятого тосканца), который описывает эти места в начале девятнадцатого века. По его словам, грузины составляли основную часть коренного населения Бичвинды и ближайших окрестностей. Каждый населенный пункт, речки, горы, заливы носят грузинские, греческие, римские, турецкие названия. Если вы откроете справочник переписи населения этого региона за 1886 год, составленный императорским ведомством в Петербурге, то узнаете, что Сухумский край входил в Кутаисскую губернию. В нем проживало 104 тысячи человек. Основное население грузины – более 57 процентов. Жили еще турки, греки, русские, малороссы, армяне, абхазы. А в Черноморской губернии, созданной после изгнания турок, со столицей в Новороссийске, по численному составу населения грузины были третьими, после русских и малороссов. Но впереди греков, черкесов (адыгов), армян. Абхазов в этом списке вообще нет. Единственный известный правитель Абхазского царства седьмого-восьмого веков Леон был по отцу грузин, а по матери византиец. В то время православных стран было немного: Греция, Византия и Грузия. Византийских принцесс всегда с удовольствием отдавали замуж за наследников грузинской короны. С конца пятнадцатого до середины девятнадцатого века земли от Керченского залива до реки Кодор занимали турки, назвавшие эту территорию Абазгским султанатом. На всех картах этой эпохи значится «Абассия». Абазги (иранские племена сарматов) исповедовали ислам и поддерживали режим турок. После изгнания турок армией Ермолова большая часть абазгов ушла в Турцию, оставшиеся во избежание репрессий «записались абхазами», незначительной этнической группой, близкой к адыгам. Абхазы — небольшой, но традиционный народ ислама. Только восточные абхазы после вхождения в Кутаисскую губернию частично приняли христианство». –«А везде пишут, что они христиане», — поспешила вставить женщина в косынке. –«Как они тебе?» — опять раздался шепот Химушкина. –«Любопытно, но в моей голове другое вертится», — ответил Виктор Петрович. Чем более бурной становилась дискуссия, тем более удалялся от нее Дыгало. «На каком языке читались молитвы? На каком языке шла литургия? – продолжал историк. – В этом регионе литургия могла идти лишь на греческом, грузинском и русском. Но русские стали появляться в Западной Грузии в конце девятнадцатого века. Если на греческом, то абхазы не могли принимать участие в делах церкви, так как были сплошь безграмотны. Даже в местных архивах, у букинистов не сохранилась Библия на греческом языке. Школ в Сухумском крае Кутаисской губернии было две. И обе четырехлетки. Значит, литургия велась на грузинском. Грузины широко издавали церковную литературу. Их письменность известна с 1У века. Грузинские монахи участвовали в крещении Киевской Руси, были широко представлены в иерархии русской православной церкви. Абхазы же свою письменность получили в пятидесятых годах прошлого века по указанию Сталина и требованию Берии. Их алфавит — переработанная кириллица. Сейчас я вам скажу то, что нельзя прочесть ни в одной книге: почему на абхазском флаге изображена открытая кисть руки на фоне зеленых и белых полос? Зеленые полосы понятно – ислам, но что означает пятерня? Я вас даже не спрашиваю, уверен, что никто не объяснит. Когда начался развал СССР, на юге страны была создана Горская федерация народов Кавказа. В нее вошли Адыгея, Карачаево-Черкессия, Кабардино-Балкария, Чечено-Ингушетия и Абхазия. Вот вам абхазская пятерня на флаге. Новому образованию, если бы оно удержалось, необходима была внешняя граница. Для контактов по морю с исламским миром: рядом Турция, Сирия, Египет, Ливан, Алжир, Тунис, Марокко. Вот почему десятки тысяч добровольцев из этих республик участвовали в войне с грузинами: за отделение от Грузии, чтобы потом начать войну за отделение от России. Первым «абхазским батальоном» командовал чеченец Басаев. Абхазцы подарили ему самую красивую девушку, ставшую его какой-то там по счету женой. Несколько месяцев спустя Басаев со своим «батальоном» развязал войну с Россией. Но Россия не только простила абхазам предательство, а стала раздавать им гражданство и душить православный грузинский народ по «территориальному спору» с абхазами»!
Мне казалось, что они тяготятся моим присутствием. Взгляды, с которыми я встречался, были какими-то сочувственными, а порой даже брезгливыми. Не могу объяснить, почему, но вся обстановка возмущала меня. Это объяснялось не темой, не их положением, не высокомерным снисхождением, веявшим от них, а моим внутренним состоянием. Я крепился, молчал, не всегда понимая смысл сказанного и ожидая подходящего момента, чтобы выскочить вон. Сказать, что их разговор меня не интересовал, — тоже неправда, но смысл сказанного оставался где-то на границе сознания. Я часто упускал нить спора, однако глубокое отвращение к проявлению откровенной человеческой глупости нарастало. –«Скажи, пожалуйста, ты сам не грузин? – со смешком спросил мужчина с подбитым глазом. – Так все подробно знаешь, так грузинам сочувствуешь, что немудрено заподозрить тебя в шашнях с этим народом». –«Не только у тебя возникли такие подозрения. Не ходишь ли ты в их посольство за чачей?» — рассмеялась дама с бинтом. –«У меня к ним есть и серьезные претензии», — продолжал историк. –«А, вон оно что! Какие же?» — усмехнулся подбитый глаз. –«Россия имеет полное право в кулуарных беседах настаивать на разделении Абхазии. Только без абхазов. Например, по реке Гумисте. И вот почему: если прочесть Вестник Академии наук Российской империи за 1894-1898 годы, можно узнать, что в это время в Сухумский край Кутаисской губернии направлялись несколько научных экспедиций из Санкт-Петербурга и Москвы. Царское правительство хотело знать, почему эти места непригодны для жилья, малярийны и не могут войти в туристический комплекс державы. Наши ученые работали пять лет и сделали заключение: территории можно оживить и сделать их не только курортными, но и чайно-цитрусовыми. Витте, тогдашний премьер, закупил в Австралии по первому контракту сто тысяч саженцев эвкалипта, затем его преемники еще трижды оплачивали саженцы спасительного дерева. Последняя поставка пришла в 1925 году. Большевики требовали у австралийцев выполнения условий царской сделки. С помощью российской науки и царских денег заболоченная, малярийная территория была высушена и стала пригодна для жизни. Сравните, если в 1897 году в Сухуми проживало, в основном в летнее время, около четырех тысяч человек, то в двадцать пятом здесь жили уже около тридцати тысяч, и главное — круглогодично. По распоряжению Столыпина была приобретена первая партия саженцев чая и мандаринов. Так что на полтерритории Абхазии у русских некоторые права есть. Ну и потом грузины православный и добрый народ. Если таким вот макаром изложить точку зрения российской стороны, то, уверен, они пойдут на мировую, и этот небольшой кусок земли будет без конфликтов поделен. Главное, не создадим прецедента разделения территорий по «солдатскому принципу»: захотел, надумал причину и взял силой. Впрочем, они сами в аргументах не очень чистоплотны. Например, название столицы – Тбилиси. Исторически этот город назывался Тифлис. От греческого «тифли» — «слепой», буква «с» в конце образует множественное число. Грузинские историки «нашли» грузинского царя Горгосала, построившего этот город. Только древние рукописи их версию не подтверждают. В то время столицей Грузии была Мцхета, и основывать новый город в тридцати километрах от столицы нелогично и нерентабельно. Но грузинские историки пошли дальше: утверждают, что Горгосал основал его как Тбилиси, а русские переименовали его в Тифлис! Прошу прощения, господа, зачем русским давать городу греческое название? По-русски мы назвали бы его Тифлиск. И такая идея была, но грузины в свое время воспротивились этому. Я считаю, они должны вернуть городу прежнее название и отказаться от спекулятивных большевистских фантазий. Вот такая лекция получилась».
«Ну, кого еще тянет на доклад? – задала вопрос дама с бинтами. – Не стесняйтесь, прошу вас. Водочка скоро к нам подойдет, так что без опасения можете силы тратить». –«Роковая, страшная история, — задумчиво бросил мужчина с синяком под глазом. Если мы сами начинаем притеснять православных, выволакиваем их из соборов прямо в воронки, какое будущее ждет нас?»–«А можно реплику?» — крикнул мужчина с одним ухом. –«Давай!» — раздалось сразу несколько голосов. –«У Лужкова, видимо, есть образование?» -«А как же!» — подтвердила женщина в шелковой косынке. –«Как же ему тогда не знать, что у выражения «лицо кавказской национальности» совсем не тот смысл, какой мэр хотел вложить в него? «Кавказец» — антропологический термин, означающий «белый человек». Мы все кавказцы, в том лишь смысле, что являемся белыми. А он-то имел в виду черножопых!» -«А как же их назвать? — хихикнул мужчина в зеленке. Он поминутно с каким-то удовольствием выбрасывал язык. — Не скажешь же — «черножопые»! -«Южане, южный этнос, посланники Кавказа, жители Кавказских гор… Можно найти десятки вполне нейтральных терминов», — предложил мужчина с культей вместо правой руки. –«Еще одну реплику можно?» — вылез мужчина с разбитыми губами. –«Давай! Давай!» — заголосила публика. -«Почему не снимут Драгунского? С этим законом о новых акцизных марках он нанес огромный ущерб. Дожили, в России нечего пить. Прилавки пусты! Как при коммунистах!» -«Напиши жалобу в Думу!» — смеясь, предложила дама с бинтами. –«А у меня тоже есть наболевшее. Будете слушать?» – спросил мужчина с протезом. –«Давай, валяй!» — послышалось с разных сторон. –«Сегодня мы на внутренних проблемах топчемся. Но у меня свой аспект – филолого-исторический. В конце концов речь идет о России, о ее будущем. Вдруг на карте появилась некая новая территория, обозначенная как Марий-Эл. Вначале, на слух, я подумал, что речь идет о Канаде или французской Гвиане. Но вдруг понял, что это о собственной моей стране. Кто знает, что это за образование и как оно оказалось в границах России? Согласен, никто знать не может. В советские времена на этом месте находилась Марийская автономная республика. Марийские племена, или черемисы, известны с начала новой эры. Входили когда-то в Волжско-Камскую Болгарию, затем оказались под татаро-монгольским игом, а в середине шестнадцатого века были включены в состав Российского государства. В 1920 году получили от большевиков статус автономной области, а в 1936-м – республики в составе РСФСР. Язык марийцев относится к финско-угорской группе и для русского уха звучит, конечно, непривычно. Государственный язык здесь, как по всей территории России, русский. Тогда чем объяснить появление в конце прошлого века на карте страны нового названия с неведомым звучанием? Возможно, словообразование Марий-Эл — фольклорная придумка в духе народных легенд, типа «страна Муравия» или «тридевятое царство, тридесятое государство». Народ в своем внутрикультурном общении имеет право называть себя как угодно, в том числе и «муравлянами» или «тридевятниками», — со смехом продолжал он. – Но при чем здесь государственно-территориальное образование? Кем вдруг Тувинская республика переименована в Республику Тыва? А Башкирия в Башкортостан? Почему в одних случаях на наименование государственных административных единиц распространяется закон о федеральном общегосударственном языке, а в других этот язык подменяется национальным, чужезвучным для остальной части населения России? Взять, к примеру, Республику Саха. Откуда они взялись, сахаинцы? Или как их вообще называть? Не странно ли, не абсурдно ли: в собственной стране проживает народ, который в федеральном языке не имеет определения. Традиционно в русском языке существует, и уже давно, понятие якуты. А что такое Саха? В российской и мировой исторической литературе, да и в толковых словарях мы не найдем…»
В этот момент в помещение ввалился какой-то всклокоченный, поддатый шаромыга. Его набрякшие бордовые губы сжимали окурок, тлевший перед самым носом. Губастый принес две полулитровые бутылки водки. «Я вчера обещал принести. Вот, принес…» — заявил он хриплым голосом. Публика устремилась к выпивке. Через пару минут бутылки были опорожнены. Шаромыга бросил рассказчику: -«Ты закончил? Если нет, продолжай. Кто еще нас обижает…» –«Как бы улизнуть отсюда, — мелькнуло у меня. – Надо сказать Семену Семеновичу, что меня ждут дела». -«Другая, но похожая история: Осетия-Алания, — продолжил историк. — Известно, что аланы (иронцы) — кочевые племена, вышли из сарматского этноса иранской языковой группы, перебрались в первом веке новой эры на земли Приазовья и Предкавказья. На этих же территориях проживали и другие племена аборигенов. В конце четвертого века аланы (иронцы) были разгромлены гуннами. Оставшаяся часть разделилась. Большая ушла с оседлых мест, прошла через всю Европу и в союзе с вандалами создала королевство в Северной Африке, в Карфагене, – ныне Тунис. Меньшая осталась в Предкавказье и в шестом веке была рассеяна аварами. Не следует путать их с аварцами. Оставшие иронцы (аланы) в седьмом веке попали под власть хазар. В конце десятого века, после разгрома киевским князем Святославом Хазарского каганата, разноэтнические племена стали формироваться в раннефеодальное образование. Кроме аланов-иронцев, в него вошли хазары, савиры и другие мелкие народности, ныне все исчезнувшие. В западных и византийских книгах базар этот назвали Аланией, впрочем соседи грузины называли его Оссией, а русские Яссией. Сам же народ называл себя иронцами. Так что в процессе формирования осетинского этноса участвовали многие местные племена, сохранявшие скифское языковое наследие. Поэтому в современном осетинском языке проглядывают и скифские и иронские корни. Добираемся до тринадцатого века. Что мы имеем? После разгрома монголами небольшие остатки иронцев-аланов поселились в восточной части бассейна реки Терек. Позже на эти территории продвинулись адыги. Так из смешения народностей образовались кабардинцы. А на севере осетины распались на четыре анклава: дигорский, алагирский, куртатинский и тагаурский. В конце четырнадцатого века Тимур разгромил осетинские анклавы, выжившие жители, ушли далеко в горы. И только в семнадцатом веке осетины стали спускаться на равнины. Но почему вдруг, в конце двадцатого века, Осетия стала называться еще и Аланией? А не Республикой Ирон? Что, в последнее время стало известно что-то совершенно новое об иронской (аланской) культуре, истории, языке, этносе и связях с осетинами? Нет! Ничего нового мы не найдем! Представьте: французы вдруг станут называть себя галлами, испанцы – кельтиберийцами, голландцы – баталами, ливийцы – аланами, румыны – даками, венгры – аварами или половцами, бразильцы – португальцами, тунисцы – карфагенянами, а кабардинцы – тоже захотят называть себя аланами. Ведь в каждом из этих народов можно найти исторические следы другого этноса. За этими на первый взгляд безобидными выкрутасами небольших этносов угроза трагического раздела России». –«Грустная история, — протянула дама в шелковом платочке. – Только Россию развалят все равно. Этим или иным способом. Столько глупых людей у власти, столько дураков и лизоблюдов вокруг Кремля вертятся, что мало шансов сохранить Россию. Жаль! Но нас к этому времени уже не будет».
Запах сырости и плесени вдруг усилился. Я услышал непонятный гул. Он словно приближался к приюту бомжей. Из прогнившего пола стали выползать крысы. Они сворачивали в коридор, а потом по разрушенной лестнице шмыгали на второй этаж. Волнение мое перешло в испуг, когда я понял, что бродяг происходящее совершенно не занимает. Я хотел фыркнуть, но стеснялся, я думал уйти, только трусил, что вызову к себе пренебрежение. «Неужели они ничего не слышат и не видят?» — удивился я. Или на меня уже нахлынули наваждения из будущего? Быть не может! А может, просто нервный кризис? Задетое самолюбие вынудило меня взглянуть на Семена Семеновича. Он сидел на полу угрюмый, даже суровый. На мой взгляд, явно замеченный им, никак не ответил. Тут у меня появилось подозрение, что все, что я видел и слышал, представляется исключительно одному мне. Я никак не мог найти в себе силы встать и выйти. Это чувство поглощало и уязвляло меня до отчуждения от реальности. — «Семен Семенович, — усилием заставил я себя шепнуть ему на ухо. — Мне пора. Я неважно себя чувствую. Я зайду как-нибудь. Не прогоните?» — Видимо, я жалко улыбнулся. -«Подождал бы Мишеля. Французский журналист, пишет книгу «Песни и слезы России». С ним есть смысл поговорить. Аналитик. Я думал, тебе будет полезно его общество. Французы – самая ироничная в мире нация. А ты ведь в крайностях… Тебе что, неинтересно? Простые россияне обсуждают настоящее и будущее собственной страны. Таких людей надо бы в Думу, а не тех… Впрочем, не задерживаю. Я сам здесь по-другому делу. Прощай». Он отвернулся, словно тут же забыл меня, как будто я даже перестал существовать. Кажется, начали обсуждать тему государственного объединения России, Америки и Японии. Кто-то громко спорил, доказывая преимущества вхождения в Евросоюз… Я привстал, зажал в руке папку Кошмарова, и, согнувшись, не оглядываясь, проскользнул на улицу. Мне показалось, что на мой уход никто не обратил внимание. Лишь несколько крыс издали писк и заторопились к лестнице. «Не думал, что у Химушкина интерес к социальной жизни. Казалось, он живет сам по себе. Впрочем, может, я что-то не до конца понял. Во всяком случае, меня интересую только я сам, так что правильно сделал, что сбежал. О жизни своей России я знаю не меньше, чем эти народные трибуны. Но как безумно далеко остались во мне «возмущенные дискуссии» народа из полуразрушенного дома. Опять возник проклятый вопрос, мучивший меня давеча: «Почему вообще есть сущее, а не наоборот – ничто?» И тут же пришло на ум простое и ясное умозаключение: «Если у меня сложилась определенная, безотлагательная цель, то мне необходимы средства для ее достижения. Средства, конечно, не материальные. Мне нужен инструментарий эффективных действий. Без него я просто сойду с ума». Толком не понимая зачем, я направился на Суворовский бульвар. Мне всегда казалось, что если захотеть, то можно выйти из любого навязчивого состояния. Но оказалось, что это не всегда так просто. И лишь усевшись на одинокую скамейку, я усмехнулся своей нерадивости и открыл папку. Передо мной лежала жалоба, направленная председателю Арбитражного суда России. Больше из любопытства, чем с какой-то определенной мыслью, я стал читать.
Уважаемый господин председатель!
Обратиться к Вам вынуждает крайняя необходимость, поскольку все прочие меры исчерпаны, а обстоятельства приобрели самый абсурдный и неразрешимый характер. Как, впрочем, многое в нашей российской судебной практике. С одной стороны, в России строится правовое государство, с другой – наслаивается на старое порочное, к сожалению, еще никем не отмененное большевистское правосудие новая, сегодняшняя, противозаконная практика судебных решений. Сотрудники Вашего ведомства, вынося решения, нередко сами преступают закон, причиняя вред российскому правовому авторитету (тут я усмехнулся: никогда не знал, что такой авторитет в России существует), подрывают репутацию судебной власти, доверие к ней граждан. Это отрицательно влияет на активность иностранных инвесторов к российской экономике. Вы знаете, что введение арбитражного судопроизводства — одно из существенных завоеваний российской демократии. (Какая потрясающая новость! – хихикнул я. Письмо стало вызывать у меня искренний интерес). Нельзя без сожаления видеть, как порой беззастенчиво это завоевание подвергается дискредитации «усилиями» самих арбитражных судей.
Итак, вот ситуация…
Наша фирма присмотрела себе административное здание по адресу: Москва, проспект Мира, дом 128, строение 2. Юридическая служба фирмы навела справки в государственных органах и выяснила, что здание это без правовых нарушений и каких-либо обременений приватизировано, вся документация в порядке. Лишь после этого фирма решила приобрести указанный объект. Был составлен необходимый договор купли-продажи. Предприятие заплатило, согласно договору, бывшему владельцу здания 120 000 000 рублей (4,5 миллиона долларов), в том числе НДС. Учреждение юстиции по регистрации прав на недвижимость и сделок с ними на территории г. Москвы выдало свидетельство о праве собственности, о чем в ЕГРП была сделана запись регистрации. Предприятие вступило во владение зданием, регулярно платит налог на имущество, земельный налог, счета за коммунальные услуги, электроэнергию и т.п.
В здание приглашаются архитекторы, которые проводят экспертизу, составляют проект ремонтно-строительных работ, утверждают его в соответствующих городских службах. Фирма нанимает строителей, производит предоплату, начинается реконструкция. И вдруг, год спустя, мы узнаем, что на право пользованием зданием претендует другая компания.
Можно себе представить шок владельца. Юридической службе пришлось вновь заняться изысканиями. И было выяснено: в 1994 году здание находилось в федеральной собственности и числилось на балансе государственного предприятия. В 2004 году, согласно распоряжению Минимущества, указанное здание выносится на торги через государственный аукцион без каких бы то ни было обременений. Покупатель — оплачивает сделку с государством полностью. Некоторое время спустя он продает это здание нашей компании. Вот такая простая история.
Откуда же взялся какой-то мнимый пользователь и на что он претендует?
Судья первой инстанции господин Нужнов трижды принимает решение в нашу пользу, то есть в пользу истинного собственника. Мнимый претендент апеллирует в Девятый арбитражный апелляционный суд московского округа, который дважды подтверждает все права последнего покупателя. Итого — пять решений в защиту собственника! Да и кто, спрашивается, в здравом уме рассудил бы иначе? Святая святых всего юридического мира — истолкование права собственности как СОВОКУПНОСТИ трех неотъемлемых и неразделенных прав: владения, пользования и распоряжения имуществом. Собственник может передавать часть своих прав другому лицу, но никогда полученная часть не может обозначать ее приоритета над правом собственности. Я владею – я решаю!
Но, оказывается, господин председатель, в России может быть и другое толкование закона о собственности. В сентябре 2006 года все тот же Девятый арбитражный апелляционный суд Московского округа под председательством госпожи Крыловой, под давлением и с участием федерального судьи Губина, в шестой раз вернувшись к вышеуказанной истории, принимает беспрецедентное в мировой практике истолкование права собственности. Согласно вынесенному ими решению, в России существует бессрочное право пользованием чужой собственностью. По мнению этих судей, у собственника – коммерческой организации – есть титул, а право пользования всем зданием может принадлежать практически любому желающему, у которого есть хотя бы призрачный, хотя бы надуманный намек на такое желание. Получается, что собственнику не возбраняется оплатить приобретаемую недвижимость, налоги и эксплуатационные расходы, но запрещается при этом заявлять свои права на пользование. Да и аренду суд подтверждает не рыночную, а с потолка – 36 долларов за кв. метр в год. Хотя в Москве минимальная арендная плата офисных помещений составляет 350 долларов за кв метр в год.
Как удалось судье Губину (а именно он предложил новое толкование понятия собственности) при отсутствии хоть каких-то аргументов и законодательных актов решить, что одна часть СОВОКУПНОГО права может существовать на практике без других, остается подозрительной загадкой.
Фирма с негодованием подсчитывает убытки и ущербы, судебные издержки и расходы. Но, стремясь действовать только в правовом поле, она надеется добиться полного юридического очищения своей собственности.
В 1835 году вышла повесть А.С. Пушкина «Дубровский». Там описан эпизод, когда помещик Троекуров отобрал у помещика Дубровского поместье, пользуясь взятками в местном суде, а формально тем, что документы Дубровского, удостоверяющие право собственности, сгорели. В нашем случае все документы целы. Но, по сути, они тоже «сгорели» — в огне недобросовестного рвения двух судей, для которых профессиональные критерии и этика так же, мало значат, как стыд для Троекурова. История, спустя двести лет, практически повторяется — не в далекой российской провинции, как у Пушкина, а в центре Москвы.
Генеральный директор Пастухова В.А.
Так, подумал я, выходит, я носил взятку за фирму, которой Губин присудил бессрочно пользоваться чужим имуществом? Другими словами, я стал, вольно или нет, соучастником преступления. Что же мне теперь делать, как поступать? Раскаиваться? Вначале, конечно, стоит познакомиться с их аргументацией. Какие основания у истца претендовать на здание? Следующей бумагой в папке было письмо господина в дорогих тряпках. Моего, так сказать, благодетеля. Ведь поощрил, двести двадцать долларов дал. Письмо было короткое:
Уважаемый господин Председатель!
В начале 2004 года наша фирма заключила бессрочный арендный договор с государственным предприятием по адресу: г. Москва, проспект Мира, д. 128, стр. 2. В середине 2004 года Минимущество выставило на торги указанное помещение, не указав, что имеется бессрочный арендный договор, тем самым грубо нарушив национальное гражданское законодательство. Так как наше предприятие довольно молодое, у нас большая текучесть кадров. В этой связи не можем предоставить оригинальный договор о бессрочной аренде, (он утерян), а пересылаем вам лишь его копию. Суды первых инстанций не обратили на этот важнейший в деле факт должного внимания, вынося решения не в нашу пользу, грубо нарушая действующее законодательство. Мы терпим убытки, т.к. не имеем возможности арендовать помещение, по нынешним ценам, и настаиваем на ценах указанных в нашем Договоре.
Надеемся на Ваше понимание и поддержку молодых предприятий новой, свободной России.
С уважением,
Генеральный директор
Митрохин Я.Т.
Я машинально закрыл папку Кошмарова и в глубокой задумчивости поплелся в сторону Тверской. По пути я настолько ушел в себя, что очнулся только на Трубной, но не по своей воле, а почти попав под колеса автомобиля. Резкий сигнал «Митцубиси» привел меня в чувство, ругань водителя и возмущение пешеходов не произвели на меня никакого впечатления. Однако я осмотрелся, перешел улицу и решил направиться по Цветному в сторону Самотеки. «Одни подлецы вокруг! Мелкотравчатые мерзавцы! — понесло меня. — Да, да, подлецы и мерзавцы. Как же избавиться от них?» Меня будто взорвало. Я решил, не откладывая, найти Кошмарова. Надо сегодня же все узнать, зачем ждать? Энергия злобы нужна мне для мщения! И не просто какой-нибудь кусочек этой самой ненависти, лоскуток или щепотка, а пуд, тонна, эшелон. Чтобы она распирала меня, преобразовало меня во взрывоопасное существо, в горючую смесь. В этакого человека-бомбу. «Должен же кто-то что-то особенное сотворить. Ведь дальше так никак нельзя!» — заводил я себя.
Александр Потемкин