отя мемуаристы и специалисты по творчеству Вампилова по-разному пытались реконструировать развитие событий в этой пьесе, споры о том, что же всё-таки произошло бы с Наконечниковым, допиши драматург своё произведение, давно пора прекратить. Все дело в том, что судьба Наконечникова известна каждому, кто следит за театральной жизнью последнего десятилетия.
В неоконченной пьесе Александра Вампилова «Несравненный Наконечников» главный герой работает простым парикмахером, но мечтает о славе, поклонницах и деньгах. Эстрадный певец Эдуардов, который всем этим владеет в избытке, советует Наконечникову податься в драматурги («в театре репертуарный голод, драматургия отстает, пьес никто не пишет»). Однако спешит оговориться, что «написать – это полдела, главное ‒ пробиться». В достижении этой цели «тебе не повредили бы связи, знакомства», ‒ добавляет он. Тут же выясняется, что у Наконечникова такие связи есть, поскольку уже третий год у него бреется директор театра («Что ж, для начала это совсем неплохо. Ты подаешь надежды», ‒ подбадривает честолюбивого парикмахера Эдуардов). Столь радужную перспективу портит лишь одно обстоятельство: Наконечников понятия не имеет, как писать пьесы. Но Эдуардов, давно вращающийся в мире художественной богемы, тут же даёт ему мастер-класс: «Берёшь бумагу, ручку, садишься, пишешь название. Дальше ‒ действующие лица. Ну и пошел. Пишешь: «Катя». Ставишь точку. Потом пишешь, что эта Катя говорит. Потом «Петя». Снова ставишь точку и что этот Петя той Кате отвечает. Например. Катя: Петя, ты куда собрался? Петя: До свидания, дорогая Катя, я уезжаю. Катя: Как так, Петя? Ты уезжаешь, а как же я? Разве ты меня не любишь? Почему, отвечает Петя, я тебя люблю, но у меня уже билет в кармане. И так далее. И пошёл, и пошёл».
Хотя мемуаристы и специалисты по творчеству Вампилова по-разному пытались реконструировать развитие событий в этой пьесе, споры о том, что же всё-таки произошло бы с Наконечниковым, допиши драматург своё произведение, давно пора прекратить. Все дело в том, что судьба Наконечникова известна каждому, кто следит за театральной жизнью последнего десятилетия. Парикмахер Наконечников не только благополучно «добрёл» до наших дней, но и добился всего того, о чём самозабвенно мечтал когда-то. Правда, на пути к успеху ему пришлось сменить имя и фамилию, но это не столь уж и важно (и Теннесси Уильямс был когда-то Томасом Ланиром). Ведь Иван Вырыпаев – так его теперь зовут – звучит вполне себе неплохо, даже, может быть, лучше, чем Наконечников, с этаким сибирским «привкусом» и агрессивной фонетической «решительностью» (фамилия Вырыпаев происходит от слова «вороп» ‒ разбой, набег).
Чтобы убедиться в том, насколько хорошо Наконечников, извините, Вырыпаев усвоил уроки певца Эдуардова, достаточно наугад раскрыть любое творение новоявленного иркутского гения, будь то прозаический текст, пьеса или сценарий. Вот, например, беседа двух ангелов и мертвеца из пьесы «Город, где я» (пунктуация везде сохраняется авторская): «1 АНГЕЛ. (еле выговаривая слова) Почеши, мне за спиной. 2 АНГЕЛ. (пытается чесать, но не может) Не могу, у меня усталые руки. 1 АНГЕЛ. А ноги у тебя усталые? 2 АНГЕЛ. Очень. МЕРТВЕЦ. А у меня усталая коленка, и локоть тоже, очень усталый. 1 АНГЕЛ. А у меня усталые несколько мыслей. 2 АНГЕЛ. У меня три. МЕРТВЕЦ. А у меня усталая идея. ЖИТЕЛЬ. А я устал уставать. МЕРТВЕЦ. А я в другом месте. 1 АНГЕЛ. Где? МЕРТВЕЦ. В другом месте буду уставать. 2 АНГЕЛ. Где? МЕРТВЕЦ. (Ползет к выходу) Где есть красивое. 1 АНГЕЛ. Что? МЕРТВЕЦ. Красивое лицо. 2 АНГЕЛ. Чье? МЕРТВЕЦ. Девушки. К ней я иду сейчас, потому что она тоже устала и умерла». Не уступает ему в своём природном изяществе и такой вот обмен репликами «на обочине песчаной дороги» в сценарии фильма «Эйфория»: «ПАВЕЛ. Галя, тя че, изнасиловали? ГАЛЯ. Паха, ты? ПАВЕЛ. Че случилось, Галя? ГАЛЯ. Ой, Паха, я щасвон там вон в кустах так классно поеблась! ПАВЕЛ. Коза» (слитно написанное «щасвон» произошло, видимо, не от сокращенного «сейчас вон», а от пятнистого или травоядного Щасвирнуса из «Вини-Пуха; именно он, скорее всего, и подмял под себя любвеобильную Галю).
Главное, что усвоил Наконечников, так это то, что ни в коем случае нельзя путаться в последовательности реплик персонажей. Если сначала говорит первый ангел, то отвечать ему должен второй. А вот то, что эти ангелы говорят, не имеет ровно никакого значения: всё равно поклонники найдут их в словах буквально кучи свеженаваленного смысла. Конечно, для пущего авангардизма можно было бы и извратиться. Например, ничто не мешает заставить первого ангела беседовать с самим собой (просвещенные театралы тут же растолкуют презренному быдлу, что это «визуализация дуальности сознания» и «стирание границ между Я и ТЫ»). Ангелы могут вообще всю пьесу молчать, и это тоже, вне сомнения, «прокатит» (знатоки просто захлебнутся от счастья: «Новый Гнедов родился!», «Вырыпаев стал голосом всех священно-безмолвствующих!», «Исихазм пробился на подмостки!»). Но мы уверены, что до этого дело не дойдёт: слишком безупречно работает алгоритм, сообщённый когда-то проницательным Эдуардовым («один имярек сказал, другой имярек ответил»).
Тем не менее к 2006 году Ваня Наконечников окончательно убедился в том, что в кино крутятся куда более крупные «бабки», чем в театральном бизнесе. Поэтому, не долго думая, он решил стать кинорежиссёром. Можно предположить, что наставником на этом новом поприще для него был уже не всезнающий Эдуардов (многие ли певцы семидесятых дотянули до дня сегодняшнего?), а оператор по имени Фрэнк из фильма Питера Богдановича «Никельодеон». В этой ленте есть эпизод, где Фрэнк растолковывает бывшему адвокату Лео Хэрригану специфику режиссерского ремесла. «Это очень просто, никаких проблем: любой дурак может быть режиссером», ‒ подбадривает он Лео, который, в отличие от Вырыпаева, всё-таки сомневается в своих способностях. В качестве доказательства Фрэнк тут же приводит основные правила режиссерского поведения: «Вы говорите актерам, что они должны делать перед камерой; говорите мне: «Снимать!», а в конце сцены говорите: «Снято!» Потом то же самое со следующей сценой и всё».
Необходимо, впрочем, отдать должное рационализаторским талантам Вырыпаева: чтобы не утруждать себя придумыванием того, что актеры должны делать перед камерой, он принялся в хаотическом порядке воспроизводить мизанкадры когда-то виденных фильмов. Поэтому визуальный ряд «Эйфории», дебютной картины Вырыпаева, попеременно отсылал зрителя то к Джиму Джармушу, то к Эмиру Кустурице, то к южнокорейцу Ким Ки Дуку. Критики и критикессы усматривали в этом сверхъестественную режиссерскую эрудицию, смелое художественное новаторство и соревновались в панегириках чудесному спасителю российского экрана («Какая кинематографическая культура!», «Как тонко и изысканно играет Вырыпаев с аллюзиями и реминисценциями!», «Какие метафизические глубины раскрывает он перед зрителем!»).
Успех «Эйфории», казалось бы, должен был заставить Наконерыпаева идти по проторенной дорожке, ничего не меняя в удачно найденной формуле успеха. Но, видимо, прекрасно понимая, что в мире современных киноживотных идет постоянная борьба за выживание, в которой побеждает наглейший, Вырыпечников оперативно переходит к усложнённой съемочной тактике. От предыдущей она отличается двумя основными моментами. Во-первых, утомительные поездки в донские степи, осточертевшие в период «работы» над «Эйфорией» (что в них найдешь, кроме невинно убиенной коровы на шащлык?), заменяются туристическим вояжем по странам Европы, Азии и Америки (продюсерам, прокатчикам и зрителям это должно внушить представление об эпическом размахе будущей картины). Во-вторых, цитированию начинают подлежать не только художественные фильмы, но и любая другая визуальная продукция: видеоклипы, мультики, рекламные ролики, упаковки продуктов, фотографии в галереях интернет-пользователей, обложки глянцевых журналов, настенные календари, рисунки на целлофановых пакетах и т.п. Результатом применения этой новой тактики и стала картина «Кислород» ‒ свежеиспеченный триумфатор «Кинотавра»-2009.
Победа «Кислорода» сразу в двух номинациях (лучшая режиссура и лучшая музыка) заставляет предположить, что почтенные члены жюри вдохновлялись примером Калигулы: если одиозный римский император, издеваясь над потомственной аристократией, назначил сенатором обыкновенного коня, то сочинские фестивальные сидельцы, глумясь над зрителем, из всех представленных на конкурс фильмов решили поощрить именно тот, который фильмом никак не является.
«Кислород», как и одноименная пьеса 2002 года, был, очевидно, навеян «Декалогом» Кшиштофа Кеслёвского. Однако стремлению польского режиссёра сталкивать библейские заповеди с парадоксальными ситуациями современной действительности Вырыпаев противопоставил «творческий» метод небезызвестного Шуры Каретного. Метод этот, напомним, сводится к пересказу какого-либо исходного текста (например, «Муму» Тургенева или «Титаника» Джеймса Кэмерона) на языке блатного жаргона. Так и Вырыпаев пропустил библейские заповеди через особый лингвистический «фильтр», состоящий в основном из потока собственного сознания и рэперских речёвок. Что касается видеоряда, сопровождающего эту фонтанирующую словесную диарею, то он, как и в «Эйфории», строится на отсылках к визуальным экспериментам досточтимых предшественников. Например, многочисленные банки и склянки, храня верность заветам Тарковского, красиво разбиваются; милиционеры, проникнувшись фильмом Орсона Уэллса «Леди из Шанхая», палят по героям не где-нибудь, а в комнате смеха; Санёк из Серпухова в пороговые ситуации своей интеллектуально насыщенной жизни пускается танцевать, совсем как персонаж Жана Рошфора в леконтовском «Муже парикмахерши». Но больше всего на бывшего брадобрея повлияла, разумеется, реклама шампуней и краски для волос: роскошная рыжая шевелюра главной героини то восхитительно развевается на ветру, то тщательно промывается в небесно-голубой воде какого-то бассейна.
Полностью заснуть на этой тоскливой видеоинсталляции не дают, пожалуй, лишь вставные музыкальные номера. Слова к одному из них, написанные, конечно же, самим великолепным Наконечниковым, производят впечатление бессознательной авторецензии: «А ты во вторник не пошла со мной в хорошее кино, Хотя кино было плохое, кино было – говно. Но я увидел в этой фильме – параллельные миры, И я еще раз убедился, как прекрасно есть грибы».
Тех, кто испытывает аналогичные кулинарные пристрастия, выход «Кислорода», безусловно, порадует. Волшебный гриб им в руки. И приятного аппетита.
Алексей Коровашко
Комментарии:
09-11-10 10:53 Ольга Иженякова
Мысль довольно изящна. С одной стороны: мир, конечно, не разобьется на части, когда Вырыпаев поставит пьесу, снимет кино и услышит в свой адрес бла…бла…бла. В самом деле, что здесь такого? Мы это видим, мы это слышим каждый день, а самое главное, что мы это вынуждены видеть и слышать. Все условия для развития Вырыпаева. С другой, если бы Вырыпаев в принципе не смог «выбиться». Тогда мы бы смотрели совсем другое кино. Кино тех, кто родился для него. Но, такое может быть в идеале. Жизнь, как известно, далека от этого. Поэтому для многих история господина Вырыпаева служит рецептом счастья и успеха. Ответить
10-03-25 19:11 Светлана
Решила принять участие в разговоре, Вампилов по -прежнему современен, чего не скажешь о нынешних драматургах. Ответить
10-04-08 19:14 Лана
«Эйфория» просто ужасна, особенно сцена с несчастной девочкой. Мат и красота донских степей -это еще не все , что нужно для хорошего фильма Ответить
11-11-07 01:57 Snow
Hahahaha. I’m not too brihgt today. Great post! Ответить