«Знаете, я никогда не перечитывал ничего из того, что написал». Д. Липскеров.
Народная мудрость гласит: «Коротко и ясно, оттого и прекрасно». Но позволю себе с этой мудростью, упрямо насаждаемой аж со школьной скамьи и торжествующе открывающей тетрадь по чистописанию для третьего класса, не согласиться. Потому как, опять же, с оглядкой на школьное бытие, в каждом правиле бывают исключения. Правда, сегодня с несколько фальшивым упором на индивидиуализацию, можно только возрадоваться этой пресловутой «исключительности из правил», но данный случай – не тот. Здесь «ясно и прекрасно» — взаимоисключающие вещи.
После интригующего вступления пора представить объект обсуждения. Это книга Дмитрия Липскерова «Мясо снегиря: гептамерон», М.: АСТ, Астрель, 2009. На одном из сайтов, освещающих литературную жизнь страны и рассказывающих о презентации книги, было пояснено, что автор считает данный труд результатом литературного эксперимента. По его словам, новеллы, составившие сборник, действительно были написаны в течение семи дней. Причем, это не имеет ничего общего с мозговым штурмом: только в течение семи дней эмоция остается эмоцией. В чем экспериментальность, к слову, не совсем понятно. Если в обращении к малой форме, то бишь, к рассказу, то подобный опыт у Липскерова имеется. Если создание литературного произведения под влиянием чувства для автора – новьё, то задаешься вопросом, под влиянием чего тогда были написаны предыдущие вещи? Ну, разве только новация в скорости выполнения. Но на этот счет у народа припасено еще одно мудрое высказывание: «Поспешишь – людей насмешишь»…
Вообще, коварная это штука – презентации. Сидит автор, вроде разумный человек, бойко и красочно живописует о собственном творении, увлекает рассказом. Проникаешься и от предвкушения удовольствия пускаешь слюни. Но прошла презентация, открыл книгу, а там… конфетная обёртка была бы слаще. Может, книги нужно рекламировать не так броско и настырно, как шампунь от перхоти, тогда и степень разочарования будет не такой высокой?!
Впрочем, вернёмся к книге. За 7 дней автором написано 25 новелл. По три с половиной в день получается. Адский труд, на самом деле. Сколько, должно быть, усилий затрачено на новеллу под ярким и оригинальным названием «Секс». Сколь страшно необычно название, столь страшно содержательна и повествовательная часть. Правда, почти всю ее целиком или отдельными фрагментами, смотря какой раздел интересует, можно отыскать в практически любом популярном издании, рассказывающем о половых отношениях. Там, конечно, технология полового акта описана без «чувства», но и авторами являются сексологи. Куда им, скажем, до таких строк: «И тут ты должен нестись что есть мочи вниз по ее животу, и так как язык твой уже сух, используй нос, пока не достигнешь того места, которое своим запахом кружит головы всем кобелям, во все времена. Там ты очень осторожен, от твоей правильности действия зависит, обретешь ли ты новую влагу в свой рот или ошибся, поспешив. Так и останешься пересохшим колодцем…». (Любопытно, что такая «заточенность» на плотское не мешает Липскерову быть попечителем Православного мужского Коневецкого монастыря.) А фраза: «Она (женщина) ни о чем не помнит, ее голова пуста, так как в ней любовь», по-моему, и психотерапевту не снилась.
По мере продвижения вглубь книги понимаешь, что автор недаром сделал сноску на эмоции. Воистину они, если овладевают, то (обращаясь к авторской стилистике) по-мужицки. То есть, фактически, насилуют. Поэтому в литературных продуктах изнасилованного эмоциями писателя угадывается легкая жанровая путаница. Из эссе его бросает в анекдот, из юморески в фэнтези и т.д. Но надо отдать должное, объект, на который нацелены все эмоции, остается незыблемо прежним. Конечно, это она. «Люблю ее с сахарными ногами и каравайными грудями, люблю ее – прозрачную, с мальчишескими бедрами, тонкими пальчиками, с коромыслом, рожающую и просто цветущую, с вратами, пусть неизвестно для чего, люблю и Кейт Мосс и Крачковскую, Водянову и Мордюкову, и Белорыбицу и Гуппи…» («Про первую и гуппи»).
Но эта слезоточивая любовь, так сказать, кульминация рассказа, а в преамбуле эмоции не давали-таки автору утвердиться в симпатии к «гуппи» (кто не понял, это тип женщин, в основном, модельной внешности, циркулеобразных, не способных ни рожать, ни думать). Заупрекал он их за их прозрачность до того, что падение нейтронной бомбы на загнивающий Запад, подаривший нам моду на одноклеточную Кейт Мосс, выглядело бы как естественное пожелание. И незадолго до уже процитированного признания в любви рождаются у автора такие строки: «И все – Гуппи и Белорыбицы (это второй тип женщин – тех, что с каравайными грудями) распылятся как в сказке! Начнется на земле патриархат! Мужики одни на земле останутся… Так протяженное многоточие, потому что я в это время думал насчет того, что одни мужики мир населять будут… То меньшинство, которое мужиками останется, не сольется цветом с небесами, к середине века изобретет наноженщину. Кто любит – циркульную модель приобретет, а кто – Белорыбицу…». Вот и догадайся, о ком так радеет измученный выбором автор: то ли гуппи ему подавай, то ли Белорыбицу, то ли наноженщину.
Вообще, непоследовательность – отличительный признак данной книги. Хаос присутствует и во внутренней структуре текста, и во внешней композиции. К примеру, рассказ «Мясо снегиря», давший название книги, предваряет ни с того ни с сего пассаж под названием «Отвлечение от темы». Если вкратце, то это размышление о богатстве и бедности, о свободе и не свободе в творчестве и предпринимательстве и пр. Мало того, что эссе с трудом вписывается и без того в шаткие композиционные конструкции повествования, в нем вдумчивый читатель, опять же, столкнется с неумением (или нежеланием?) автора выстраивать в систему собственные мысли. В частности, в самом начале текста, как аксиома, выдается такое соображение: «Позже, похоронив мечты о долгожданном богатстве, оставив их в счастливом детстве, выросшим в дяденьку сорока лет, заработавшим какие-никакие деньги, я уже точно знаю, что ни миллион, ни даже миллиард не делают человека счастливым». (А стиль-то каков!..) Буквально через две страницы читатель обнаруживает еще одно прямо противоположное авторское заключение: «И богатый может быть счастливым, равно как и бедный». Впору растеряться и самому доверчивому читателю.
И всё это, не говоря уже о разнообразных стилистических перлах, вроде такого: «Творец, обремененный тяжестью дарования, отшлифованного страданиями…» («Отвлечение от темы»). И такого: «…в милом сердцу приюте для поэтов, художников и прочей нечисти» («Двое»). А еще такого: «…прилипнув друг к другу, как вантус к раковине» («Не наша луна»). И такого: «Ее глаза светятся мощнее, чем фары немецкой машины» («Дура»). И еще один образчик образности (прошу прощения за каламбур): «Если в тебя вложен сосуд с даром, то это сосуд – не безмерный океан гениальности. Как и всякая емкость, сосуд может быть поллитровкой, ну 0,75 на худой конец – глоток, другой и посуда может опустеть» («Кризис»). Впрочем, в этом же рассказе есть фраза, на мой взгляд, могущая пролить свет на авторский потенциал и способная сделаться эпиграфом к данному сборнику: «В моих пальцах теперь живут лишь одни банальности»… Тут самое время вспомнить, что в 1998 году Д. Липскеров вместе с депутатом Андреем Скочем стал соучредителем «Дебюта» — премии для литературной молодёжи, в 2008 учредил новую премию — «Неформат». Удивительная самоуверенность для литератора, столь слабо владеющего своим ремеслом – стремление вершить судьбы юных, оценивать их произведения, влиять на их карьеры, и это при том, что к своему собственному творчеству Липскеров весьма снисходитлен. На вопрос: «А как насчет собственного гамбургского счета?», — заданный журналистом «Известий», литератор ответил следующее: «У меня его нет. Я серьезно отношусь к себе как к мужчине, человеку, который делает какое-то дело. Я не могу позволить себе полгода поразмышлять, если я что-то делаю».
Правильно, зачем себе загружать голову рефлексиями, страдать от творческих мук и собственных несовершенств?! Дело надо делать! Книгу за семь дней написать, и – дальше, к новым вершинам. А голову пусть читатель ломает… Продолжим читать сборник Липскерова, и попытаемся оценить его по гамбургскому счёту, раз уж автор на это не способен.
Преимущество малой формы, безусловно, в краткости изложения, но в рассказе, в отличие от романа, любая деталь становится выпуклой. Это похоже на то, если ты рассматриваешь предмет, текст в книге или самого автора с помощью увеличительного стекла. Может, потому сюжетные банальности, или, наоборот, бессюжетица некоторых рассказов так режут глаз. Недоумение и даже некоторую неловкость вызывают такие произведения, как «Она и завтрак», когда метаморфоза собственного ощущения удостаивается попытки превратить её в литературную зарисовку. Причем, весьма неудачную попытку. Поначалу стареющий и голодный герой восхищается юной подругой, потому что та, как ему кажется, готовит ему завтрак. Пускает слюну «то ли от эротического восторга (подруга молодая, свежая), то ли от восторга кулинарного». Потом, когда молодая леди съедает сама приготовленные блюда, начинается обратный отсчёт. То есть герой думает о ней все, что думает, не отказывая себе ни в одной паршивенькой мысли. Не гнушается и «целлюлитной задницей», и «кобылой». Ко всему прочему текст обильно сдобрен умилительно-уменьшительными существительными типа «пальчики», «тарелочки», «трусики», да выражениями, подобными этому: «…и сводящий с ума эспрессо заползает ко мне в ноздри, ползая там внутри, как у себя дома!..». (Редактор, где ты?..) Если автором это задумывалось как юмореска, то что общего у плохого кулинарного анекдота со сборником новелл?!
Хотя, нужно признать, что в обращении к малой прозе есть одно важное достоинство. Как заметил на презентации своей книги автор, зачем писать роман, когда можно уложить всё в два слова. Поэтому именно лаконичность воспринимается читателем, как наименьшее зло. Даже, как своеобразная забота о его, читательском, здоровье. И автору за это огромная благодарность. (Жаль, что поблагодарить издательство АСТ в данном случае не за что – лучше бы таких книг не выпускать вовсе — сколько красивых деревьев можно было бы сохранить!)
Кстати сказать, благодарный читатель – редкая удача, поскольку именно в его народном мозгу может сформироваться очередная народная мудрость. В результате прочтения подобных произведений. Например, такая: «Скоро только кошки котятся».
Мне кажется, да, собственно, это подтверждается всей историей литературы, сила притяжения того или иного художественного произведения прямо пропорциональна тому, насколько ясно выражена авторская позиция. Она может присутствовать в завуалированном виде, быть подводной частью повествовательного айсберга, может проходить еле угадываемым пунктиром, но она – неотъемлемая часть авторского замысла. Нет ее – и написанное становится простым нагромождением текстов, служащих псевдолитературным тренажёром. Но и этого для влюбленности в книгу недостаточно. По той простой причине, что автор, как творец, должен установить для своей позиции полярность. Плюс или минус. Нравственна или безнравственна. Я не моралист, мне нравятся провокационные произведения, сильные произведения, которые несут в себе созидание пусть даже через разрушение, и зачастую окончательно выматывают эмоционально самого автора. Но, что касается сборника новелл Липскерова, то здесь присутствует явная приверженность к «лобковой теме» и напрочь отсутствует понимание, что, во-первых, любовь не есть физиология, а, во-вторых, взгляд патологоанатома или гинеколога на «тело женщины» не есть взгляд художника. Что же касается моральной стороны дела, то и здесь «лирический герой», зачастую сливающийся с автором, несмотря на выговариваемость некоторых «принципов», тоже не рождает чувство приязни: «Я не сплю с женщинами моих друзей… Тем более слабыми на передок» («Друг»). (Ещё о моральных принципах: чтобы не служить в армии, Липскеров, по его собственному признанию, сыграл в военкомате придурка-психопата, поскольку «мне реально светил Афганистан». Почему в 1987 (!) году выпускнику театрального вуза (!) светил именно Афганистан, не поясняется.)
Чтобы «сыграть в «Ганнушкина», Липскеров «прочёл две серьезные книжки по психиатрии». Вероятно, с того времени он испытывает тягу к психологизму. Во всяком случае, в некоторых рассказах сборника прослеживаются потуги на психологизм («Мясо снегиря», «Ревность», «О прошлом и будущем», «Не наша луна»), но, увы, они так и остаются потугами, не выходя на уровень подлинного драматизма. Показателен в этом плане рассказ, давший название сборнику. Кратко о сути: он и она, молоды и влюблены, ночь на даче, потом утро, наблюдение за снегирями. Она произносит ключевую фразу: «У снегирей самочки сварливы и держат самцов в полном подчинении…». Он реагирует на это погружением «в глубину ее глаз», собственным «дерганьем» внутри живота. В результате, самая «сварливая» снегарка убита выстрелом из ружья. Далее его покаяние по поводу безвинно убиенной птицы, ее «прозрение»: оказывается, «он лучший», а с его другом она переспала случайно. После этого молодая дама в ответ на «слабое трепыханье крылышек» снегарки втыкает подпиленный ноготь в раненую грудь и, собственно, этим отправляет недобитую птицу в мир иной. В итоге утро заканчивается мордобоем и больницей для неё. Но через четыре месяца они сойдутся, так как «их тела не могут существовать друг без друга».
Случаем со снегирём автор пытается, как я понимаю, объяснить сущность отношений между мужчиной и женщиной. Но объяснение получается однобоким и прямолинейным. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: женщина – мучительница, и, однажды нанеся рану, ей ничего не стоит время от времени её расковыривать. Да, у любви свои странности, но в том и заключается миссия писателя – попытаться понять, почему так происходит, и в единичном жизненном событии суметь раскрыть глубокие общественные закономерности. Автор данного сборника погружения в недра человеческой души заменяет поверхностным, примитивным скольжением, поскольку собственная категоричность не позволяет ему взглянуть на вещи в другом ракурсе.
При знакомстве с плодами литературной деятельности Дмитрия Липскерова приходит на ум сравнение с занятиями в фитнесс-клубе. В самом деле, непоследовательность в мыслях, иногда откровенная вульгарность языка, броски от одного жанра к другому свидетельствуют о том, что для автора данный труд не столь значим, чтобы прилагать к нему редакторские усилия. Пришёл, позанимался в своё удовольствие и дальше к тысячам котлет, суши и роллам, к стройке, конкуренции, «выживанию достойно, чтобы чувствовать себя мужчиной, способным купить своим детям не один вафельный тортик, чтобы построить дом, не домишко на шести сотках, а фамильное гнездо, в котором состарятся следующие пять поколений» («Отвлечение от темы»). Но логичным будет тогда поинтересоваться у автора: а читатель тут причём?
«Нам придется понять, что процесс культурного восхождения будет мучителен и потребует долгого времени, никак не меньшего, чем время культурного регресса!» — заявлял Д. Липскеров в одной из речей в бытность свою заместителем председателя Комиссии Общественной палаты РФ по культуре (в двух созывах). Что ж, слова правильные. Они относятся и к состоянию нашей литературы в постсоветское время, а также к масштабу личностей «мастеров культуры», выступающих вершителями судеб. Воистину, «по плодам их узнаете их».
P.S. Уже после сего унылого чтива (Боже, зачем люди такое пишут?!) попалась мне на глаза рецензия некоего Алексея Зырянова из Тюмени. Мудрый молодой человек не стал тратиться на бумажный экземпляр «Мяса снегиря». Он сообщает: «А «книжку» Липскерова, честное слово, прочитал за два часика, стоя у стеллажа. Чистейшая правда. Сам текст с аршинными отступами, но и то — толщина с мизинец. Хорошо, хоть, что на каждый подраздел автор свои фотографии разместил. (…) У нас в магазинах [Липскеров] валяется стопками, которые, наверное, как и я, прочитывают только из любопытства, и всегда не доходя до кассы».
Добавим к сказанному, что Д. Липскеров осчастливил человечество своим трёхтомником (2000-2001, «Вагриус»), пятитомником («Эсмо-пресс», 2002), снова трёхтомником (2004, «Олма-пресс»), восьмитомником (!), вышедшим в нежалеющем бумагу АСТ в 2007 году. Я уж молчу про множество однотомных изданий.
Бедная русская литература, несчастные наши леса! Люди, берегите своё здоровье, время и нервы, будьте бдительны, не поддавайтесь на рекламные посулы. (Вот, например, автор «Московского комсомольца» расточает комплименты одному из творений Липскерова: «…Почти 400 страниц я одолела за вечер и ночь. Только утром, в полном смятении и жалости к героям, закрыла книгу. … Леонид научился левитации — полетам не во сне, а наяву. Не учась языку, он говорит на иврите. Он левитировал и в Израиль, и на Тибет».) Оставьте, наконец, автора наедине с его собственным творчеством и левитациями – пусть ему будет так же тошно, как и его читателям.
Шамони, Франция
Иван Угрюмов