Глухая просека

Иван Терехов любил ходить на работу просекой, схожей с морщинкой на добром, немножко угрюмом лице тайги. Темной щелью ползла просека между тихими елями и местами приникала к земле, превращаясь в узкий тоннель.

На забытой просеке — покой. Следы людей явно затянуло мохом в сырых местах, бурьяном и шиповником — в сухих. Кое-где на обочинах стенкой выстроился тонкий рябинник. Осенью слетались сюда стаи сварливых дроздов на кормежку, а на утренней зорьке из ельника выпархивали юркие рябчики. Жил здесь и старый бородатый глухарь. Он срывался почти из-под самых ног с таким шумом, что у Ивана сбивалось дыхание…

Когда Иван подружился с Галиной, они стали ходить по просеке вместе. Однако глухая лесная щель скоро надоела девушке, и она повела Ивана на многолюдную дорогу. Иван долго упирался, пробовал ходить по просеке снова один, но одному уже было скучно, да и зима подошла — завалило просеку рыхлым снегом. На гроздьях мерзлых ягод пристроились белые комочки, отяжелели гибкие ветви рябин, и просека густо оделась в причудливые фонарики. Старого глухаря Иван все-таки подкараулил, застрелил, и делать здесь стало вовсе нечего.

Утро. Иван ждет Галину. Она в избу заходить стесняется и робко стучит в кухонное окно. Мать, не поворачивая головы, басит:

— Краля твоя ломится. Не слышишь, что ли?

Иван слышит не только стук, но даже скрип валенок, приближающийся к двери. Ему хочется проворно выскочить на улицу, но в кухонных дверях стоит широкобедрая мать с ухмылкой. Взгляд ее суровых глаз как бы говорит: “И это есть Терехов? Мой сын? Тряпка!” Под взглядом матери движения Ивана становятся угловатыми, на крыльцо он выходит не спеша, вразвалку, с хмурым выражением на лице. Мать одобрительно щурит левый глаз, и усатая верхняя губа ее начинает сдвигаться вбок, меняя ухмылку на торжествующую улыбку.

На улице Иван перевел дух и, приветливо улыбнувшись светловолосой, худенькой девушке, сунул ей бутылку с молоком и небольшой сверток с хлебом. Галина осторожно опустила бутылку в сетку и хотела уже завязать ее, но парень подал еще один сверток. В темной тряпице, сквозь которую проступили рыжие пятна, было что-то тяжелое.

— Прихватил это самое… Тоже еда… — ответил на ее вопросительный взгляд Иван и поспешно перевел разговор на другую тему. Хотел он взять девушку под руку, да оглянулся на окна своей избы и торопливо пошел чуть впереди.

Сразу от крайнего дома начинался лес. Собственно, то, что росло вокруг поселка, уже нельзя назвать лесом. Остались редкие деревья. Над поселком стояли длинные, почти неподвижные дымки.

На лесосеке механик разогревал электростанцию. Она работала уросливо, тревожа сонный лес треском и громкими хлопками.

— Жениху и невесте! — крикнул механик и приветственно помахал рваной варежкой.

Галина опустила глаза, залилась краской, а спутник ее чуть усмехнулся, легко бросил приготовленную электропилу на плечо и зашагал по глубокому снегу в лес. За ним черным ужом бежал и извивался гладкий кабель.

— Покури, Иван, куда торопишься? — снова крикнул механик, перекрывая шум. — До начала смены еще полчаса.

— Надо на приданое зарабатывать, — не оглядываясь, громко бросил Терехов и с улыбкой посмотрел на Галину.

Девушка не ответила на его улыбку. Ее задумчивые зеленоватые глаза прикрылись закуржавевшими ресницами.

— Да ты не стесняйся, дуреха. Привыкнуть уж пора, — грубовато сказал Иван и прижал свободной рукой голову девушки к себе. Он поцеловал ее в разрумянившиеся щеки, а потом в полураскрытые губы.

Галина осторожно высвободилась из его крепких рук и смущенно проговорила:

— Нашел место! — Она затянула потуже пестренький платок вокруг шеи, повесила сетку с провизией на сучок и тихо обронила: — Давай работать, раз уж пришли.

— Ты чего это сегодня? — поинтересовался Иван.

Девушка не отозвалась. Она утоптала снег вокруг небольшой ели, подставила вилку. В тихое утро вонзился острый визг пилы. Ель чуть заметно качнулась и, ломая ветви на соседних деревьях, рухнула в снег. Еще не осело снежное облако вокруг, еще не успокоились потревоженные шумом синички, дремавшие в лапках пихтача, а рядом с поверженным деревом уже легло другое. Иван работал уверенно, ловко. Рукавицы у него заткнуты за пояс, шапка сдвинута на затылок, телогрейка настежь.

Галина исподтишка любовалась им. Нравился ей вот такой Иван, чубатый, весь в деле. Но она не считала себя его невестой. Слишком мало они знали друг друга. И тем не менее людская молва сделала свое дело. Любители даровой выпивки уже напрашивались на свадьбу. Иван сначала отшучивался, а потом как-то незаметно вошел в роль жениха. Несколько раз Галина пыталась поговорить с ним, сделать так, чтобы унялись разговоры, но Иван, не дослушав ее, начинал посмеиваться. Странный он, этот Иван. На работе один, в клубе второй, дома третий. Никак не может Галина как следует разглядеть этих трех Иванов, ускользают они от ее ненаметанного глаза. А дни идут, валятся, как эти пихты и ели под пилой Ивана, и исчезают, оставляя лишь какие-то клочки воспоминаний, то мягкие и ласковые, как пихтовые ветви, то острые и хрупкие, как нижние сучки старых елей. Такая ли она, любовь? Галина тряхнула головой, заслышав голоса.

Мимо них тянул кабель электропильщик Закир Хабибуллин. Он поприветствовал Ивана и Галину широкой дружеской улыбкой. Галина помахала ему вслед, а Иван сделал вид, будто не заметил электропильщика. Лишь минут через десять нехотя спросил:

— Ну, как там дела у передовика?

— Вчера ты сравнялся с ним.

— Вот видишь! — обрадовался Иван. — Я же тебе говорил.

— У Закира плохая цепь, — заметила Галина, — иначе тебе не догнать бы его.

— Э-э, брось! — махнул рукой Иван. — При чем тут цепь? Пороху у него ненадолго хватило, вот что я скажу. Погоди, товарищ помогайло, мы его еще обставим! — самодовольно добавил Иван, похлопав Галину по плечу.

Осенью на лесоучасток приехала большая группа рабочих, среди которых был и старый, опытный лесозаготовитель Закир. Он скоро обогнал передового электропильщика Ивана Терехова. Иван потемнел, замкнулся, на время затих его громкий окающий говор. Галине стало жаль гордого парня, и она как можно ласковей посоветовала:

— Поучился бы ты у Закира…

— Я и без науки ему очки вставлю! — вспылил Иван. — Сказал, точка!

Долго довелось биться Ивану, немало пришлось пролить пота и попортить крови, пока он догнал Закира. А теперь он обгонит его, непременно обгонит! Все яростней звенела в руках Ивана электропила. Работал он без перекуров, стиснув зубы. Когда Галина ненадолго отлучилась, он свалил несколько деревьев друг на друга, комлями в разные стороны.

— Приемщик ведь может забраковать, — несмело заметила Галина.

— Ладно, помалкивай, — сморщился Иван. — Не полезет приемщик к каждой лесине.

— А как трелевать?

— Да стрелюют, стрелюют! Твое-то какое дело? Я отвечаю за работу!

Галина обиженно смолкла. Иван между делом косил на нее черные глаза.

— Ну, чего скисла? — примирительно спросил он. — Устала? Отдохни.

— Не устала я, — тихо произнесла Галина и, помолчав, добавила: — Переменчивый ты какой-то, Ваня, непонятный…

— Вот, опять за рыбу деньги! — с досадой хмыкнул Иван и, потрепав ее по голове, рассмеялся: — Трудно тебе, Галька, будет с моей матерью.

— А я и… — начала Галина, но в это время оборвался голос пилы на соседней делянке, точно лопнула струна на высокой ноте.

— Закир кончался! — подпрыгнул Иван и, не дослушав девушку, загоготал: — Пор-рядок! — Он хлопнул рукавицами о пенек, сбросил телогрейку и остался в одном свитере. Пила затрепетала в его руках.

Вскоре, проваливаясь в снегу, появился низенький узколицый Закир. В руке он нес порванную цепь.

— Вот! — показал он на обрывки цепи Ивану. — Пропал сэп, бригада сидит, участок план не даст, получка маленький будет. — И, помолчав, сокрушенно вздохнул: — Берег, берег сэп, су рамна кончался. Старая…

Галина пристально глядела на Ивана. А он, пряча от нее глаза, перебирал в руках цепь Закира, сочувственно качал головой.

— Да-а, Закирка, позагораешь ты теперь, цепей-то на складе нету. На, закури с горя.

Закир взял папироску, размял ее, наладился было прикурить от папиросы Ивана, но быстро взглянул на него и просительно заговорил, гладя парня по рукаву:

— Иван, тибя ведь есть сэп. Мастер говорил, много сэп был, старые пильщики растащили. Бригада сидит…

— Да ты что! — придавая лицу грозное выражение, отодвинулся от Закира Иван.

Галина не спускала с него глаз. Лицо ее делалось все решительней, а зеленоватые весенние глаза становились колючими. Иван смешался, но тут же справился с собой и скучным голосом закончил, отворачиваясь от Закира:

— Кто стащил, к тем и топай, а мне нахаловку не пришивай…

Закир отдернул руку Ивана, сокрушенно зачмокал губами. И тогда Галина, не говоря ни слова, подошла к дереву, сняла с сучка сетку, вытащила сверток в темной тряпице и подала его старому электропильщику:

— Ступай работай, Закир.

Хабибуллин развернул тряпку и возликовал:

— Сэп! Ай, спасиба, девушка, бригадой спасиба!

Он пошел было от них, но вернулся. Его морщинистое лицо было строго. Тронув Галину за плечо, Закир с расстановкой, веско произнес, показывая на Ивана:

— Жалей свою жизнь, девушка.

И побрел прочь…

Иван крошил руками сухую ветку. А Галина утаптывала снег под густой пихтой. Вот уже валенки коснулись ребристых корней, между которыми желтела осенняя трава, а она все так же механически перебирала ногами.

— Довольно танцевать! Клуб для этого есть! — донесся до Галины окрик Ивана. Она вздрогнула. Он отстранил ее, сам подставил вилку к дереву и, включив пилу, ожег девушку злым взглядом: — В добрые попала!

Галина попятилась от него, но ухнула в снег почти по пояс. Иван выключил пилу и протянул ей руку. Галина отстранила его руку, выбралась из снега сама. Ей уже стало ясно, отчего тянуло Ивана на безлюдную просеку, и по дороге в поселок она предложила:

— Давай отложим свадьбу.

— Ты в уме? — уставился на нее Иван. — Все знают, что в Новый год — свадьба, мама семь ведер браги поставила…

— Я думаю, в вашем доме брага не пропадет, — грустно усмехнулась Галина.

— Конечно… — начал Иван, но, заметив усмешку, взорвался: — И чего ты из себя воображаешь?

— Да ты ведь меня даже не спросил, не догадался, а уже брагу заказал.

Иван поник. Из последних сил он старался убрать с лица жалкую улыбку.

— Я думал, ты без всяких яких. — И тут же его голос взвился до фальцета: — Да кто ты такая? Чего ты ломаешься, как копеечный пряник? Да за меня любая, стоит только глазом мигнуть. Мы — Тереховы.

— Я сегодня в этом убедилась, — медленно вымолвила девушка.

Они надолго замолчали. Иван жевал незажженную папироску. Возле тереховского дома Галина скороговоркой бросила: “Всего доброго”, — и прибавила шагу, направляясь к общежитию.

Иван протянул было руку, хотел что-то сказать, остановить тоненькую даже в телогрейке девушку, но во дворе мать звякнула подойником, и он побрел понуро домой.

Виктор Астафьев