Тишина заворочалась где-то вдалеке – неловким, судорожным движением. Словно кто-то обнимал громоздкий стальной шкаф, примериваясь, куда его сдвинуть.
Не открывая глаз, он проснулся. Ждал. Утро тронулось в путь, как обычно, с конечной остановки. Трамвай неспешно поколачивал хрупкое стекло воздуха, промытое ночным дождём. Когда сокрушительный лязг поравнялся с домом, Леонтий встал.
Да, такое у него было имя. Но все звали его проще и привычней – Лёней, даже жена.
Она поднялась через полчаса после него. С заспанным лицом появилась в дверях кухни. Он допивал кофе и чувствовал себя заговорщиком.
– Ты не забыл, о чём я тебя просила? Малярша в десять придёт.
– Да помню… А где у нас ведро?
– Ведра у нас нет. Возьмёшь пакеты.
Леонтий вздохнул. Упоминание ведра лишний раз подчёркивало его несостоятельность. Неделю назад, меняя сгоревшую лампочку в люстре, он едва не вызвал замыкание во всей квартире. Лампочка никак не подавалась на его попытки вывернуть её обратно. Когда же он наконец своего добился, произведённая замена светом не озарилась. Леонтий решил разобраться с цоколем и взялся за индикаторную отвёртку… Треск, хлопок дыма, запах горелого – так он слетел с табурета. Теперь в люстре вместо трёх рожков светило два. А ведь мог и сам пострадать серьёзно.
Месяцем раньше он взялся поставить новый смеситель в ванной, а в результате пришлось вызывать аварийку, чтобы перекрыть воду. В принципе, он не очень-то и был виноват, – трубы оказались гнилыми, – но всё равно было неприятно. Жена высказалась вполне определённо: «Какой-то ты бестолковый!»
Вернее было бы сказать: невезучий. Зимой он отправился в стоматологическую клинику, чтобы удалить безнадёжно болевший зуб, и попутно лишился части ещё одного. Заметил он это только несколько часов спустя, когда наконец-то решился вытащить изо рта вату. Покуда дёргали нижний слева, отбили половину коронки у верхнего. А Леонтий ничего и не почувствовал! Выходит, что не он один такой «бестолковый».
Вот и о трубах снова: вызванный из домоуправления слесарь оказался с изъяном. Профессионал, специалист, а смеситель так и не смог поставить. Однако за труды своё взял – ровно половину. Старался всё же… Место смесителю потом нашёл сосед. Это уже без Леонтия состоялось: он тогда в больнице оказался с приступом язвы желудка.
Из вороха пакетов, оставшихся после посещения магазинов, он выбрал два покрепче. Там же, в кладовке, наткнулся на синее пластмассовое ведро. Новое. Значит, для чего-то ей нужно, подумал Леонтий, занято.
Напротив подъезда, за столом, где жильцы обычно играли в домино или в карты, сидел Матрос. Рановато… Впрочем, он целыми днями там просиживал… Почему – Матрос? С тельняшкой потому что не расставался. Непонятно – то ли дуркует, то ли взаправду служил. Иной раз даже что-то пел, изрядно перебрав, про «наш атомный флот». Других слов было не разобрать – из-за неожиданно яростного исполнения. Вечно такой полупьяный – словно только что закончил выпивать, а может, только приступил. Нормальный, в общем, мужик – неприделанный к жизни и для общения.
С этим алкоголиком Матросом Леонтию пришлось столкнуться прошлой осенью, когда он привёз из гаража мешок картошки. Он ещё лука и две банки компота с собой прихватил. С ними и вошёл в подъезд, оставив мешок у машины. А когда вернулся за ним, то на месте его не обнаружил. Леонтий недоумённо пожал плечами, пошарил по сторонам глазами и нашёл только двух нечастых собутыльников Матроса, сидевших за привычным столом, – тихих и безропотных, давно уже вышедших за пределы осмысленного существования субъектов. Две хилые тени и указали полусонно на того, кто упёр мешок Леонтия.
Зачем? Вопрос без ответа. Одна из зыбких теней только развела руками: «А кто его знает? Подхватил на руки и вперёд!» – и пропала для дальнейшего контакта.
Однако не верилось. «Когда только успел! Тут минута всего-то по лестнице – туда и обратно. А он ещё и с таким грузом… – неприятно подивился Леонтий. – Я бы волоком тащил, с передышками. Вот идиот!»
Дом был пятиэтажный. Леонтий жил на третьем, Матрос – на последнем.
После второго настойчивого звонка дверь квартиры открыла дочь – настороженная, без дела оторванная от уроков. Матрос монументально валялся на тахте – как был, в одежде, давно, беспробудно, два дня уже.
Выяснение отношений было нудным и тупым до безобразия. Матрос гротескно лыбился, пьяно горячился: «Ну ты что, сдурел совсем? Какой мешок?» Вопрос то виновато слезился соринкой, то вылезал бревном в глазу. Скорый обыск по квартире результатов не дал. Леонтий тоже завёлся – уже из принципа, не уступать. Его юлой вынесло из квартиры – надо было снова наметить маршрут поисков. И тут же на площадке нашёл, за рогожей и ящиками, под лестницей на крышу припрятанный.
Матрос только ещё обиженнее стал. Как-то даже выпрямился, побагровел. В глазах сразу вся эскадра высветилась. Взгляд такой отрешённый и буйный одновременно – в своей несомненной правоте: что, мол, напраслину на меня возводить?
Еле от него Леонтий оторвался. Возможно, кто-то над такой наглостью посмеялся бы, но Леонтию было не до веселья: он неожиданно палец вывернул, рука потом долго болела. Следующий день отменил нелепый случай предыдущего: встреча во дворе, честный, как ни в чём не бывало, взгляд Матроса, спокойный – Леонтия. Было видно, что Матрос ничего не помнил. Что с пьяного взять? Леонтий зла на него не держал.
Весело было в другой раз. Когда откачивали воду из подвала (Леонтий тут не при чём, он зрителем был) и развернули рукава пожарных шлангов, концы которых вытянулись как раз к столу, за которым окоченело дремал Матрос. Разлившаяся вода быстро окружила стол. Матрос вдруг очнулся и уставился на неожиданную стихию в отрешённом недоумении: непонятно было, откуда она бежит и бьёт волнами. Что-то он себе вообразил несусветное такое, что дало повод оживиться его теневым дружкам, застрявшим на пятачке суши у подъезда: «Смотри, Матрос запуган. Моря боится…» – «Какое море… Он к крану с водой боится подойти!»
Кран, смеситель, трубы. Никуда без них. Жена затеяла ремонт в квартире и решила Леонтия к основной работе не допускать: «На подхвате у меня будешь!» Сегодня она послала его за песком. Он не обижался, сознавал её правоту. Для неё каждый его промах служил подтверждением одного и того же. Однако в истории с гаражом он всё же не был виноват.
Леонтий ездил на старых «Жигулях» тестя по доверенности, но только не зимой. На зиму машина запиралась в гараж. Леонтий наведывался, проверял всё ли нормально, как вдруг однажды весной, год назад, обнаружил, что гараж вскрыт. Сама машина не пострадала, зато были украдены различные инструменты.
Тесть выслушал неприятную новость от Леонтия молча. По его лицу можно легко было понять, о чём он думает: сколько живу на свете, а подобных историй до сих пор не случалось. С Леонтием вот случилась…
Вызвали милицию. Уже под вечер приехал какой-то невообразимый шарабан сталинской эпохи – неопределённой модели, чуть меньше городского автобуса и явно больше маршрутного такси, с единственной передней дверью, открываемой водителем при помощи проволоки с петлёй. Шарабан был темнее любой ночи и облезлее самой беспородной собаки. На нём Леонтий с тестем и отправился на место преступления в сопровождении двух сотрудников. Водитель к милиции, казалось, не имел никакого отношения, а больше походил на разбитного частника, взявшегося подвезти голосовавших на дороге, – тёртая кожаная кепка на голове, толстый растянутый свитер блёклой расцветки. В форме был один лишь постаревший на службе капитан с усами, концы которых были пессимистически опущены вниз. В пути, да и потом, он равнодушно читал потрёпанную книгу – роман Александра Дюма «Чёрный тюльпан», как жирным, давно уже отменённым шрифтом значилось на обложке. С места капитан так и не сдвинулся. Он был главным. В помощниках у него – совсем молодой парень в нарядном штатском: хорошая выходная одежда человека, собравшегося в гости, приличный пиджак, только брюки милицейские, впрочем, тщательно отутюженные.
Он один и работал по делу. Он же и постоянно отвлекался на разговоры по мобильному телефону. Ему звонили, его спрашивали: ну когда же? ну скоро? Он отвечал: от силы час ещё, потом подъеду. Он колдовал над раскрытым чемоданчиком. Его узкие чёрные лакированные туфли осторожно переступали по гаражу. Он спрашивал: ну вы там уже начали? Оттуда так весело отвечали, что он просил: пива мне хоть оставьте! И махал кисточкой, как археолог, выявляя следы. Только Леонтия и его тестя ни о чём не спрашивал. Водитель спал, положив голову на руль. Капитан переворачивал прочитанную страницу. Радио в шарабане болтало новости. Молодой археолог болтал.
Неожиданно капитан захлопнул книгу и обратился к вернувшемуся Леонтию: «Хуссейн вот грозил Америке, что Ирак будет сражаться, а как американцы пришли, так сразу всё и закончилось. А почему? Да потому что он самим иракцам надоел!»
Леонтий так опешил, что ничего не ответил, хотя мог бы и возразить, сказав, что Восток – дело тонкое, и днём можно встречать «освободителей» цветами, а ночью их же взрывать.
Археолог наконец закончил возиться с пылью. Навесной замок, оставленный грабителем (или грабителями?) на капоте «Жигулей», он брать на стал, а тот, который был врезан в дверь, снял и забрал с собой. На обратном пути капитан подвёл предварительный итог следствию, сказав, что, по всей видимости, Леонтий просто допустил оплошность, оставив дверь гаража не запертой, и добавил зачем-то, наверное, в успокоение: «В соседнем кооперативе крыши гаражей вообще деревянные, – при желании легко можно разобрать. Не все, правда, об этом знают».
Тесть недели две с Леонтием не разговаривал. Он был из бывших военных, а потому мнение капитана милиции для него являлось почти утверждённым приговором. Леонтий же хорошо помнил, что он дверь гаража закрывал. Просто это было естественное движение руки, бравшей ключ. Тесть потом успокоился, сожалея только об украденном электрическом точиле. От милиции ни хороших, ни плохих известий не поступало.
Странное дерево, женщина в пальто, снова Матрос, уткнувшийся носом в стол. Это апрель.
Внешний вид Матроса говорил о трудном и далёком походе – ещё со вчерашнего он ушёл в беспробудное плаванье, без оглядки. Оставим его в кильватере. В конце дома путь Леонтию пересекла женщина в чёрной шубе, с ободранными щеками и судорожной «беломориной» у губ, от которой оставалось уже совсем ничего, – папироса придерживалась как червяк на рыбалке, двумя некрасивыми пальчиками. Короткая, седая стрижка – под мальчика без мамы. Женщина никуда не плыла, а словно переходила мелководье. Но ещё страннее выглядело дерево за дорогой, у детской поликлиники, в том самом месте, где можно набрать песка.
Что странного было в этом дереве, Леонтий так сразу бы и не сказал. Просто он обратил на него внимание, оно бросалось в глаза. Другие деревья уже либо пустили почки, либо обзавелись первыми листочками, а это как-то вопросительно дыбилось голыми ветвями, ствол при этом был ровный и не сухой. Как истинный городской житель, Леонтий не знал, какой породы это дерево. Гладкое и блестящее. Высокое. Оно выглядело гордым из-за нужды. Леонтий вдруг подумал, что оно похоже на человека, у которого нет денег. Такое вот дерево…
Песок жёлтый, свежий, с некоторыми вкраплениями человеческой и, возможно, собачьей жизнедеятельности. Леонтий был внимателен – дном совка отодвигал окурки в сторону. Дедушка назвал бы совок «корчиком». Хороший совок, удобный – на длинной ручке. Нет больше дедушки – умер прошлой зимой. Только отложил «корчик» в сторону, оценивая вес пакетов, сразу бабочка на него приземлилась – красивая, с глазастыми крыльями. Сын Алёшка, когда совсем маленький был и некоторых букв не выговаривал, говорил на бабочку «баечка». Дедушка выговаривал все буквы.
Возвращаясь обратно, уже с двумя тяжёлыми пакетами в руках (не удобно, конечно, и постоянное опасение: выдержат ли?), Леонтий вспомнил о дереве и сразу о главном – о деньгах. Денег было мало, жена говорила, что их совсем нет. Ну нет денег, и что теперь, не жить? Просто не хватает денег, которые всегда нужны. Тут на днях смешной случай был. Жена рассказывала, как она встретила на улице подругу и та принялась объяснять ей, что сейчас главное в жизни – это бабки. Без бабок сейчас никуда! Буквально всё решают бабки! Жена удивилась: да что они решают-то? «Как что? – не сдавалась подруга. – Вообще всё!» – «Да какой от них толк?» Почти полчаса так беседовали, не понимая друг друга, пока наконец жена не заявила: «Ну вот у меня две бабки – и что из этого?» Подруга так просто глаза и вытаращила: «Я тебе про какие бабки-то говорю!?» Леонтий усмехнулся. Та самая женщина в шубе снова, как по заказу, появилась перед ним и неожиданно сказала: «А тебе повезет».
Повезет, должно быть, когда-нибудь потом. Но пока что дверь квартиры Леонтию открыл знакомый слесарь, не умеющий ставить смесители. «Вы у нас были… – растерялся Леонтий. – Помните?» – «Помню». Хмурый слесарь выходил наружу. Жена выглянула из кухни: «Принёс?» – и пояснила: «Воду пошёл в подвал перекрыть». На большее слесарь и не годился. Подвал был тёмной, заповедной территорией, известной одному ему. Экскурсия туда стоила «бабок».
«Лёня, подойди сюда…» – «А вот он я!» – радостно, как сын, который прятался от них, а они всё никак не могли его найти, понарошку, конечно, и он вдруг появлялся победно, радостный, что смог их перехитрить. «Где цемент, ты не скажешь?» – «Какой цемент?» – не понял Леонтий. В глазах жены – неприятное сообщение всё на ту же тему. И бойкая мастерица с круглым красным лицом следом вылезла из комнаты: «Здрасте!» В качестве свидетеля. Она тоже ждала. Пора было начинать работу, но куда-то подевался цемент.
Когда любишь, многое в отношениях становится невозможным… Как людям научиться опознавать друг друга, чтобы не ошибиться? Выдать бы всем нагрудные значки: «неплохой слесарь», «отличная жена» или просто «хороший товарищ». Тогда бы всё было понятно и не возникало бы глупых вопросов. И отпали бы ненужные подозрения.
Не больше минуты унылых поисков – и жена сама нашла пропажу в кладовке, а Леонтий пошёл усмирять звонивший телефон. Трубка говорила деловым голосом отца: «Ну как ты? Готов?» – «Подожди…» – Леонтий пытался сообразить: «Куда?» – «Вот так… – в голосе отца зазвучали обиженные нотки. – На кладбище сегодня собирались, забыл?» Нет, не забыл. «Или занят чем?» – «Свободен».
Жена помогала мастерице и только заметила вслед уходившему Леонтию, выглянув из кухни: «Смотри, у Алёшки сегодня утренник в детском саду!»
Кладбище было неподалёку: пешком идти полчаса, не больше. Их сектор двадцать первый, с прошлого раза Леонтий наконец-то запомнил. Здесь всех близких хоронили, три могилы за оградой, последняя – дедушкина.
По железному мосту перешли «вонючку», официально называемую «ручей Голубой Дунай». В шумном водовороте мусорно крутились пустые пластиковые бутылки. В высоких зарослях на берегу по-весеннему красиво пела птица. Длинная труба уходила в холмы, холмы щетинились могильными оградами – остатками крепостных стен, спинками железных кроватей, приготовленных для уснувших вечным сном.
Леонтий уверенно потянулся налево, отец сказал: «Прямо». Значит, снова ошибся, не двадцать первый. Минус, несомненный минус…
Подъём закончился. Отец несколько отстал от Леонтия. Солнце наверху палило нещадно. Фотографии на памятниках напоминали о тщетности любых устремлений. Отец остановился, освобождая плечи от потяжелевшего пиджака. Леонтий вдруг понял: вот с какого момента начинаешь задумываться о том, что будет дальше.
Сектор семнадцать. Только теперь поворот налево. Знакомая брошенная могилка, усыпанная хвоей, знакомые фамилии. Потом сосна с подпиленным стволом. Отец снял сумку с плеча, вытащил веник из-под проржавевшего памятника с пятиконечной звездой. «Я пока почищу тут, а ты песка принеси», – сказал отец.
Леонтий взял пакет и две дощечки, на которых когда-то были написаны имена похороненных. Пока шёл до карьера, продолжал думать: дальше будет легче или труднее? Песок в карьере оказался ослепительно жёлтым и в меру влажным. С помощью дощечек Леонтий быстро управился с этим делом.
Дощечки ещё пригодились отцу, чтобы подравнять края могилы. Леонтий отнёс собранную им хвою в мусорный ящик. Песок рассыпали внутри ограды. Теперь могила, облепленная мхом, приобрела ухоженный вид.
Осторожно сели на шаткую лавку. Отец достал из сумки пачку печенья, в полулитровой бутылке из-под минералки оказалось вино. Немного выпили, помолчали. Сквозь мох могилы пробились подснежники. Божья коровка поднималась по вытянувшейся травинке. Откуда-то тянуло дымом костра. Над головой скрипели высокие сосны.
Отец сказал: «На Красную Горку снова придём».
Утренник состоялся в обед. Какое-то подобие праздника напоследок, – поговаривали, что детский садик скоро отдадут под банк, просто место удобное: первый этаж, сам дом недалеко от одной из главных городских дорог.
Леонтий шёл по коридору на звук расстроенного пианино: чей-то неуверенный детский голос следовал за приплясывающими клавишами. Раздались аплодисменты. Жена выглянула из зала и показала руками: сюда! Леонтий протиснулся сквозь стену родителей – и как раз вовремя: в середину образовавшегося круга, от пальмы в кадке у окна, шагнул Алёшка. Воспитательница кивнула и сын громко, с выражением, начал рассказывать сказку про Красную Шапочку. Поначалу старался даже слишком, вызвав умиление у чувствительных мамаш, но быстро утомился, стал запинаться, сник голосом, зато потом вдруг выдал свою версию финала: «Тук-тук!» – услышала Красная Шапочка стук в дверь и спросила: – «Кто там?» – «Это я, почтальон Печкин! – сказал Волк».
Все чуть не упали от смеха. Больше всех, кажется, жена веселилась. Леонтию тоже очень понравилось. Дальше уже продолжать не было смысла. Родители с детьми сели за стол с чаем и пирожными. Алёшка и тут отличился: слишком виртуозно, подражая кому-то, облизывал ложку. Настоящий артист. Леонтий вспомнил, как дедушке, отцу его отца, отмечали девяносто лет. Начали в тот день, в который он родился на самом деле, а закончили – на третий, как в паспорте записано. Алёшка вместе со взрослыми три дня праздновал, всё тарелки носил с кухни, смешно прижимая их к боку, на третий день сказав: «А вот теперь по-настоящему!» До этого, значит, репетиции только были.
И тут жена сказала Леонтию: «Тебе звонили с работы. Сказали, деньги дают».
Леонтий ринулся на автобусную остановку. Хотел по привычке доехать на бесплатном «народном», вместе с пенсионерами, но ждать долго, а время идёт. Пришлось ехать на «антинародном». Успел – сразу после Леонтия в бухгалтерии объявили: «Лавочка закрыта!» Тут хоть сколько кричи-ругайся, – с деньгами теперь встретишься только после выходных. Давали зарплату сразу за январь и февраль. Когда снова? Неизвестно.
Сберкасса работает до семи. Можно попытаться заплатить за квартиру. За полчаса до закрытия Леонтий оказался в хвосте терпеливой очереди желающих сдать дань. У всех почему-то были опущены вниз головы. Один Леонтий смотрел прямо перед собой. Ровно в семь вечера ему торжественно вручили проштампованные квитанции и опустили на окошко жалюзи. Попытки двух женщин обратить внимание работницы сберкассы на их отчаянное положение успеха не имели.
Жена встретила Леонтия вопросом:
– Получил?
– Получил… Уже и за квартиру заплатил.
– Молодец. Давай деньги!
Потом до ночи зачищали следы ремонта, оставленные мастерицей. Её звали Любой. По словам жены, она была очень хорошим человеком. Жила одна – и никого не хотела впускать в свою жизнь после мужа-алкоголика. Её вполне устраивали её положение и её работа. Ремонт она обещалась завершить за неделю. И возьмёт недорого, по-свойски.
Ванна была занята женой, Леонтий чистил зубы на кухне. Алёшка давно уже спал.
Вот и они наконец легли. В тёмную комнату падал свет с улицы. В стёклах книжной полки отражался рекламный щит: загорелая девушка в купальнике звала отдохнуть в Турцию.
– А когда мы куда-нибудь поедем? – неожиданно спросила жена.
Леонтий пожал плечами.
– Будет у нас настоящий отпуск? Как раньше?
Она вздохнула и прижалась к нему.
– Забавно сегодня у Алёшки вышло, правда?
– Угу.
Леонтий хотел спать.
Она хмыкнула:
– Надо же как придумал…
Леонтий видел Матроса, женщину в чёрной шубе, синее ведро, дерево, отца, жёлтый песок… От песка было больно глазам.
Жена зевнула и сказала:
– Представляешь, сегодня в газете прочитала, что наш сосед грабителей задержал!
– Какой сосед?
– Тот, который смеситель поставил, помнишь?
– Не помню.
– Ну как же… Такой – в возрасте уже, за шестьдесят. С пятого этажа… На отца твоего похож.
– Подожди… Меня же тогда не было…
– Когда?
– Когда он смеситель ставил. Я в больнице лежал.
– Правда? А я забыла… Кто бы мог подумать? – продолжила жена. – В нашем подъезде живёт… Он в техникуме на проходной сидит, а эти, которые кассу взяли, через него бежали… Но он не побоялся… Даже стреляли в него и не попали!..
Да, повезло. Прямо герой: и смеситель поставил, и кассу от бандитов спас. Кто же это такой? С пятого этажа Леонтий знал только Матроса. Никто из соседей, когда-либо встреченных Леонтием в подъезде, не подходил под вариант, предложенный женой. Неприметный герой.
– Слушай, а фото его в газете есть?
– Конечно, есть… Лежи – завтра увидишь.
Завтра так завтра.
«Хоть убей – не знаю», – подумал Леонтий.
Виктор Никитин